Может я бы не нашел исполнителей убийства, только в квартиру отправили Баккера. Я был неприятно удивлен, ощутив запах молодого волка на коже моей любовницы. Через несколько часов я уже стоял в окружении трупов банды, и смотрел на хрипящий кусок мяса, по имени Александрас, решая — убить или помиловать.
Не решил. Забрал с собой. А позже узнал и родословную ребенка, точнее подростка, превратившегося без контроля в шакала или гиену, то есть в злобного падальщека, норовящего напасть со спины. Совесть не позволила убить потомка тех, о ком заботились родные. Смешно, но такие моменты и были теми незримыми ниточками, что грели душу, напоминали о семье. Я оставил ему его имя, лишь чуть изменив биографию, и стал ему приемным отцом, как делал с каждым воспитанником.
Так на свет родился уроженец мелкого городка под Парижем Александр Беккер, потомок эмигрантов из Англии, шестнадцати лет, сирота, с моим наказом изменить имя на настоящее, через сорок лет (достаточный срок для смены легенды и документов).
Естественно, ни о каком уме и образовании речи не шло. Типичный, как сейчас бы сказали, гопник, если не хуже. У меня ушло три года на то, чтобы сломать эту гиену, и вырастить на ее месте росток достойной личности. Невольно вспомнилась его седьмая, она же последняя, его попытка меня прирезать. Тогда я действительно это допустил, чтобы окончательно выжечь его прошлое из сознания мальчишки.
Нож вошел точно под ребра, превращая легкое в фарш, если бы шакаленок подумал, и ударил бы в сердце, то смерть была бы почти мгновенной, а так… запретив себе регенерировать, я еще несколько минут хрипел, харкая собственной кровью на полу.
Мальчишка испугался, испугался моих глаз, когда понял, что я еще в сознании. Сгреб деньги из сейфа, который я открыл, чтобы дать емусредств на расходы, и бросился бежать. Естественно, его поймали, избили и приволокли в ту же комнату. К тому моменту меня уже перенесли на диван, и пытались спасти. Ярость моих волков сложно описать словами. За три года его пребывания рядом с ними, только статус приемного сына и спасал идиота от жестокой расправы. Слишком многое позволял себе шакаленок. Одни постоянные попытки поиметь волчиц в полнолуние (без их согласия) чего стоили! Да за меньшее оборотни убивали. Проблема состояла еще и в том, что шакаленок уродился альфой, сильным альфой, то есть фактически я был единственным, кто мог поставить его на место, не убивая.
Помню еще ярость на разбитом в хлам лице, когда он понял, что я еще жив. И удивление, когда я оторвал от себя руки целительницы и потребовал, чтобы помогли ему. Это было логичным решением. В любую секунду осколок ребра мог прошить сердце, и самостоятельно такое не проходит, даже у альф. Мне было уже не помочь. Последними моими словами был приказ о том, чтобы отпустили «моего сына» и не преследовали. Ну а дальше, как ясно, очередная смерть.
Когда пришел в себя, то обнаружил рыдающего надо мной подростка. Трогательно и правильно, чего уж скрывать. Я, кажется, уже упоминал, что разорвать душу — это умение? Так вот, воссоздать ее же — тоже умение, требующее практики. А любые ростки благородства прекрасно растут на осознании собственной вины. Подчеркну, что не на культивации этой вины, а именно на осознании. Я дал ему возможность осознать собственную злобу.
Через год мальчишка примчался ко мне с бумагой о поступлении в военное училище. Это был первый раз, когда я всецело гордился этим ребенком. Слишком большой скачок он сделал за какой-то год, самостоятельно вытравливая из себя грязь. Слишком многое вложил, не без моей помощи, но вложил в собственную голову. Маленькое чудо, когда из подростка, не знающего, что такое подпись, вырастает достойный зачисления абитуриент.
На пять лет мы расстались. Я, конечно, следил за его успехами. Не позволил закрыть эмигранта в застенках. Ну и так, помогал по мелочи. Мои действия даже помощью назвать нельзя, потому мы и не виделись.
Тот юноша, что приехал после получения диплома уже ничем не напоминал шакала. Это был офицер, со всем глубоким смыслом этого слова, что в него вкладывают. И, как не странно, патриот не своей страны. Да бывает и такое, когда Родиной становится земля, потому что приняла, а не потому что родился на ней. Впрочем, у меня с этим всегда были проблемы. Я люблю мир, а не конкретный его кусок, да и должность моя не позволяет патриотизма, в прямом смысле этого слова.
Тогда же у юноши случился первый выброс дара. Менталист, как выяснилось позже. В моменты полного погружения в силу дара его глаза «покрывались» прозрачной пленкой внутри которой проступал черный зрачок, а от него расходились «протуберанцы» синих линий. Прямо как в некоторых камнях Черного Опала. Я сохранил первую букву его имени, чтобы помнил о корнях. Так родился позывной «Апал». Он долго учился управлять даром. Пришлось даже посодействовать ему в смене места службы, отправив под Тверь, где тогда жили несколько сильных менталистов.
Ко мне Александр, и правда, стал относиться, как к отцу. Немного позже я стал замечать, что с ним случилось то, что часто случалось с моими воспитанниками. Он стал меня «обожествлять». Мое мнение и авторитет в его глазах стал непререкаемым. Вторая крайность после безграничной ненависти. Теперь я не просто приемный отец, а «мать, Бог, и отец» в одном флаконе. Я часто наблюдал подобное, например: в той же стране Восходящего Солнца. Апал стал в моей жизни примером той самой «верности». Я вытащил его из грязи, дал цель, воспитание, силу, уверенность. И вот, получил верного пса. Думаю, если бы в то время я на его глазах принялся жрать младенцев за завтраком, он бы и бровью не повел.
И как любая верность, его тоже имела приделы. Верные всегда верны до определенного момента, это я уяснил давно, поэтому всегда насмешничаю, когда мне говорят о верности. Для меня «верный» — это будущий предатель, а то и враг, только он еще об этом не знает. Зато знаю я.
Когда дар Александра стал ему послушен, отправил его учиться на журналиста, а затем и на переводчика. Одновременно с этим отправлял мальчика на разные миссии со своими волками. Военное образование — это отлично. Но оно человеческое, а мы — волки. Важно понимать разницу работы. И он понимал. Год Апал проработал моим телохранителем. Еще год моим секретарем. Год, который я бы назвал «голодным», потому что этот мальчик все время забывал, что шеф должен не только работать, но и есть, а иногда и пить.
Вспомнился и день, когда я выжигал свой знак. Еще со времен разгула Инквизиции в Италии моим родом было принято решение ставить знак Силой, и там, где его сложно найти. На внутренней стороне верхней губы. Место скрытое даже при полном дознании и пытках.
Вспомнился момент, потому что тот, уже мужчина, что встал передо мной на одно колено был уже волком, а не шакалом. Благодаря дару и сильному зверю Апал старел еще медленнее, чем волки, и выглядел максимум на двадцать пять. Уверенный взгляд, гордая осанка, и спокойствие личности четко знающей свои цели. Тогда я подумал, что сделал для мальчика все что мог. И испытал не только гордость, но и удовлетворение от хорошо проделанной работы.
Мой знак ставился на оборотней не только мной, но и моими ближниками. Например: у всех оборотней в Дусбурге, где пожелала жить моя жена, стояли мои знаки. Это означало, что верны они не столько своим альфам, сколько мне. Верны по крови. Клятву верности, так же мог принести любой. У меня просто физически не было времени наносить символы самостоятельно. Их было три вида. Добровольная клятва — то есть тех волков, что решили служить лично мне. Таких было большинство. Личная клятва — это когда я лично ставил знак, а я этим занимался только со своими учениками, воспитанниками и ближниками. То есть Виктор, как моя правая рука, имел Личный знак, а вот его жена и дочери, хоть и были близки мне, имели знаки Добровольной клятвы. Ну и Самостоятельная клятва — ее мог уже дать совершенно любой, самостоятельно и добровольно сделать себе третий символ. Самостоятельный знак наносили те, кто был нанят на работу ко мне, одаренные и простые люди, и уже без всякого участия с моей стороны или со стороны ближников. Это могло быть клеймо, шрам или даже тату. Например: Самостоятельную клятву давали целители, если желали, когда начинали работать в больницах Милосердия. Это давало, пусть и слабую, но все же защиту от волков или вампиров. Про таких «верных» я даже и не знал, как не знает владелец холдинга про принятых на работу уборщиц в дальнем филиале, то есть теоритически я могу запросить данные по любому сотруднику, но зачем это делать?
