— Ребята, Дружок! Дружок, ребята!

Мы с Йоханом не спешим опускать дула, и не зря: из-за гряды вылетает здоровенная серовато-черная псина, спотыкаясь на скользкой тропе, со всей дури ломится на нас.

— Не стреляйте! — орет Макс и кидается наперерез.

Локхи врезается огромной, круглой, как пятилитровая кастрюля, головой в пузо Веселкова. Макс отступает, не удерживается на ногах и падает на Йохана. Я выдергиваю десантный нож и кидаюсь в кучу-малу. Но мутант, к моему удивлению, радостно лижет обоих мятежников, поскуливая от избытка чувств, как настоящий пес. Пока мои бойцы поднимаются и приводят себя в порядок, локхи вертится вокруг них, будто юла. Грязный, со свалявшейся в комья шерстью, Дружок совершенно отвратен. Видны гадкие змеиные чешуйки на коже, даже глаза, кажется, вместо век сейчас подернутся мутной пеленой.

Я знал, что, отступая, мятежники выпустили питомцев из загонов, и страшные мутанты попортили крови наемникам Алвано. Потом звери разбрелись по лесам, сейчас они представляют серьезную угрозу одиноким путникам.

Но именно этот пес ведет себя мирно. Макс же чуть не целует зубастую морду, тоже мне, любитель животных. Он бы еще с диким вепрем целовался.

— Твой локхи? — спрашивает Йохан с прохладцей.

— Не, не мой… — похихикивает Макс.

— Откуда ты знать, звать Дружок? — изумляется Хольд.

— Так они все Дружки! Дан, давай возьмем с собой, а? — Веселков заискивающе смотрит на меня. — Пропадет животина, а нам не помешает…

— А кормить чем будем, собой? — морщусь я. Единственный разумный выход — перерезать зверю глотку и забросать труп камнями. Но Макс ноет и убеждает меня, что локхи сам найдет себе жратку в горах, вон тут сколько народу, посты сторожевые.

— Ладно, хватит болтать! Вперед, и так много времени потеряли.

Ребята переглядываются. Наш увеличившийся отряд продолжает взбираться по тропе. Справа опасный обрыв, овраг хоть и неглубокий, но ногу сломать хватит. Слева скала — бурая и растрескавшаяся от корней вьюнов и сползающих по весне ледников — она нависает, закрывая половину ярко-синего неба.

Навигатор выдает карту и наше местонахождение. Мы прошли треть намеченного расстояния, где-то около двадцати миль.

Неожиданно Дружок прыгает под ноги Максу, тот неловко взмахивает руками. Падает на спину, бренча амуницией и громко ругаясь:

— Мать твою за хвост и об стену, тварь поганая! Чтоб у тебя, скотина лохматая, все зубы крокодильи повыпадали!

Я уже делаю шаг, чтобы идти вперед, но слышу странное шуршание, потрескивание, будто кто-то перетирает мельничные жернова.

— За мной! — ору я, кидаясь обратно, вниз по тропе. Йохан и успевший вскочить Макс ничего не понимают, но привыкли мне доверять.

Нас оглушает грохот за спиной. Лавина: камни и снег, набирая скорость, несется на нас. Я успеваю заметить, куда рванула черная псина. Прыгаю в обрыв, едва не выворачивая колени. Локхи исчезает за каким-то уступом. Я падаю за ней, плюхаясь на пузо. Сверху обрушиваются ребята, слава богу — оба!

Над нами гремит так, будто три вершины Нар-Крид пытаются соединиться в одну. Камни и глыбы льда то и дело долетают до нас. Здоровенный булыжник врезался в мохнатый бок Дружка. Простому псу перебило бы позвоночник, а локхи хоть бы чихнул.

— Дружок! Умница ты наш! — парни обнимают лохматого мутанта, даже сдержанный Йохан не скрывает чувств, чешет за ушами урчащего пса.

Потом все стихает. Мы выбираемся из укрытия, я с досадой оглядываю заваленную тропу. Вот черт, придется искать обходной путь. Это отнимает еще некоторое время. В целом мы отстаем от плана на два с половиной часа. Но я надеюсь завтра нагнать.

Последние, красные лучи заходящего солнца касаются забрала шлема, умная штука тут же снимает затемнение. Под ногами трещит щебенка, морозец крепчает. Воздух на высоте чистый, хрустящий, но в горле застревает, как комок снега.

— Привал, — командую я.

— Дан, еще светло, — упрямо набычившись, возражает Йохан.

— Мы не успеем найти другое место для ночлега, а идти в темноте слишком опасно!

Йохан хмуро отступает, но поглядывает на узкий проход между скалами с такой ненавистью, будто все его враги скрываются именно там. Я помню это ощущение звенящей внутри бесплодной ярости, и понимаю, как важно именно сейчас удержать парня от ошибок.

Макс щелкает зажигалкой.

— Убери!

— Ты чего?

— Убери, говорю. Любой отблеск тут же засекут.

— Околеем, — стонет Веселков, — как же мы без огня-то?

Я не отвечаю, распаковывая одеяло и проднабор с концентратом и витаминным комплексом. Макс с горестным видом заворачивается в одеяло, героическая, но уродская псина тычет ему мордой в колени. С оскаленных клыков тянутся нитки слюны, застывают на морозе. Макс треплет скатавшийся загривок локхи:

— Дружок! Дружочек, вот ты меня и согреешь!

Меня передергивает от омерзения. Я уже жалею, что взял Макса с собой. Темнота наползает медленно, но вот уже не видно лиц ребят, лишь слышно, как в горной тишине крепкие зубы солдат разгрызают плитки концентрата. Локхи дремлет, растянувшись у ног, не испытывая ни малейшего интереса к ужину людей.

Я развинчиваю фляжку, которую расщедрившийся Веньяр наполнил аргонским ромом, делаю глоток и передаю Йохану, а тот Максу. Даже Дружок поднимает лохматую башку, принюхивается с интересом. Заканчиваем ужин. Тепло от алкоголя плавно растекается от пищевода и желудка к рукам и ногам. Холод становится не таким невыносимым.

Тут Макс спихивает с ботинка голову локхи и встает.

— Ты куда?

— Я это… отлить.

— Поглядите, какие мы стеснительные, — я сердито гляжу в его спину. Взять Макса попросил Матвеич, уж больно непоседливый парень, язык длинный, а ссориться с имперцами мятежникам не с руки.

Веселков исчезает за скалой. Я поднимаю глаза вверх. Вот, кажется, в горах ближе к небу, а звезды кажутся еще мельче и дальше, чем с равнины. Я заворачиваюсь в одеяло, но лечь на холодный камень не решаюсь. Замерзшие руки грею под мышками. Сканер послушно выдает на мой запрос семнадцать градусов ниже нуля. Чую, ночь покажется бесконечной.

Черт, где же этот придурок? Пес, жмущийся к ногам Йохана, поднимает голову, прислушиваясь. Круглые медвежьи уши сдвинулись на макушке.

Чутье локхи уже однажды спасло нас. Я срываюсь с места, забыв о холоде. Движения неловкие, все тело занемело, я скольжу по обледеневшему камню. С глухим рычанием мимо проносится Дружок, едва не сбивая с ног.

Локхи, как торпедный крейсер, с урчанием исчезает в темноте.

— Йохан, за мной!

Скатившись по наледи, мы огибаем скалу. По-правде, я уверен, что мы попали в засаду, и Макса уже нет в живых. На ходу перехватываю винтовку поудобнее. Звезды и снег дают минимальную видимость, но сканер, подумав, с опозданием переключается в режим ночного видения.

Я ошибся. В человеке, рванувшемся нам навстречу, мы с облегчением узнаем нашего товарища. Макс смешно поскальзывается на тропе, взмахнув руками, падает на колени. Я подхватываю его под локоть, чуя, как зверь, свежую кровь.

Йохан вырывается вперед, оглядывается, отыскивая невидимого врага.

— Дьявол! — рычу я, ощупываю Макса: руки, ноги, голову — все цело, но перчатки у меня промокли кровью.

— Вставай!

Веселков пытается подняться, но скользит, движения заторможенные, словно парень в стельку пьян.

— Йохан, гляди в оба.

Тащу Макса в лагерь, Хольд прикрывает, весь напряженный, как струна. Локхи так и не вернулся, а мне было бы спокойнее, если б монстр был с нами.

— Макс! Макс, смотри на меня! — тормошу его, включаю фонарик и зажимаю в зубах. — Што шлушилошь?

Макса трясет так, что кажется вместе с ним дрожит вся скала. Куртка на нем расстегнута, одежда порвана и вся грудь и шея сплошная рана, будто живьем содрали кожу.

— Да не понял я, — отвечает Макс, так страшно клацая зубами, что, кажется, вот-вот откусит себе язык, — кто-то прыгнул на меня сверху… я думал, Дружок… а он, оно… не помню. А тут вы…