— А что, если они нам не заплатят здесь? — спросил пессимист Нидл однажды вечером. — Мы же договорились насчет Монтаны, так что вполне можем не получить денег в Небраске.

— Да нет, капитан заплатит, — уверил их Диш. Не смотря на свою привязанность к Лорене, ему, как и другим, до смерти хотелось в город.

— С чего бы это, Диш? — удивился Липпи. — Какое ему дело, поимеешь ты бабу или нет?

Это высказывание большинству показалось обоснованным и дало повод для серьезного беспокойства. К тому времени как они переправились через Стинкингуотер, они так переживали, что ни о чем другом и думать не могли. В конце концов с этим вопросом к Августу обратилась делегация, возглавляемая Джаспером. Однажды утром они окружили его, когда он приехал за завтраком, и поделились своими страхами.

Август долго смеялся, когда понял, что их волнует.

— Ах вы, девушки, — сказал он. — Вам только оргии подавай.

— Да нет, нам нужны женщины, — несколько раздраженно поправил его Джаспер. — Тебе хорошо смеяться, у тебя есть Лори.

— Все так, но что хорошо для меня, необязательно годится для слабоумных, — возразил Гас.

Однако на следующий день он дал всем знать, что в Огаллале им заплатят половину заработка. Калл большого энтузиазма по этому поводу не проявил, но ребята поработали хорошо, и он не мог отказать им в одном дне в городе.

Настроение поднялось у всех, кроме По Кампо. Тот продолжал уверять, что их ждет сушь.

После того как спала температура, Эльмира так ослабела, что едва могла повернуть голову на подушке. Первое, что она увидела, был Звей, стоящий под окном маленького домика доктора. Шел дождь, но он стоял в своем пальто из шкуры бизона и смотрел на нее.

На следующий день он снова был на своем посту, и на следующий тоже. Ей хотелось окликнуть его и спросить, не знает ли он чего нового о Ди, но сил не хватало. Говорить она могла лишь шепотом. Ухаживающий за ней доктор, коротышка с огненно-рыжей бородой, казался не здоровее нее. Он так сильно кашлял, что иногда ему приходилось ставить приготовленное для нее лекарство на стол, чтобы не пролить его. Звали его Патрик Арандель, и после каждого приступа кашля руки у него тряслись. Но он принял ее и ухаживал за ней постоянно в течение первой недели, все время думая, что она умрет.

— Он верный, как собака, — шептал он ей, когда она уже достаточно оклемалась, чтобы понимать слова. До этого она просто бессмысленно на него смотрела. Доктор, конечно, имел в виду Звея.

— Я не могу его даже заставить пойти поесть, — говорил доктор. — Я сам живу на чае, но он мужчина крупный. На чае ему не продержаться. По-моему, он уже тысячу раз спросил меня, выживете ли вы.

Доктор сидел на стуле около ее кровати и с ложки поил ее лекарством.

— Это даст вам силы, — приговаривал он. — Когда вас сюда привезли, в вас почти не осталось крови.

Эльмира жалела, что на окне нет занавески. Тогда бы ей не было видно Звея. Он смотрел на нее часами. Она чувствовала его взгляд, но была слишком слаба, чтобы отвернуться. Люк куда-то исчез, во всяком случае, не показывался.

— Где Ди? — прошептала она, когда смогла говорить. Доктор ее не расслышал, настолько слабым был голос, но заметил, что губы ее шевельнулись. Ей пришлось повторить вопрос. — Ди Бут? — прошептала она.

— А, вы следили за этой историей? — удивился док тор. — Повесили его точно по расписанию примерно через неделю, как вас сюда привезли. Похоронили на холме Бут. Смешно, верно, ведь он тоже был Бутом? Он убил девятилетнего мальчика, так что по нему здесь никто тосковать не станет.

Эльмира закрыла глаза, надеясь, что умрет. С этого момента она принялась выплевывать лекарство, и оно текло по рубашке. Доктор сначала ничего не понял.

— Тошнит? — спросил он. — Это естественно. Попробуем-ка суп.

Он попробовал покормить ее супом, но Эльмира и его целый день выплевывала. Однако она слишком ослабела, чтобы бороться с доктором, чье терпение могло сравниться разве что с терпением Звея. Они терпеливо держали ее в тюрьме, а ей хотелось лишь умереть. Ди больше не было, а она проделала такой путь, чтобы найти его. Она ненавидела Звея и Люка за то, что они привезли ее к доктору, ведь если бы они этого не сделали, наверняка бы она умерла там, на улице. Ей меньше всего хотелось поправиться и продолжать жить, но дни шли, доктор все сидел рядом на стуле, кормил ее супом, а в окно заглядывал Звей и пялился на нее, хотя она даже головы в его сторону не поворачивала.

Даже не глядя, она чувствовала Звея по запаху. Стояла жара, и доктор оставлял окна на целый день открытыми. Она слышала лошадиный топот и чувствовала запах Звея, стоящего всего в нескольких ярдах от нее. Ее беспокоили мухи, и доктор предложил позвать Звея, который был бы счастлив сидеть рядом и отгонять от нее мух, но Эльмира даже не ответила. Если Ди умер, ей не о чем больше разговаривать.

Ей пришло в голову попросить Звея застрелить ее. Конечно, он даст ей пистолет, если она ему скажет, но вряд ли у нее хватит сил нажать курок. Лучше попросить его сделать это. Это решит все проблемы, и вряд ли Звею сильно достанется, если он сообщит, что застрелил ее по ее же собственной просьбе.

От одной мысли попросить Звея застрелить ее ей полегчало. Но дни шли, она уже могла сидеть в постели, а с просьбой этой к Звею все не обращалась. Она то и дело вспоминала то солнечное пятно, в котором исчезло лицо Ди. Испарилось в солнечном свете. Она все время об этом думала, во сне видела так ясно, что просыпалась, только чтобы услышать храп Звея. Он спал под окном, прислонившись спиной к стене дома, и храпел громче спящего быка.

— Куда делся Люк? — спросила она однажды.

— Уехал в Санта-Фе, — ответил Звей. Она впервые заговорила с ним после месяца молчания. Ему уже казалось, что она никогда больше не будет разговаривать. — Нанялся к каким-то торговцам, — добавил он. — Проехал такой путь, а теперь двинулся назад.

— Как я понимаю, ваш ребенок умер, — однажды сказал доктор. — И где ему выжить в прерии. Вы и сами едва не умерли.

Эльмира промолчала. Она помнила, как болела грудь, вот и все. Она забыла ребенка, женщину с двумя дочерьми и большой дом. Может, и вправду ребенок умер. Потом она вспомнила Джули, Арканзас и многое из того, что забыла. Лучше ни о чем не вспоминать, все не имело значения в сравнении с Ди. Все прошло, давно прошло. Когда-нибудь она попросит Звея застрелить ее, тогда ей ни о чем не придется думать.

Но она все откладывала — и скоро поправилась на столько, что стала ходить. Недалеко, лишь до двери, чтобы взять горшок или выставить его из комнаты. В такую жару все запахи усиливались. Даже Звей в конце концов снял свое пальто и теперь стоял у окна в старой рубашке с такими дырами спереди, что из них торчали густые волосы, росшие у него на груди.

Доктор ни разу не спрашивал ее о деньгах. Она выздоравливала, но ему самому становилось все хуже. Она слышала через стену, как он кашляет, и иногда видела, что он сплевывает в платок. Его руки сильно тряслись, и от него всегда пахло виски. Эльмиру беспокоило, что он не спрашивает про деньги. Она привыкла платить за себя. Наконец она сама завела об этом разговор. Она знала, Звей пойдет и заработает денег, если она попросит.

— Вы бы мне сказали, сколько я вам должна, — проговорила она, но Патрик Арандель лишь покачал головой.

— Я сюда сбежал от денег, — признался он. — Мне это удалось. Хотя это нелегко — сбежать от денег.

Эльмира больше не упоминала про деньги. Если он хо чет, чтобы ему заплатили, пусть скажет сам, она попытку сделала.

Затем как-то днем, без всякого предупреждения, открылась дверь и вошел Джули. Звей, как обычно, стоял под окном. Лицо Джули сильно похудело.

— Я нашел тебя, Элли, — произнес он со слезами на глазах. Звей внимательно наблюдал, но тень падала таким образом, что она не знала, видит ли он слезы Джули.

Эльмира отвернулась. Она не знала, что ей делать. Больше всего она жалела, что так и не попросила Звея застрелить ее. И теперь ее нашел Джули. Он не вошел в комнату, но стоял в дверях, дожидаясь приглашения войти.