Ерунда какая-то.

— Я вас не тороплю, — сказали ей.

И Оленька поверила. А еще окончательно успокоилась. В конце концов, у нее доспех имеется и секира. И этот вот, который сидит, смотрит и уходить, кажется, совсем не планирует.

К счастью.

Отец явился лично.

И главное, как узнал? Откуда? Впрочем, у него имелись не только деньги, но и связи, причем серьезные.

— Вот ты где, — произнес он тем хорошо знакомым тоном, который заставлял Ингу цепенеть.

Она и оцепенела.

Она… она погулять вышла, потому как и далее оставаться в палате, пусть несколько преобразившейся, было невозможно. Вышла и вот…

Появилось острое желание сбежать.

Или позвать на помощь.

Если она позовет, то охрана, которой стало много меньше, чем в первые дни, появится. И…

Отец схватил Ингу за руку и сдавил.

— Собирайся.

— Куда? — у неё хватило выдержки говорить спокойно.

— Домой. Опозорила… только и разговоров. Уж на что твоя мамаша была бесполезною, так ты её переплюнула. Допустить, чтобы Красноцветов женился на какой-то девице?

Все-таки женился? Хоть в ком-то Инга не разочаровалась.

— Только и разговоров… ничего, я этому ублюдку еще покажу, а ты…

— Мама не была бесполезной, — Инга расслабила руку и сделала вдох. Лето догорает. Надо спешить, успеть вернуться до того, как поклонится земле золотая рожь. — Именно её силы тебе и позволили… жить. Выжить. Она спасла тебя. А ты её убил.

Отец сдавил руку и показалось, что еще немного и кость треснет.

— Она была жрицей, и ты это знал. Ты очаровал её. Влюбил. И воспользовался. И мною воспользоваться хотел, да не вышло…

— Потому что ты — просто глупая курица. А она тоже курицей была, но с силой.

— Не курицей. Она тебя любила. А я — нет, — Инга склонила голову, глядя на человека, которого больше не боялась.

Совершенно.

Это ведь так просто… в одной руке серп, в другой — меч. И та, что была под землей, она тоже близка и понятна. И отзовется на просьбу Инги. Вот только… почему так сложно попросить?

Лицо отца наливалось опасной краснотой. Он сопел. И… и никогда-то он Ингу не бил. Точнее, давно уже не бил. Она не давала повода.

А теперь дала?

И неужели действительно ударит.

— Я нашел тебе мужа, — сказал он, дернув так, что Инга с трудом удержалась на ногах. — Свадьбу сыграем завтра…

— Нет, — она попыталась высвободить руку, но пальцы сдавили еще сильнее. — Мне больно!

— Женщина должна знать свое место, — наставительно произнес отец. — Если женщина не знает, то женщине следует напомнить…

— Что место её рядом с мужчиной, который будет беречь и защищать… — произнес кто-то из-за спины Инги. И она вздрогнула. От неожиданности.

Обернулась.

Она… нет, этого человека она не знала. Видела. Он был в больнице и, кажется, разговаривал с другими, с местными, хотя совершенно точно сам местным не являлся.

— Нехорошо делать больно женщине, — произнес он с упреком.

Высокий.

Выше Инги. И выше Красноцветова, что куда более важно. Огромный. И на скалу похож. Бывают такие люди, которые с виду — ожившие горы.

Бритый череп.

Ломаные уши. Нос тоже был сломан, а после вправлен, но не ровно.

— Важен, — представился он. — Нас знакомили, но вы, наверное, меня не помните.

— Не помню, — совершенно искренне сказала Инга.

А вот что отец сказал, то в приличном обществе повторять не принято.

— Петербург, — напомнил Важен. — Галерея. Вы еще рассказывали о современном искусстве. Я даже вазу купил. Страшную.

— Извините… — Инге почему-то стало неудобно, хотя она уж точно никого не заставляла покупать.

— Мой агент говорит, что покупка удачная, она с той поры втрое в цене выросла. Еще подрастет и продам. Пугает она меня.

Было сложно представить, что этого… человека, хотя все равно в нем ощущалась сила гор, можно чем-то да напугать.

— Отпусти, — сказал он, глядя на отца пристально. И тот разжал руку. Взял и разжал.

И попятился даже.

Правда, вскоре опомнился, отряхнулся и сказал:

— Инга, мы уезжаем.

— Нет, — она покачала головой. Она и вправду уедет. В конце концов, сколько их можно тут держать? Она рассказала уже обо всем, что только знала. И ей пора.

Ей бы успеть.

Скоро рожь загуляет, забродит под ветром, и наступит время плести косы из ломкой соломы, увязывать снопы да звать хлебного волка, чтобы он не подрал жнецов.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ Пусть даже жнут и комбайны.

— Инга!

— Хватит, отец. Я устала от тебя, — она закрыла глаза. А ведь не обязательно просить богиню. Зачем, если она и сама способна справиться. Инга протянула руку и коснулась жесткой ткани костюма. Вот сколько она себя помнила, отец носил костюмы. Не важно. Главное, там, под этой тканью, билось сердце.

Инга слышала его.

И не только сердце… теперь она слышала все.

— Ты уйдешь и оставишь в покое что меня, что Олега, — она ткнула пальцем, и сердце остановилось. Ненадолго. А потом снова застучало, правда, отец успел почувствовать.

Понять.

— Ты… не можешь!

— Почему? — она испытывала преогромное желание оборвать эту нить.

Но…

— Ты… как твоя мамаша… как её мамаша… вы ведь не можете!

— Можем. Я тоже думала, что не можем. А теперь понимаю, что дело не в возможностях. В выборе. Остальное — стереотипы, отец… жизнь всегда неразрывно связана со смертью. Поэтому… просто уходи. И сделай так, чтобы я о тебе больше не вспоминала. А то ведь… — Инга позволила себе улыбнуться.

И вдохнула.

Боги… Богиня, та, что идет по земле и поит её кровью, чтобы дать силу травам, а после срезать эти травы, поддерживая великий водоворот жизни и смерти… какой Инга была глупой.

Как долго терпела.

Боялась.

— Ты еще пожалеешь! — отец отступил. И глядел хмуро. — Ты… думаешь, что теперь вот так вот… но…

— Нехорошо угрожать женщине, — сказал Важен, который уходить не спешил, но наблюдал и за Ингой, и за отцом её с немалым интересом. — Да и не безопасно. Женщины, они ведь на все способны.

Способны.

Только… почему мама не решилась? Из страха за Ингу? Из-за любви?

А бабушка?

Или просто… кто сказал, что жрицы не подвластны стереотипам? Инга ведь и сама… пока в храме не побывала. В том, в который ей еще предстоит спуститься, ибо нехорошо уходить, не оставив дары.

И не попрощавшись с хозяевами.

Инга повернулась спиной к отцу. А Красноцветову сказать надо будет. Пусть присмотрит за своей девочкой, а то ведь с отца станется напакостить исключительно из желания самоутвердиться.

— Погодите… — её догнали, но прикасаться не рискнули. А вот ступал человек-гора почти беззвучно.

— Вы оборотень?

Конечно, спрашивать о таком малознакомого человека не слишком вежливо.

— Ирбис, — прозвучало рычаще. — А вы?

— А я нет.

— Вообще-то я князь… настоящий.

— Безмерно за вас рада.

— Не верите?

— Верю…

— А хотите мороженого? — он остановился и Инга тоже. Зачем-то.

— Хочу, — неожиданно сказала она. — Только шоколадного! И без ванилина. Я не слишком его люблю…

Откуда он возьмет тут мороженое? Но Важен кивнул и исчез. Вот стоял и тут же исчез. Даже как-то… страшновато стало. Нет, больничка рядом, и парк при ней весьма условен, просматривается насквозь, а все одно… неспокойненько.

Впрочем, отсутствовал Важен недолго.

И мороженое принес.

Шоколадное. В рожке. А еще на палочке. И в лимонной глазури. И…

— Вы ограбили мороженщика?

— Неа, купил. Я же князь. Как-то не с руки мороженщика грабить. Просто не знал, какое вам больше понравится.