— Плохо все?

— Там… я узнавал через своих… в общем, далеко не все желали уезжать. Сама понимаешь, кто-то польстится на деньги, а кто-то в землю врос. Так вот, за позапрошлый год случилось пара пожаров, и еще парнишка пропал один. В лесу. Так и не нашли.

— Плохо, — как-то совсем невесело стало от этаких новостей. И собственные беды показались пустыми, надуманными.

И вправду…

Диплом? Кому он тут нужен. Это если бы в Москве оставаться, там без диплома никуда. А дома меня и без него знают. Разрешение? Выправить несложно. Я ведь все-таки не только в университете, но и у тетки училась.

— К нашим приходили с предложениями. Довольно выгодными. Цену они дают неплохую, но… — Игорек покачал головой.

— А тот паренек, который пропал…

— Не нашли. Отец искал. И я тоже. Как раз был в отпуске, — он замолчал.

— А ты вообще где…

— Сейчас здесь.

— А раньше?

— Раньше… — Игорек потер шею. — Где только не был… сперва в учебку пошел. Как ты уехала. Я… разозлился крепко. Следом думал отправиться. Найти. Вернуть… в общем, хватало дури. Благо, отец не позволил. Отправил меня… к дядьке. А тот к делу приставил. Нашел, куда злость повернуть.

— Извини, — я почувствовала, как краснею. — Но…

— Это ты меня извини, — покачал головой Игорек. — Я только после понял, сколько тебе попортил крови… и с Пашкой у тебя не сложилось.

— Как и с Витькой.

— И вообще… с нашими.

Рассмеялись мы оба одновременно. Я вдруг вспомнила то завидное упорство, с которым Игорек отваживал всех, кто вообще близко ко мне подходил. А с Пашкой они и дрались несколько раз. Тогда казалось, что из-за меня, и Пашкина матушка приходила к тетке ругаться. Я же испугалась и спряталась на печке, забралась с Васяткою, Пиратом, сидела и дрожала.

Хотя…

Тетка тогда ответила, что дрались не из-за меня, что мне оба они не сдались, но по собственной дурости, которой в этом возрасте слишком уж много.

— Дядька и приставил… в горах служил. В степях. Потом… в антитеррор перевели, там последние три года и был.

— А вернулся почему? — сердце обмерло.

Вдруг он… опять?

Нет, Игорек хороший.

Он умный. И добрый. И знаю, что если бы я за него замуж пошла, то… то, возможно, была бы счастлива. Или нет?

— Подстрелили, — Игорек переложил корзину в другую руку. — Да ладно бы так, но… пуля непростой была. Теперь вот… контуры нарушены. Оборачиваться не могу.

— Мне… жаль.

— Да ты тут ни при чем. Лабораторию одну вскрыли. Наводка была, как на обычную, ну, где дурь клепают, а на деле не просто дурь, но и зелья запретные из черного списка. Вот и охраняли их тоже… хорошо. Выжил, и уже ладно. Остальное… дома-то, сама знаешь, и выдюжу.

Он сказал это спокойно, и я, решившись, коснулась руки.

— Я помогу, чем смогу. И… и тетушка тоже. Или Ксюха, она с водой ладит, может, та согласится смыть дурное?

— Хорошо, — отказываться и уверять, что помощь вовсе не нужна, Игорек не стал.

Остановился.

Втянул воздух. И нахмурился.

— Там… тоже чужак. Ночью ходил. Метки ставил.

— Это Важен, наверное. Он из вашего рода…

— Не из нашего, — покачал головой Игорек. — Ир-р-рбис!

— Драться полезешь? — уточнила я и на всякий случай за корзину взялась. А то драка дракой, но завтрак готовить надобно.

— Не полезу, — Игорек улыбнулся во весь оскал. — Но… Марусь, будь осторожна, ладно? Ирбисы, они знаешь, какие хитрые? Этот и спрашивать не станет, закинет на плечи и в горах укроет. А там поди найди.

— Ты сейчас вообще о чем?

— Да так… — Игорек щелкнул меня по носу. — Я на всякий случай. И… и не бойся. Я понял. Я люблю тебя. И всегда любил.

Сердце ухнуло в пятки. Опять начинается!

— Да только как сестренку младшую… — оскал Игорька стал еще шире. — И хорошо, что ты тогда не согласилась замуж… не было бы счастья.

А вот это он произнес совершенно серьезно.

— Я дальше не пойду, но ты когда возвращаешься?

— Не знаю, — честно сказала я. — Завтрак. Потом обед. И ужин… может, только вечером, а может, еще время будет.

— Ясно, — Игорек снял с шеи цепочку и мне протянул. — Как идти соберешься, позови. Или ирбиса попроси…

— Зачем?

Тут ведь недалеко совсем и вообще… да я с малых лет по здешним местам гуляла.

— Чужаков много, — спокойно ответил Игорек. — А того мальчишку… его даже дядька Берендей отыскать не сумел.

Прозвучало… не слишком оптимистично.

Оленька Верещагина злилась.

Ей не нравилось здесь. Категорически. Всю ночь она проворочалась, пытаясь приспособиться что к спальнику, в котором было совершенно невозможно спать, что к палатке, что к самому месту, в котором она застряла на ближайший месяц.

А все матушка…

Кто ей донес? Ведь так хорошо получалось. Ненавистный университет окончен, диплом получен, даже с отличием, грамота легла к прочим грамотам, а Оленька, наконец, получила положенную ей долю наследного капитала.

Должна была.

— Дорогая, — сказала матушка ласково, и тогда Оленька поняла, что с деньгами её кинут.

Нет, совсем не отберут, ибо прадед в завещании своем был предельно конкретен, но вот основной доли капитала ей не видать.

— Появилась совершенно уникальная возможность, — матушка смотрела обычным своим оценивающим взглядом, в котором Оленька читала все-то, что матушка думала и об Оленьке, и о никчемности её. — Следует признать, что к науке ты совершенно не способна…

Оленька склонила голову.

Не способна.

Родовой позор… все-то Верещагины были если не гениальны, то умны, куда умнее обыкновенных людей, а вот она, Оленька, неудачной уродилась.

Ей так с самого детства говорили.

И, наверное, были правы, если Оленьку не манил процесс познания, а эта вся научная лабудень лабуденью и казалась.

— Однако в этом тоже свое преимущество. Ты можешь стать неплохой женой, — и вновь в матушкином голосе скользнула тень сомнения. — Во всяком случае, попытаться стоит…

И рассказала, что от Оленьки ждут.

А Оленька подумала и согласилась. Тогда-то все выглядело до крайности простым. Поступление? Поступят. Дядюшка позаботиться.

Экспедиция?

Да переживет она как-нибудь экспедицию, что до некроманта, то тут и вовсе сомнений не было. Очаруется. Как не очароваться, если все-то, с кем Оленьке случалось встречаться, мигом подпадали под обаяние её.

А некромант вот заупрямился.

И комары еще.

Оленька и артефакт активировала, и завесу сплела, да только местные комары оказались на диво упертыми. Особенно один. Пробрался и звенел, звенел над самым ухом, мешая уснуть. А когда все-таки получилось, то во сне Оленька видела матушку, которая неодобрительно хмурилась и пеняла, что, мол, Оленька столь бестолкова, что даже простейшего дела ей доверить нельзя.

От стыда и обиды она проснулась.

И из спальника выбралась, чтобы осознать, что душа-то нет! Вот… вот как так можно? Волочь живого человека в лес, где душа нет? И как Оленьке… что, теперь вообще до самого возвращения очищающими камнями пользоваться?

Из палатки она выползала злой.

А вид Важена, что растянулся на остатках древней стены с видом умиротворенным, окончательно лишил Оленьку душевного равновесия. И, словно почувствовав что-то этакое, Важен приоткрыл желтый глаз.

— Долго спишь, красавица, — сказал он и широко зевнул, так, чтобы клыки продемонстрировать.

Урод.

Все вокруг уроды… и Важен, и некромант, который должен был восхититься, а потом влюбиться и носить Оленьку на руках или хотя бы организовать ей нормальный душ.

— Иди ты…

— А грубить некрасиво, — Важен потянулся. — А ты вот и вправду сходи, поешь, пока есть что…

Блины.

Тонкие полупрозрачные блины, горка которых высилась на железной тарелке. И какой нормальный человек завтракает блинами? Это… это жирно! И сладко, особенно если обмакивать в мед, как делал некромант. Сворачивал трубочкой, тыкал этой трубочкой в тарелку, а потом поднимал так, что за блином тянулись полупрозрачные медовые нити.