Об ожиданиях нового второго секретаря новоиспечённый инструктор горкома не знал и даже не предполагал, что он сейчас услышит после ответного приветствия от своего непосредственного начальника.

Пока я шёл к месту своей первой работы в Сталинграде, то успел решить, на чём лично сосредоточусь, кроме того, что мне официально будет поручено.

Вопреки широко распространённому мнению, что немцы сумели захватить почти весь Сталинград и что 62-я армия Сталинградского фронта удерживала только небольшие плацдармы на правом берегу Волги, это было очень далеко от реального положения вещей.

Самый южный район города, Кировский, основу которого составляла знаменитая Бекетовка, благодаря стойкости 64-й армии генерала Шумилова, избежал участи остальных районов города. Шумилов грамотно использовал господствующие высоты и не позволил немцам даже просто войти в этот район.

Конечно, они постоянно бомбили и обстреливали его. Ту же СталГРЭС они вынудили прекратить работу на целый месяц. Но факт оставался фактом: Кировский район, окружённый врагом с трёх сторон, в течение всей битвы оставался неприступным для него.

После окончания Сталинградского сражения Кировский район выглядел относительно благополучно. Здесь сохранились семь тысяч небольших одноэтажных домиков, и тут находилась основная масса сталинградцев, выживших в боях. Во всём городе на второе февраля 1943 года насчитали 32 181 жителя, из которых всего 751 человек оставался в остальных шести районах города, где шли бои.

Сюда, в Кировский район, в декабре 1942 года — январе 1943 года вернулись партийно-советские органы и хозяйственные организации города и области, а Управление НКВД, временно разместившееся в одной из заводских гостиниц в Бекетовке, район вообще не покидало. В нём как раз и решилась судьба капитана Антона Дедова.

От центра города, где я разместился со своими комсомольцами-добровольцами, до Бекетовки километров пятнадцать. Так что у меня было достаточно времени поразмышлять во время такой длительной прогулки.

Из своего нового «дома», я вышел заранее, ровно в шесть часов утра. Небо над Сталинградом было ясным, апрельским и день обещал быть уже теплым. Температура стабильно днем была уже больше десяти, по ночам пусть еще не большой, но тоже плюс.

Город встретил меня тишиной. Непривычной, давящей тишиной разрушенных кварталов. Ещё ровно два месяца назад здесь грохотали орудия, рвались снаряды, шли местами последние ожесточённые бои с последними нежелающими сдаваться немцами. Среди них до последнего оставались немногочисленные фанатики, которые предпочли смерть плену. А сейчас только ветер гулял между обгоревшими остовами зданий, да изредка падал кирпич с разрушенной стены.

Я шёл вдоль трамвайных путей, которые в довоенном Сталинграде тянулись через весь город с севера на юг. Указателей которые я пересекал естественно не было как и самих улиц. Кругом были остовы разрушенных зданий, груды кирпича, искорёженный металл, воронки от снарядов и бомб. Было много сгоревшей техники врага.

Но я заставил себя не думать о прошлом. Сейчас передо мной стояли другие задачи. Я думал о том, что предстоит сделать. Восстановление жилья, это понятно. Но как именно? С чего начать? Материалов нет, рабочих рук мало, техника почти вся на фронте или восстанавливается после боёв.

И ещё я думал о протезах. О тех разговорах, которые у меня были с Виктором Семёновичем и моими товарищами в госпитале. Инвалидов уже много, а будет еще больше. И всем нужна будет помощь. Не только медицинская, но и техническая. Протезы, костыли, инвалидные коляски. Всё это нужно делать, и делать в больших количествах.

Я невольно коснулся рукой своей правой ноги, почувствовал под брюками холодный металл протеза. Моя разработка. Наша с Соломоном Абрамовичем и Васей Маркиным. Она работает. Я шёл уже больше часа, и нога держалась отлично. Да, было непривычно, да, приходилось следить за каждым шагом, но это было несравнимо лучше костылей.

А ведь таких, как я, будут десятки тысяч. Сотни тысяч. Война ещё не кончилась, до Берлина ещё далеко, и каждый день приносит новые жертвы. Раненые, контуженные, инвалиды. Им всем нужна будет помощь.

Может быть, это и есть моя задача? Не просто восстанавливать город, а создать здесь производство протезов? Наладить выпуск тех конструкций, которые мы разработали в Горьком? Ведь здесь, в Сталинграде, есть заводы. Пусть разрушенные, но они восстанавливаются. Есть квалифицированные рабочие. Есть инженеры. Можно организовать производство.

Я так увлёкся своими мыслями, что не заметил, как прошёл уже половину пути. Солнце поднялось над разрушенным городом, освещая руины теплым апрельским светом. Где-то вдали слышались голоса, стук молотков. Город просыпался, начинался новый день восстановления.

Первый такой длительный переход на такую дистанцию я решил сделать экзаменом для себя. Хотя, конечно, было страшновато. Протез ещё не стал частью меня, я всё ещё прислушивался к каждому движению, к каждому шагу, боясь потерять равновесие или сорвать культю.

Но неожиданно я справился, и почти за полчаса до назначенных девяти ноль-ноль был в здании горкома.

Это, собственно, здание не чисто горкома. Сейчас в нём располагаются также обком, облисполком и горисполком. Одно из немногих уцелевших в Кировском районе административных зданий, достаточно просторное для размещения всего руководства области и города.

Жизнь в нём кипела: по его коридорам уже сновали люди, и было видно, что во всех кабинетах кто-то работает. Всех прибывших вместе с нами уже благополучно расселили и ввели в курс дела.

Время у меня ещё было, и я решил зайти в медпункт, чтобы проверить состояние своей раненой ноги после такого марш-броска. Пятнадцать километров по разрушенному городу, это вам не прогулка по Арбату.

Медпункт располагался на первом этаже, в небольшой комнате, которая когда-то, судя по всему, была кабинетом какого-то мелкого начальника. Теперь здесь стояли два топчана, шкаф с медикаментами, стол и несколько стульев. Пахло карболкой и йодом, знакомый госпитальный запах, от которого меня слегка передёрнуло.

Дежурный фельдшер, немолодая лет пятидесяти женщина с усталым, но добрым лицом, сидела за столом и заполняла какие-то ведомости. Услышав мои шаги, она подняла голову и внимательно оглядела меня.

— Здравствуйте, — я поздоровался. — Можно к вам?

— Здравствуйте, лейтенант, — она отложила ручку. — Проходите. Что случилось? Ранение беспокоит?

— Да нет, вроде бы всё нормально, — я прошёл в кабинет. — Просто хотел бы проверить ногу. Я сегодня прошёл пятнадцать километров пешком, первый раз после ранения такую дистанцию, хотел бы убедиться, что всё в порядке.

— Пятнадцать километров? — она удивлённо подняла брови. — На протезе?

— Да.

— Это вы зря так рискуете, лейтенант. Нужно постепенно, понемногу нагрузку увеличивать. А то сорвёте культю, и потом долго лечиться придётся.

— Понимаю, — кивнул я. — Но дело есть, не мог не идти.

Она вздохнула:

— Ладно, раз уж пришли, давайте посмотрим. Лида! — она повысила голос, обращаясь к кому-то в соседнюю комнату. — Иди сюда, помоги!

Из соседней комнаты вышла молоденькая девушка лет восемнадцати, с двумя аккуратными косичками, в обязательном белом халате. Видно было, что она только начинает свою медицинскую карьеру, движения неуверенные, на лице застывшее выражение старательности.

— Присаживайтесь, лейтенант, сейчас посмотрим, — фельдшер указала на топчан.

Я сел и девушка подошла ближе, чтобы помочь мне, и в этот момент она поняла что у меня протез.

Реакция была мгновенной. Лида побледнела, как мел, её глаза расширились, и я увидел, как она пошатнулась. Фельдшер успела подхватить её за руку.

— Лида, выйди пока, принеси бинты из кладовой, — спокойно распорядилась фельдшер, и девушка, благодарно кивнув, почти выбежала из кабинета.

— Простите её, — сказала фельдшер, когда дверь за Лидой закрылась. — Она у нас недавно, всего две недели. Ещё не привыкла. Раньше в колхозе была, в больнице не работала. А тут война, раненые, инвалиды. Для неё это всё в новинку.