— Неплохо вы, товарищ лейтенант, устроились. Даже электричество имеется. Мало кто сейчас в Сталинграде может таким похвастаться.

Для меня это стало большим откровением: наличие в нашем блиндажном поселке электрогенератора. Еще вчера утром его точно не было. Откуда он взялся? Кто его привез? И главное, откуда ребята его раздобыли?

Непосредственно к блиндажам подъезжать было рискованно. Метров пятьдесят дороги были совершенно непроезжими, развороченными снарядами и бомбами, с глубокими воронками и грудами обломков. Поэтому я вышел из машины, поблагодарил водителя и пошел пешком, внимательно глядя себе под ноги, чтобы, не дай Бог, не оступиться и не споткнуться. Вещмешок с продуктами оттягивал плечо, но идти было недалеко.

Шум функционирующего генератора отвлек меня от размышлений о будущем строительной отрасли города, и я шел и гадал, какие еще сюрпризы ожидают меня дома. Ребята явно не сидели сложа руки все то время, пока я трудился в обкоме.

Один из ребят, Василий Матросов, был североморским моряком, списанным под чистую после тяжелого ранения в живот и резекции половины желудка. Осколок немецкого снаряда едва не убил его, врачи спасли чудом. Он, по-моему, был самым хозяйственным из всех, пользовался большим авторитетом, и его заслуженно единогласно избрали бригадиром. Василий умел организовать дело так, чтобы все спорилось, и при этом никогда не командовал в лоб, а просто предлагал: «А давайте-ка, братцы, вот так сделаем». И все соглашались.

Самый большой блиндаж, который отвели под кухню-столовую, с его легкой руки стали называть исключительно камбузом. «Пошли на камбуз», «Что на камбузе сегодня дают?», «На камбузе теплее, там печка топится». Это словечко прижилось мгновенно, и теперь никто уже и не вспоминал, что это всего лишь обычный блиндаж.

Я пришел очень вовремя. Ребята после трудового дня как раз сели ужинать, радостно и дружно поприветствовали меня и сразу же предложили присоединиться.

— Георгий Васильевич! Садись, садись, — Василий махнул рукой, приглашая к столу. — Как раз каша готова. Горячая, с американской тушенкой.

Камбуз за время моего отсутствия преобразился почти до неузнаваемости. Вместо хлипких досок на кирпичах ребята трапезничали за новыми, свежесколоченными столами, крепкими и устойчивыми. Пахло свежими опилками и сосновой смолой. Вдоль стен стояли самодельные лавки, тоже новые. А над столом, под закопченным потолком, горела самая настоящая электрическая лампочка! Не коптилка, не свеча, а лампочка, отбрасывающая ровный желтоватый свет.

Ребят перед поездкой в Сталинград собирали всем миром и у они привезли с собой сухари, сахар, чай, крупы, деревенское соленое сало и конечно американскую тушенку. Это сейчас существенный довесок к пайкам, которые пока желают лучшего.

Американская тушенка на фронте и в тылу наверное самый желанный продукт. Она не только очень питательная, но и вкусная. Она начала появляться в сорок втором, я её первый раз попробовал на курсах младших лейтенантов. Наши интенданты рассказывали, что её в Штатах производят по советским ГОСТам и наши специалисты обучали союзника что и как делать при её производстве, чтобы русскому Ване в окопах она пришлась по душе. На передовой её называли «второй фронт» и она в какой-то момент просто хлынула на фронт и сейчас видимо союзники по ленд-лизу поставляют её с таких объемах, что даже перепадает и тылу. Хотя возможно, что у ребят отцы и старшие братья, командиры Красной Армии и Флота, присылают семьям свои продовольственные аттестаты. Это повсеместная практика. И это кстати самый вернейший индикатор, что воин, ушедший на фронт, жив.

Я от гречневой каши с американской тушенкой, конечно, отказываться не стал, но перед тем, как сесть за стол, выложил из вещмешка, который мне организовала Марфа Петровна, его бесценное содержимое: сахар в большом бумажном кульке, пять банок рыбных консервов, целых шестьсот граммов печенья в жестяной коробке и настоящее сливочное масло, завернутое в промасленную бумагу.

Ребята ахнули. Это было настоящее богатство по нынешним временам.

— Вот это да! — присвистнул кто-то. — Георгий Васильевич, вы что, склад обкомовский ограбили?

— Это мой месячный офицерский паек, — пояснил я, садясь за стол. — Ну, часть его. Остальное Марфа Петровна велела оставить в столовой.

Мне положено сорок граммов масла в день. На месяц это килограмм двести граммов, и ровно половину я принес домой. Больше мне не дала взять Марфа Петровна, сославшись на Виктора Семеновича, который якобы приказал ей специально приглядеть за мной. И, несмотря на мои протесты, оставила вторую половину в обкомовско-горкомовской столовой. Да еще и в моем присутствии передала личный приказ второго секретаря горкома сотрудникам нашего пищеблока, чтобы они следили за тем, как я съедаю свои оставшиеся двадцать граммов ежедневно. «Молодому растущему организму питание нужно», — произнесла она назидательно, и спорить было бесполезно.

Так что мне удалось организовать на нашем камбузе почти праздничный ужин: чаепитие со сливочным маслом и печеньем. Василий тут же заварил свежий чай, покрепче, и разлил по кружкам. Кто-то нарезал хлеб толстыми ломтями. Масло намазывали бережно, тонким слоем, растягивая удовольствие. Печенье делили по-братски, всем поровну.

Во время этого праздничного чаепития мне поведали, как у нас появился электрогенератор.

— Это Петров постарался, — кивнул Василий в сторону одного из ребят. — Он до войны на на тракторном часто в командировках бывал и город хорошо изучил, и неплохо в этих развалинах ориентируется. Вот и сумел найти брошенное чудо немецкой техники, газогенераторный мотоцикл. Он был прилично завален обломками, использовать его как транспорт нельзя, а вот газогенератор уцелел. Нам ребята саперы помогли и мы его на руках принесли сюда. А дальше дело техники, перебрали, залили масло, набрали сухих деревяшек и вот мы с электричеством.

Я смотрел на ребят которые сидели за мной за одним столом, на их усталые, но одухотворенные лица, на натруженные руки, и чувствовал, как что-то теплое разливается в груди. Вот они, настоящие герои. Не те, кто громко кричит о подвигах, а те, кто молча делает свое дело. Разбирают завалы, восстанавливают город, налаживают быт. Каждый день, без выходных, без отдыха.

Петров, видя мой взгляд, смущенно улыбнулся.

— Да ничего особенного, товарищ лейтенант. Техника она техника и есть. Понимать ее надо, вот и все. А то что немецкая, так разницы особой нет. Электричество везде одинаковое.

— А масло где взял? — поинтересовался я.

— Да там же, на тракторном. В одном из складских помещений бочка трофейного нашлась, почти полная. Маслице хорошее, моторное. Немцы запасы бросили, когда драпать начали. Теперь нам пригодилось.

Василий налил мне чаю в эмалированную кружку, немного сколотую по краю, но чистую.

— Ты, Георгий Васильевич, главное, про нас не забывай, — произнес он с легкой усмешкой. — Мы тут стараемся, обустраиваемся. Чтобы можно было где жить по-человечески. А ты там, в обкоме-то, как? Не обижают?

— Да нет, все нормально, — ответил я, беря кружку. Чай оказался крепким, с легкой горчинкой. — Наоборот, даже слишком хорошо относятся. Заботятся. Вот, паек дали, половину домой принес.

— Правильно делаешь, — одобрил Василий. — Один человек не воин. А мы тут коллектив. Вместе проще.

Один из ребят, совсем молодой, лет восемнадцати, с уже выцветшими от солнца волосами, вдруг спросил:

— Георгий Васильевич, ты инструктор строительного отдела. А вы рассматриваете какие-нибудь проекты, чтобы быстрее начать строить новые дома новые, по какому-нибудь особому способу?

Я удивленно посмотрел на него.

— А ты думаешь нужны особые проекты?

— Конечно. Вот я немного работал на стройке. Сколько времени, например, строится трехэтажный дом и сколько надо каменщиков? А других рабочих? А инженеров? Где их взять?

— Андрей у нас философ и стратег, — засмеялся кто-то из ребят.