— Ничего, понимаю, — ответил я. — Сам поначалу не мог на свою ногу спокойно смотреть.

Фельдшер, похоже, была человеком опытным и никакого удивления не выказала, увидев такое диковинное устройство. Она внимательно, почти с профессиональной заинтересованностью осмотрела конструкцию протеза, покрутила в руках приёмную гильзу, проверила крепления.

— Интересная штука, — негромко сказала она. — Первый раз такое вижу. Обычно они совсем не так устроены. Я до войны в Ленинграде работала, в ортопедической клинике. Там такие протезы были, деревянные, тяжёлые, на ремнях. А это, — она кивнула на мой протез, — совсем другое. Лёгкий какой. И подвижный. Как он устроен?

— Новая разработка, — коротко ответил я, не желая вдаваться в подробности. — В Горьком делали.

— Понятно, — она кивнула и принялась разматывать повязку на культе. — А болит?

— Нет, не болит. Чувствительность конечно повышена, культя хоть и зажила, но еще иногда беспокоит.

Она быстро и деловито осмотрела мою культю, ощупала её, проверила, нет ли воспаления, затем осмотрела приёмную гильзу протеза, заглянула внутрь, убедилась, что там чисто. Достала из шкафчика бутылку спирта, смочила ватку и тщательно обработала и культю, и внутреннюю поверхность гильзы.

— Всё в порядке, лейтенант, — она вынесла своё резюме. — Никакого раздражения, потёртостей нет. Культя зажила хорошо. Хороший протез, кто делал? И ходите вы на нём отлично, я даже не заметила сразу, что у вас протез.

— В Горьком делали, в госпитале, — я решил не распространяться о том, что делал его в значительной степени сам. — Там хороший ортопедический цех.

— Видно, что хороший, — она кивнула. — Давайте я помогу вам с протезом.

Она ловко помогла мне надеть протез обратно, проверила, правильно ли он сел, затянула крепления.

— Вот так. Теперь походите немного, проверьте, всё ли в порядке.

Я встал, прошёлся по кабинету. Всё было нормально, никаких неприятных ощущений.

— Отлично, — сказал я. — Спасибо большое.

— Пожалуйста, — она улыбнулась. — Только вы всё-таки поосторожнее. Не нужно сразу такие нагрузки. Постепенно увеличивайте расстояния. И приходите регулярно, хотя бы раз в неделю, проверять состояние. Понятно?

— Понятно, — кивнул я. — Обязательно буду приходить.

— И ещё, — она посмотрела на меня внимательно. — Если вдруг появится боль, покраснение, отёк, сразу приходите. Не тяните. Инфекция в таких случаях развивается быстро, и тогда лечить будет гораздо сложнее.

— Хорошо, учту, — я поблагодарил её ещё раз и направился к выходу.

Непонятно почему, но во всех документах указано моё воинское звание, как будто я по-прежнему служу в армии. Ничего против этого не имею, но как-то странно. Впрочем, может быть, это обычная практика для инвалидов войны, я пока не разобрался во всех тонкостях.

То, что я достойно выдержал первый настоящий экзамен, пройдя за два с половиной часа почти пятнадцать километров, моё настроение отправило в космос. Значит, я не зря несколько недель мучился в госпитале, восстанавливая свои физические кондиции, и вполне могу переносить приличные нагрузки.

Я, довольный собой и жизнью, смело постучал в дверь кабинета Виктора Семёновича и, услышав в ответ:

— Да, заходите, — решительно открыл дверь.

Сделав шаг вперёд, я по-армейски вытянулся в струнку и весело обратился к хозяину кабинета:

— Разрешите войти, товарищ второй секретарь городского комитета ВКП(б)!

Виктор Семёнович явно не ожидал от меня такого официоза и немного ошарашенно ответил:

— Георгий Васильевич, ну так официально явно ни к чему. Проходи, садитесь.

В этот момент я увидел, что в кабинете он не один.

Стоявший у окна мужчина лет сорока, среднего роста, в кителе старого образца, повернулся и, улыбаясь, проговорил, делая шаг навстречу и протягивая для знакомства руку:

— Давайте знакомиться, товарищ Хабаров. Я Чуянов Алексей Семёнович, Первый секретарь Сталинградского обкома и горкома ВКП(б).

Я пожал протянутую руку, стараясь не выдать своего удивления. Встретить первого секретаря обкома в первый же рабочий день, да ещё в кабинете своего непосредственного начальника, как-то немного неожиданно.

— Очень приятно, товарищ Чуянов. Лейтенант Хабаров Георгий Васильевич.

— Садитесь, Георгий Васильевич, — Чуянов кивнул на стул перед столом. — Виктор Семёнович мне о вас рассказывал. Интересная у вас биография получается. Командир Красной Армии, инвалид войны, а теперь партийный работник. И протез у вас, говорят, необычный.

Я сел, стараясь не показать, как меня удивило такое внимание со стороны первого секретаря к рядовому инструктору горкома.

— Протез действительно новой конструкции, товарищ Чуянов. В Горьковском госпитале разработан.

— Вот как? — Чуянов заинтересованно посмотрел на меня. — А расскажите поподробнее. У нас ведь инвалидов войны теперь будет много, очень много. И всем нужна помощь. Если есть новые разработки, может быть, стоит организовать производство здесь, в Сталинграде?

Я на секунду задумался. Это была возможность. Возможность начать то, о чём думалось ещё в Горьком, когда работал над своим протезом вместе с Соломоном Абрамовичем и Васей Маркиным.

— Товарищ Чуянов, разработка действительно перспективная. Протез лёгкий, прочный, позволяет нормально передвигаться, даже преодолевать значительные расстояния. Сегодня я прошёл от центра до Бекетовки пешком, за два с половиной часа.

Чуянов переглянулся с Андреевым.

— Пятнадцать километров за два с половиной часа? На протезе? — в голосе первого секретаря прозвучало неподдельное удивление. — Это действительно впечатляет. Обычные протезы таких нагрузок не выдерживают, я знаю. У меня в аппарате работает товарищ с протезом, так он через два километра вынужден отдыхать.

— Наш протез, то есть протез, который мы разработали в Горьковском госпитале, основан на других принципах, — начал было я, но Чуянов остановил меня жестом:

— Погодите, Георгий Васильевич. Вы сказали «мы разработали»? То есть вы принимали участие в разработке?

— Да, товарищ Чуянов. Я работал над этим проектом вместе с инженером авиационного завода и офицером, который перед войной закончил четыре курса МАДИ. Мы втроём создали эту конструкцию.

Чуянов снова переглянулся с Андреевым, и я увидел в его глазах живой интерес.

— Виктор Семёнович, я думаю, нам нужно поговорить об этом подробнее. Георгий Васильевич, вы можете как можно скорее подготовить записку о вашей разработке? С техническим описанием, возможностями организации производства?

— Могу, товарищ Чуянов, — я почувствовал, как внутри загорается огонь. — У меня с собой абсолютно все материалы по нашей разработке. Более того, я могу связаться с моими товарищами по разработке в Горьком. У них уже наверняка есть и материалы по результатам первых недель работы.

— Отлично, — Чуянов кивнул. — Вот что, Георгий Васильевич. Я думаю, это может стать важным делом. У нас в Сталинграде и области сейчас тысячи инвалидов войны. Им нужна помощь, нужна возможность вернуться к нормальной жизни. Если ваша разработка позволяет это сделать, мы должны организовать производство.

Он повернулся к Андрееву:

— Виктор Семёнович, давайте подумаем, где мы можем это организовать. Какие у нас есть возможности?

Андреев задумался, потирая подбородок. Я видел, что он прикидывает варианты.

— Алексей Семёнович, у нас есть скорее всего возможности на наших заводах, — начал он медленно. — Но восстановление идёт медленно. Поэтому давайте поручим Георгию Васильевичу подготовить все материалы, затем соберем парторгов ЦК, пригласим нашу городскую медицину, у нас ведь была при областной больницы небольшая ортопедическая мастерская и вместе подумаем, что можно сделать самим для решения этой проблемы.

— Это наверное оптимальный вариант, — согласился Чуянов. — У нас только по области несколько тысяч инвалидов, и каждый день прибывают новые. Нужно много протезов, очень много.