Он повернулся ко мне:

— Георгий Васильевич, а насколько сложно изготовление вашего протеза? Какие нужны материалы, какое оборудование?

Я быстро прикинул в уме. Это был тот разговор, к которому я готовился ещё в Горьком, обсуждая с Соломоном Абрамовичем перспективы массового производства.

— Товарищ Чуянов, основные материалы, это дюралюминий для силовых элементов, сталь для осей и креплений, кожа для гильзы, натуральная резина для амортизаторов. Дюраль — это самая большая проблема, материал пока стратегический. Оборудование нужно обычное слесарное и токарное, плюс сварочный аппарат. Самое сложное, это точная подгонка под конкретного человека, под его культю. Это требует квалифицированного мастера и индивидуального подхода к каждому пациенту.

— То есть нельзя делать на потоке, как валенки? — уточнил Чуянов.

— Нельзя, — подтвердил я. — Каждый протез индивидуален. Хотя можно стандартизировать основные узлы, делать их заготовками, а потом подгонять под конкретного человека. Это ускорит производство.

Чуянов задумчиво кивал:

— Понятно. Значит, нужны и производственные мощности, и квалифицированные кадры. Виктор Семёнович, как думаешь, у нас есть специалисты? Слесари, токари?

— Есть, — кивнул Андреев. — На тракторном заводе осталось немало рабочих, многие вернулись после эвакуации. Плюс демобилизованные по ранению, среди них немало квалифицированных людей. Можно набрать бригаду.

— А с медицинской стороны? — продолжал Чуянов. — Кто будет снимать мерки, подгонять протезы?

— В областной больнице должны остаться врачи-ортопеды, — ответил Андреев. — Если нет, найдем, кого и где обучить.

— Хорошо, — Чуянов встал, прошёлся по кабинету. — Георгий Васильевич, вот что мы сделаем. Готовьте записку, техническое описание. Подробно, со схемами, с расчётом необходимых материалов и оборудования. Виктор Семёнович, тебе партийное поручение. Так как товарищ Хабаров твой кадр, возьми это дело себе лично.

Чуянов остановился и повернулся ко мне:

— Диспозиция, говоря военным языком у нас, Георгий Васильевич, такая. Восстановление жилья для вашего отдела одна из приоритетных задач. Поэтому оформляйтесь, вникайте в дела по основному направлению. никто не отменяет.

Он помолчал и обратился к Андрееву:

— Виктор Семёнович, давайте так. Георгий Васильевич будет работать по двум направлениям. Основное, это жилищное строительство, как и планировали. А параллельно пусть занимается организацией производства протезов. Это важно, товарищи, очень важно. Инвалидов с каждым днём всё больше, государство конечно о них позаботится. Но если мы здесь, в Сталинграде, сможем наладить производство качественных протезов, это будет очень большое дело. Может быть, потом и в другие города опыт распространим.

— Понял, Алексей Семёнович, — кивнул Андреев. — Так и сделаем.

Чуянов встал, давая понять, что разговор окончен.

— Будем рады, если это дело выгорит, Георгий Васильевич. Идите, оформляйтесь до конца и знакомьтесь с коллегами по отделу. Потом возвращайтесь и Виктор Семёнович введёт вас в курс дела. Ваша записка, мне нужна как можно скорее.

Я встал, снова вытянулся по стойке «смирно»:

— Есть, товарищ Чуянов! Разрешите идти?

— Идите, идите, — Чуянов улыбнулся. — И бросьте вы эту армейскую манеру. Вы теперь партийный работник, а не военный. Хотя, — он помолчал, — с другой стороны, дисциплина, это хорошо. Нам сейчас такая дисциплина очень нужна.

Когда дверь за мной закрылась, я услышал сквозь неё голос Чуянова:

— Интересный парень, Виктор Семёнович. Думает головой, не боится брать на себя ответственность. Таких нам сейчас много нужно.

Я улыбнулся и направился в приёмную, где меня оказывается уже ждала секретарша с документами.

В приёмной сидела женщина лет сорока, в строгом тёмном платье, волосы убраны в тугой пучок. Она подняла голову от машинки, на которой печатала что-то, и внимательно посмотрела на меня.

— Товарищ Хабаров?

— Да, это я.

— Марфа Петровна, секретарь объединенной приемной, — она встала, протянула руку. — Виктор Семёнович предупредил, что вы придёте. Вот ваши документы, — она достала из папки несколько листов. — Приказ о назначении, удостоверение личности, пропуск в здание, талоны на питание в столовой, продовольственные карточки, денежный аттестат и остальное. Проверяйте, если все в порядке, то может идти в сектор учета и приступать к работе.

Я взял документы, внимательно просмотрел их. Всё было вроде оформлено правильно, никаких ошибок не нашлось.

— Спасибо, Марфа Петровна, — Сказал я убирая документы в свою полевую сумку. — А где кабинет сектора учета?

— Кабинет? — она усмехнулась. — Какой кабинет, товарищ Хабаров? У нас тут места на всех не хватает. Вы тоже будете работать вместе с другими инструкторами, в общем кабинете. Это третий этаж, комната номер семнадцать. Там уже трое сидят, теперь вы четвёртым будете. А сектор учета рядом в закутке, по вывеске увидите.

— Понятно, — кивнул я. — А Виктор Семёнович когда освободится?

— Это я не знаю, наверное только когда город восстановим. Но он сказал, чтобы вы к нему сразу пришли когда оформитесь полностью и познакомитесь с отделом. И вот ещё, — она достала из ящика стола небольшую тетрадь в чёрной обложке. — Ваша рабочая тетрадь. Записывайте туда все поручения, все задания. По опыту работы с Алексеем Семеновичем скажу, что это очень облегчит нам жизнь.

Я взял тетрадь, положил в сумку вместе с документами.

— Спасибо, Марфа Петровна. Я пойду, освоюсь.

— Идите, идите, — и она ту же переключилась на свою пишущую машинку.

Я поднялся на третий этаж, нашёл комнату номер семнадцать. Рядом была дверь сектора учета, в который я тут же зашел.

Сектором учета заведовал весь седой мужчина неопределенных лет, без левой руки и в темных очках. На столе перед ним горела настольная лампа. Он молча взял мои документы, быстро заполнил всё необходимое и протянул мне партбилет.

— Я вас не задерживаю, товарищ Хабаров, — я молча убрал в нагрудный карман гимнастерки свой партбилет и молча вышел.

За дверью на двери которой слышались голоса, кто-то громко смеялся. Я постучал и, услышав приглашение войти, открыл дверь.

Комната была достаточно большой, метров двадцать, но в ней было шесть столов, стоящих попарно у противоположных стен, шкаф для документов, вешалка с несколькими пальто и шинелью. За одним из столов сидел мужчина лет тридцати пяти, в пиджаке, с тщательно причёсанными волосами. За другим столом, молодой парень лет двадцати пяти, в военной гимнастёрке без погон. У окна стоял третий, постарше, лет сорока, курил, глядя на разрушенный город за окном.

— Здравствуйте, товарищи, — поздоровался я с порога.

Все трое повернулись, оглядели меня с любопытством.

— Здравствуй, здравствуй, — откликнулся мужчина в пиджаке. — Ты, наверное, новенький? Хабаров?

— Да, это я. Георгий Васильевич Хабаров.

— А, это про тебя Виктор Семёнович говорил, — он встал, протянул руку. — Илья Борисович Гольдман. Это, — он кивнул на парня в гимнастёрке, — Пётр Фёдорович Савельев, по совместительству наш главный комсомолец. А это, — он указал на курившего у окна, — Степан Иванович Кузнецов.

Я обменялся рукопожатиями со всеми, прошёл к одному из столов, который был по всем признакам свободен.

— Да, располагайся, — сказал Гольдман. — Это будет твой стол. Бумага, карандаши, ручки, чернила вон в том шкафу, если нужно, бери. Только аккуратно, всё на учёте.

— Спасибо, — я сел за стол, огляделся. На столе ничего не было, кроме чернильницы.

— Ты, я слышал, из Горького приехал? — спросил Савельев. — С Виктором Семеновичем?

— Да, одновременно с уральскими добровольцами прибывшими на восстановление города.

— Молодцы ребята, — одобрительно кивнул Савельев. — Нам сейчас каждая пара рук на счету. Кузнецов, вон даже чуть ли плясал, когда узнал об их приезде.

— А ты сразу же побежал к своим комсомольцам узнавать, что да как, — буркнул Кузнецов, не оборачиваясь от окна. — Саперов бы нам конечно побольше. Немцы всё заминировали, гады.