Все в обкоме и горкоме знают, что в ближайшие два-три дня будет принято постановление Государственного Комитета Обороны о восстановлении города и области, и будет полная ясность, что ждёт Сталинград в ближайшие месяцы. Это постановление определит приоритеты, выделит ресурсы, расставит задачи. В отношении тракторного завода вопрос только в одном: что будет на первом месте, производство танков или всё-таки тракторов. Это принципиальный вопрос, от которого зависит очень многое. Танки нужны фронту немедленно, но тракторы нужны стране для восстановления сельского хозяйства. Выбор непростой.

Возрождением завода руководит его главный металлург Валентин Александрович Семёнов. Гольдман рассказывал мне о нём по дороге, и я был готов к встрече. Человек легенда, говорил Илья Борисович, один из тех, кто строил этот завод с нуля.

Я медленно двинулся вперёд, внимательно глядя под ноги. Если бы не опора в виде костыля и бдительность сопровождающих, я бы точно несколько раз упал. Нога ещё не совсем окрепла после ранения, совершенно нет навыка хождения по таким местам и каждый неровный участок был потенциальной опасностью.

Дорога была неровной, местами провалившейся, с ямами и воронками от снарядов и авиабомб, усеянная обломками кирпича, осколками стекла, кусками арматуры. Гольдман прав, говоря об осторожности. То тут, то там виднелись жёлтые флажки, которыми сапёры отмечали опасные участки, где работы проведены, но требуется еще раз проконтролировать. Или красные флажки там, где мины уже извлечены, но все равно следовало проявлять осторожность. И конечно именины сердца: таблички с надписями «Мин нет». И подписью какого-нибудь лейтенанта или стаалея.

Почти сразу же ко мне подошёл Валентин Александрович Семёнов. Высокий, широкоплечий, несмотря на усталость и истощение военных лет. Ему был 31 год, и можно сказать, что вся его сознательная жизнь связана с тракторным заводом.

В 1930 году девятнадцатилетним юношей, полным энергии и энтузиазма, он приехал в Сталинград на строительство тракторного завода и начал свою трудовую деятельность чернорабочим. Таскал кирпичи, рыл котлованы, месил бетон. Затем, не отрываясь от производства, учась по вечерам и в выходные, окончил литейный факультет Сталинградского тракторного института. Это был трудный путь, но славный путь и он его прошёл.

Когда началась война, Семёнов участвовал в эвакуации оборудования Сталинградского тракторного завода на Урал, где помогал налаживать выпуск самоходных артиллерийских установок. Там, в уральских цехах, в морозы и голод сорок первого года, когда люди падали от истощения прямо у станков, создавалось оружие победы. И он был одним из тех, кто не сломался, не сдался, работал до последних сил.

Когда было принято решение о восстановлении тракторного завода, Валентин Александрович вернулся в Сталинград и сразу же возглавил процесс восстановления. Это было логично, ведь никто не знал завод лучше него. Каждый цех, каждую площадку, каждую трубу и кабель.

С Гольдманом он, конечно, был знаком, они работали вместе ещё до войны, и, как старший по возрасту, первым протянул мне руку. Рукопожатие было крепким, уверенным, руки мозолистыми, рабочими. Такие руки не обманешь, они многое повидали и многое сделали.

— Валентин Александрович Семёнов, исполняющий обязанности директора СТЗ, — представился он. Голос был хриплым, видимо от постоянного крика на ветру в цехах и от бесконечных совещаний. Лицо у него было усталое, с глубокими морщинами, прорезавшими кожу от глаз к подбородку, но глаза живые, энергичные, горящие внутренним огнём.

— Георгий Васильевич Хабаров, инструктор строительного отдела горкома партии, — представился я в ответ, стараясь сделать рукопожатие таким же крепким.

— Наслышан о вас, — улыбнулся Семёнов. Улыбка у него оказалась тёплой и искренней. — Илья Борисович вчера рассказывал о вашем приезде. Говорил, что молодой, но толковый инженер к нам прибыл. Надеюсь, это не государственная тайна?

— Не является, — я тоже улыбнулся, и это как-то разрядило напряжение, обычное в подобных ситуациях при первой встрече, когда двое незнакомых людей оценивают друг друга, пытаются понять, можно ли доверять.

В нынешнее непростое и страшное время это очень важно: проявлять обязательную бдительность, так как удар врага может быть с любую секунду и тогда когда ты его не ждешь. И в тоже время верить своим товарищам, верить как себе. Без этой веры нельзя поднять в атаку роту, нельзя сойтись в рукопашную с врагом сильнее тебя. Не получится стоять насмерть там где уже невозможно стоять, но надо.

— Расскажите о своих планах, Валентин Александрович, — попросил я — Мне это очень интересно.

Семёнов кивнул и жестом пригласил пройти дальше, вглубь территории завода. Мы двинулись медленно, приспосабливаясь к моему темпу ходьбы с костылём.

— Планы у нас простые, Георгий Васильевич, — начал он, шагая рядом со мной и придерживая меня под локоть на особо неровных участках. — Откровенно скажу, на самом деле конкретных планов в настоящее время нет. Есть общее направление, есть понимание задач, но деталей пока мало. Всё зависит от решения Москвы, что будет основной продукцией завода: танки или тракторы. Это принципиальный момент, который определяет всё остальное.

Мы шли между развалин, аккуратно обходя воронки и груды обломков. Семёнов продолжал:

— Основные цеха в обоих случаях одинаковы, и они будут восстановлены к началу лета. Литейный, механический, сборочный. Без них никуда. Конечно, ускоренными темпами мы восстанавливаем ремонтно-механический цех, потому что фронт остро нуждается в срочном ремонте военной техники. Танки горят, танки бьют, их нужно чинить и возвращать в строй как можно быстрее. На завод уже привезли первые танки, повреждённые в боях. Видели их при въезде?

— Да, видел, — подтвердил я. — Там человек десять работают, судя по всему.

— Больше. Человек пятнадцать на той площадке, — уточнил Семёнов. — И в цеху мы внедряем совершенно новый метод восстановления танков. Вы, я думаю, уже знаете об этом? Илья Борисович говорил, что вы изучали материалы.

— Да, я вчера читал об этом, когда знакомился с материалами о состоянии дел в Сталинграде, — ответил я. — Поточный метод, если я правильно понял. Вместо индивидуального ремонта каждой машины. Разборка всех танков, сортировка деталей, потом сборка заново из годных узлов.

— Совершенно верно, — оживился Семёнов. Видно было, что эта тема ему близка и интересна. — Мы полностью разбираем поступающие танки до последнего болта, сортируем детали на годные и негодные, а потом собираем заново. Как на конвейере. Это позволяет использовать всё, что ещё может служить. Из трёх разбитых танков получается два исправных, иногда один. Производительность выше в разы, и качество лучше. Мы же знаем, что каждый узел проверен, а не просто заделали пробоину и отправили обратно. Фронтовики уже оценили. Говорят, что машины после нашего ремонта идут как новенькие.

Мы остановились возле одного из полуразрушенных цехов. Семёнов достал из кармана телогрейки мятую пачку папирос, вытряхнул одну и прикурил от спички, прикрывая огонёк ладонью от ветра.

— А где ваш парторг ЦК? — спросил я. Сейчас, в военное время, на все значимые военные заводы и предприятия назначены особые представители ЦК ВКП(б), которые подотчётны напрямую Москве, а не местным партийным органам. Это были глаза и уши центра на местах, люди с большими полномочиями.

— Товарища Приходько вчера вызвали в Москву, — ответил Семёнов, выпуская дым и прищурившись от ветра. — Полагаю, что он вернётся сегодня-завтра и привезёт нам решение ГКО о перспективах нашего завода. Вот тогда и будет полная ясность, куда двигаться дальше. А пока мы делаем то, что можем делать уже сейчас, не дожидаясь указаний сверху. Восстанавливаем то, что необходимо в любом случае. Крышу чиним, стены укрепляем, завалы разбираем. Работы хватает.

— Понятно, — кивнул я, глядя на дымящуюся папиросу в его пальцах. — Я читал что ваш жилой фонд полностью уничтожен. Это верно?