—  Я н-не знаю...

—  Поймите, вам Англия не подходит. Не выгодно! У нее ко­лониальная жадность. Она проглотит Персию, Афганистан, Тибет, Китай и в придачу вашу Бухарию. И ваше величество сжует. И не подавится.

Если бы Джона Рокфеллера Старшего сейчас спросили, поче­му он все это говорит этой кукольно красивой, но пустенькой «да­ме полусвета», рассыпает «цветы красноречия», похожие на на­пыщенную проповедь, перед женщиной, столь чуждой понятиям пресвитерианской морали, он и сам толком вряд ли объяснил бы. К женскому обаянию он был равнодушен. Стоимость Люси он расценивал с трезвостью дельца. Возможно, сказывалось рабское преклонение каждого американца перед титулами. Мистер Джон Рокфеллер Старший почти всерьез принимал мадемуазель Люси за царицу, пусть экзотическую, пусть без царства, но все же цари­цу, королеву! Набрав в легкие побольше воздуха, он снова обру­шил на покорную слушательницу целый обвал доводов:

—  Керзон умер, но план Керзона остался.  Британия  готова двинуть на Бухарию индийскую армию под командой англичан. На берегах Оксуса скоро разразятся события. Я еду в Москву, и мне пригодились бы ваши сведения для… хотя бы для того, чтобы выторговать кое-что. Еду за нефтью, за золотом... Вы, ваше... гм... величество, не просчитайтесь. Кто владеет нефтью и золотом, тот владеет миром. И у вас перспектива сидеть на золотом троне по­среди моря нефти! Когда говорит нефть, все умолкают. А мы, американцы, не из тех, кто подставляет брюхо под нокаут!

Но и его язык устал. Он замолк, тараща глазки на плечи Лю­си. Что-то шевельнулось глубоко внутри, и он впервые пожалел, что всегда мало обращал внимания на красоту вообще.

Давно уже мадемуазель Люси слушала Джона Рокфеллера его с пятого на десятое и украдкой следила за Рябушинским, который пробирался сквозь толпу гостей, совершая явно обходные маневры, чтобы не встретиться с ее бароном.

Мадемуазель Люси приметила,  не  без  чувства  гордости,  что и у барона и у Рябушннского лица встревоженные, озабоченные. Она приписала это столь серьезному вниманию, которое ей оказал Рокфеллер, и принялась «чистить перышки»,  выставляя  напоказ все достоинства свои и своего экстравагантного туалета.

- Вам, ваше гм...  величество, боюсь,  не  понять  всей  сложности, — пробормотал Джон Рокфеллер Старший, когда Рябушински|й оказался совсем недалеко. — Вспомните инженера!

— Н-не... я...

Последняя    искорка погасла в белесых    глазах, и он отошел, вихляя лопатками.

Но очаровательную мадемуазель Люси так озаботил этот раз­говор, что она снова принялась искать взглядом Рябушинского. Не без удовольствия она обнаружила, что стоящий с ним рядом красивый, седоватый англичанин бросает на нее совершенно не двусмысленные взгляды. Люси очень хотелось, чтобы он с Рябу-шииским поскорее подошел к ней. Она чувствовала себя неуютно в этой толпе высокопоставленных гостей. Но Рябушинский и ан­гличанин громко, слишком громко разговаривали и не подходили.

—  Сэр Детердинг, промпартия — реальность! — визжал на весь посольский особняк   Рябушинский и даже   побагровел.— Это мо­жет подтвердить французский генштаб.  Разве паша  информация оттуда  неправильно отражает состояние  советской  авиапромыш­ленности, сеть новых  аэродромов,  военных  заводов,  пропускную способность железных дорог? В наших руках точные цифры!

Угрожающе забасил включившийся в беседу военный с бород­кой «буланже».

—  Интервенция! Только вооруженной рукой, господин Детер­динг, вы и ваш «Рояль Датшелл» вернете нефть, отнятую у вас большевиками в Баку.

— Не сбрасывайте со счетов промпартии, господа! Достаточно саботажа  специалистов — и  вся  их  отвратная  индустриализация полетит к черту, — вещал Рябушинский. — И действовать по-научному:не допускать стандартизации, углублять диспропорцию в отраслях хозяйства, омертвлять капиталы, загонять средства в дутые строительства.

—  Чепуха!   Бред!   Ваша  промпартия — сборище  канцелярских крыс, — рявкнул военный. — Надо обухом по башке! Стрелять на­до. Поголовно стрелять!

—  Мы,  международная  организация  русских  миллионеров, — «за».  Воюйте!  Стреляйте!  Но промпартия  стоит тридцати  ваших дивизий.

—  Ясно   одно, — посмеивался   Детердинг, — мы,   капиталисты, платим,  а  кто  платит, тот заказывает  музыку.  Так  сказать,  по справедливости. Да, кстати, а кто это?

—  О ком вы?

—  Да   вон   та   расфуфыренная   Цирцея.   Около   нее   увивался сейчас Джон Рокфеллер Старший.  Пробрало  и  старца. Точеный носик! Сложена! Ножки, ручки. А кожа! Атлас! Прозрачная, жил­ки просвечивают. Но старого Джона, думаю, волновало  не это. Наверное,    нефтью тут запахло.    Она    королева    Бухары?    Это правда?

Говорил Детердинг бесцеремонно громко. И мадемуазель Люси слушала с удовольствием то, что не предназначалось для ее ушей.

—  И не распахивайте пасть! — буркнул военный. — Не знаете? Вон хозяин этих ручек, ножек, сам барон Робер.

—  А, его вещь?

—  Роберу    все   само   лезет   в    руки,— усмехнулся Рябушинский — Родоначальник его, Мейер  Ашель,  вылез  не  из  женской утробы. Его породила денежная мошна.

Военный подхватил со злостью:

—  Мейер  Ашель,  франкфуртский  ростовщик  в  лапсердаке  и пейсах. Разбогател. На радостях намалевал на вывеске красный щит. Отсюда Ротшильд. Вроде герб получился у... баронов кошель­ка и процентов.— Он отвратительно выругался.

—  А метресса достойного потомка ростовщика — азиатская ко­ролева?

—  Дорогая птичка. Поговаривают, она бывшая    жена    эмира Бухары. Барон по части   женщин — коллекционер.   Но   приятное всегда сочетает с полезным. С помощью красивой бабенки  под­бирает  ключи  к русскому Туркестану.  Нефть,  золото,  хлопок  и так далее. Даром он, что ли, ссужал миллионы Николаше  Вто­рому... Он и Сашке Керенскому миллион отвалил — кстати, Сашка из Ташкента. Словом, выдал миллион на борьбу с Советами так, за здорово живешь. Не похоже на Ротшильдов, а? А тут еще эта история с дочерью эмира, с принцессой Бухары. Будьте покойны: барон не уступит сейчас мадемуазель Люси ни Рокфеллеру, ни кому другому. Дудки-с! И удовольствие и процентики!

Господин Рябушинский уже целовал ручку мадемуазель Люси.

— Бессовестная публика заставляет скучать такую обольсти­тельную женщну! – млел  он. — Позвольте вам представить — Детердинг Генри.  Сам.

«Колоссально! — думала мадемуазель Люси.— Сам Детердинг! Сколько у него  миллионов, и что ему нужно от меня?»  

Мысли о дочери  заслонились   вниманием   господ.   Люси уже чувствовала себя светской дамой и не удивилась бы, если б сам принц Уэльский пожелал быть ей представленным. Она смотрела наГенри Детердинга, кокетливо улыбалась.

— Мадам, вы из Бухары? — быстро говорил Детердинг. — Потрясся несчастьями с вашей дочерью!.. Мы с вами почти зем­ляки Моя жена, урожденная Кудоярова, из Ташкента, дочь офи­цера. Училась в ташкентской гимназии. И вы поймете меня, когда я скажу, что мой интерес к Туркестану и вашей Бухаре имеет эмоциональную окраску. О, прекрасный Восток! И я вас ревную! Я смотрел на вас издали и ревновал. Вы так внимательно слушали этого деревянного истукана, янки. Берегитесь! Чуть дадите про­машку, и акула Джон проглотят и вас, и вашего эмира супруга, и Бухару, и Туркестан.  Да, а Джон не спрашивал вас про золотые пустыни? А про нефтяные поля? Про некоего русского горного ин­женера, открывшего новый Клондайк? Мне об этом таинственном инженере рассказывала жена. Инженер запросто бывал в их доме в Ташкенте, подарил ей образцы кварца с вкраплением золотых крупинок. Еще инженер хвастал, что нашел на берегах Аму-Дарьи нефть, или где-то на плато Усть-Урт. Значит, вы, мадемуазель, не только королева золота, но и императрица нефти. Склоняюсь перед вами в поклоне!

Мадемуазель Люси сделалось не по себе. Смутная догадка пе­рерастала в уверенность: ее пригласили на прием неспроста, не ради ее красоты, не за умение элегантно одеваться.

И даже не потому, что кого-то переполошила и возмутила история с несчастной Моникой. Да они и не пытаются скрыть, что их интересует. Ясно, что они пронюхали уже и про золото, и про инженера...