—  Такое несчастье! Кто и зачем повредил овринг? — удивился Сахиб Джелял.

—  За овринг мне ответит царь Мастуджа, — жестко ответил Пир Карам-шах.

—  А кто вернет жизнь  человеку? — грустно заметил Сахиб Джелял.

Но Пир Карам-шах уже не слушал. Он вскочил легко на коня и ускакал в сбпровождении своих гурков по тропе в Мастудж, сиявший ранней зеленью своих садов высоко в разрывах седых облаков на горе.

Когда Сахиб Джелял и доктор вернулись во дворец, им сооб­щили, что вождь вождей уехал.

Все эти дни в селении Мастудж проживал бухарский коммер­сант Молиар. Правда, он ничем не проявлял себя. Вел себя скром­но, неназойливо.

Приехал Молиар во дворец на своем белом коньке с хурджуном за седлом.   Он собрался, по его словам, в дальний путь. Он пил чай с Сахибом Джелялом, а затем   плотно пообедал на до­рогу.

—  Человеку и коню в пути хорошо, когда оба сыты, — сказал он. — Всем сообщил, что еду в Кашгарию закупить сотен пять ко­ней. Ехать далеко, а ехать надо быстро. Мой Белок бежит быстро по горам, когда сыт и когда подковы прикинуты хорошо.

—  Сколько займёт поездка? — спросил   Бадма. — На перева­лах ещё много снега. Сегодня к ночи следует ждать бурана.

—  Боже мой! Подумаешь, буран, — важно сказал Молиар, и его густые брови сошлись на переносице.— До полуночи пройду перевал Зибак. Белок бежит быстро. До утра я передохну в Прию­те странников. Очень хорошая, очень удобная пещера. В ней есть и котел и чайник. И вязанка хвороста местными горцами прине­сена. Из пещеры хорошо видна долина. Прежде чем ехать даль­ше, придется смотреть, где стражники. Думаю, стражники на вре­мя бурана забьются в хижины жителей долины, а мы на рассвете проберемся к переправе. И Белок белый, и чалма у нас белая, и халат из добротной белой шерсти белого верблюда.

—  Стражники вас не задержат. У вас же есть пропуск.

—  Кто их знает, что у начальника-карнейля в голове. Мы уж лучше бочком-бочком мимо стражников. Сегодня у нас поне­дельник. В среду я после заката солнца моему Белку надену тор­бу с памирским ячменем.

—  Сто пятьдесят верст, — заметил Сахиб Джелял, — подъем тяжелый, буран, стужа, бурная стремнина реки. Вы хвастун, Ишикоч, со своим колченогим ослом, именуемым Белком.

—  Если, боже мой, мой Белок не выдержит, то на что у меня железные ноги и здоровое сердце?  Там, где лошадь не пройдет, человек пройдет.

Молиар говорил спокойно. Ослепительная улыбка делала его лицо безмятежным и самодовольным. Молиар внушал уверен­ность. Да и он сам был уверен, что доедет благополучно и сооб­щит коменданту заставы в Кала-и-Бар-Пяндж все, что нужно.

— Предупредить во что бы то ни стало, — повторил доктор, — двадцатого или двадцать первого Ибрагим переправится через Пяндж. Где — пока неизвестно, но прыжок  будет, и страшный.

— Но пакет пропал... — проговорил недоверчиво Молиар.

Бадма поднял глаза и сказал:

—  В пакете был приказ — задержать Ибрагимбека от прорыва в Таджикистан. До особого распоряжения.

Молиар и Сахиб Джелял во все глаза смотрели на тибетского доктора.

—  Теперь понимаете, почему провалился овринг и почему в далёком Непале оплакивает жена храброго гурка?

—  Но почему?

—  Почему, спрашиваете вы, Пир Карам-шах все-таки выталкивает Ибрагима в Таджикистан? Начинает вторжение, несмотря на то, что не удалось договориться ни с Тибетом, ни с белогвардейцами Синцзяня. Да потому, что уже в прошлом году осенью он убедил англо-индийский штаб, что силы вторжения готовы и успех обеспечен. И тогда генералы дали согласие начать интер­венцию этой весной. Однако что-то в международной обстановке изменилось, и Лондон вынужден отложить нападение.

Пир Карам-шах боялся, что в пакете лежит приказ: «Не начи­нать!», и сделал так, что нет ни курьера, ни пакета. Развязал себе руки и начинает на собственный страх и риск. Начинает войну.

—  Без пушек, — заметил Сахиб Джелял, — что-что, а пушек мы не пропустим. Так, Ишикоч, и доложите коменданту. Пушки через перевалы не пройдут.

Задумчиво доктор Бадма добавил:

—  Никуда мы не годны, если к Ибрагиму пропустим что-ли­бо. Возвращайтесь, господин Молиар, немедленно. Тут хлопот не оберешься.

                                                                  Где тот, кто убежал от смерти,

                                                                 кто превзошел свой срок?

                                                                                 Джалалиддин Руми

                                                                 Отделилась светлая душа, помрачнело

                                                          солнце, прекратилось дыхание.

                                                                              Дехлева

Слова, произнесенные за дверью глухо, неразборчиво, дошли до сознания не сразу.

—  Откопали! Ледяная могила. Прекрасное лицо, как у живой. Сначала доктор Бадма не придал значения словам. Он даже подумал: «Вероятно, кто-то рассказывает свой сон, цветистый, та­инственный».

Голос продолжал:

— Ледяная стрела смерти сразила совершенство красоты. Прекрасная отправилась к милости бога.

И вдруг доктор Бадма вскочил. Его обдало жаром. В сумраке хмурого рассвета перед своей постелью стоял во весь высоченный рост Сахиб Джелял и тоже слушал. Белки глаз его тревожно белели  под самым потолком.

Хрипло Сахиб Джелял спросил в открывшуюся дверь:

— Откопали? Кого нашли?

—  Нашли... Раскопали снег, высокочтимый господин, — скулил протснувшийся в комнату царь-козёл, — пастухи наши раскопали снег и нашли останки прекрасного цветка Шугнанских гор. Моя дочь мертва. Сейчас понесли её на кладбище, зажгли свечи и возносят молитвы.

—  Кристаллы звезд, подобно песку, осыпят могилу Резван, — вздохнул Сахиб Джелял.— Слава о её красоте и уме шла повсю­ду. Увы, что сталось с сокровищем!

—  Выразим жалость! Проникнемся грустью! Какое несчастье! Мое сокровище! — блеял    царь-козел, закатывая    белесые глаза под клочковатые брови.

—  Шипы сокровища кому-то кололи пальцы, — сухо сказал доктор Бадма. — Цветок имел шипы. А некоторые не прочь были приласкать его.

Он внезапно схватил царя за руки и, повернув к свету его заскорузлые, покрытые струпьями ладони, так пристально рас­сматривал их, что Гулам Шо начал отодвигаться, издавая невнят­ные звуки. Царь не на шутку перепугался. Он верил, что можно читать по линиям ладони мысли человека. А доктор Бадма к тому же тибетский колдун.

—  Не надо! Не надо!

Он корчился, вырываясь из рук Бадмы.

—  Лицемер ты! Никчемный ты человек. Прячешь свои поступ­ки в кошельке своей трусливой душонки. От слов твоих несет зло­вонием. Не поминай имени Резван!  Бедняжка, она презрела ра­зумное и захлебнулась своим честолюбием. Пожелала  венец ца­рицы, а нашла холодную могилу.

—  Не я! Не я виноват! — отпирался  Гулам Шо.— Неужели кто-то способен даже в мыслях?.. Она же дочь мне!

—  Скажи это Белой Змее. Иди! Объясни, почему ты не оста­новил руку негодяя.

—  Ес-ли я-я-я смог б-бы! Горе мне! Разве остановишь на скло­не лавину?

—  Прикидываешься наивным простачком! Ты же в горах ро­дился! Имя лавины — Пир Карам-шах. Иди! Лизни пятку убийце родной дочери!

—  Нет-нет! Я не хотел!

Скорчив на лице гримасу, говорившую, что он по-настоящему в отчаянии, Гулам Шо, пятясь и без конца кланяясь, выбрался из комнаты.

—  Острие впилось в кость, — заговорил, покручивая завитки своей бороды, Сахиб Джелял. — Если позволите, я скажу: у дьявола войско, у царя-козла войско, У нас лишь слова. До сих пор побеждали слова. По всегда ли слово сильнее меча?

— Дьявол инглиз имеет привычку убивать, — заметил доктор Бадма. — Резван ему мешала, вернее, Алимкан мешал. Дьявол силен — и молодая женщина погиб-ла.