Говорил один Мукумбаев.

— А российские царские генералы? Что? Захотят они поддер­жать вас, эмира, который призывает в своих вот подобных писуль­ках к уничтожению всех урусов в Туркестане?

Да, паук принес заботы. Полномочный министр и эмирский посол в Лиге Наций просвещеннейший и покорнейший слуга эмира, оказывается, явился из Европы в Кала-и-Фатту, чтобы бесцере­монно выговаривать его высочеству.

Мукумбаев потребовал пересмотреть всю программу Бухарско­го центра, если эмир хочет иметь хоть малейший шанс на успех на предстоящем в 1931 году конгрессе халифатистов. И сейчас же отстранить темного, тупого муллу Ибадуллу.

—  Нельзя... святой человек...— пролепетал Алимхан.

Всегда равнодушный, квелый, полномочный министр сейчас не доходил сам на себя. Его обычно бледно-желтое лицо побурело от напряжения.

—  Тауба!   Сколько  усилий, трудов!   Сколько  времени   потра­чено! Сколько возни с вашей принцессой! И все мы подготовили, все устроили. Договорились с господами из Лиги Наций. Сколько пошло на смазывание им ртов. Аллах!

—  Опять Моника-ой — дочь наша...  а? — заблеял Алимхан.

—  А я живу в Женеве, трачусь, провожу время и смотрю. Все оттягивают да откладывают. Начинают дело, назначают сроки вы­ступления нашей  принцессы, а  потом  руками  разводят,  плечами подергивают: «Извините! Не получается». Я и туда и сюда, я и к инглизам, я и к французам, я и к русским! А они все свое: «По­дождем!» И вдруг — проклятие его отцу! — лорд Кашенден пока­зывает бумагу. Писанину, достойную паршивого бродячего дервиша с Гиждуванского базара, да еще с вашей высокой подписью. Напу­гали вы их своими писаниями.

—  А что?

—  Кому нужна эта принцесса, когда её отец оказался тупым феодалом, тираном, зверем. Зверски жестоким...

—  Зверем? Э... э...—пытался возмутиться Алимхан. У него сквозь бледность начал пробиваться румянец. Но Мукумбаев не обращал внимания на цвет его лица.

—  Где она? Где ваша принцесса? Уж не ваши ли люди её ук­рали? О аллах, от вас, ваше высочество, можно ожидать любой глупости. Там, в Женеве, толкался этот подозрительный, этот про­ходимец Молиар. Не вы его послали?

—  Молиар? — растерялся Алимхан.— Я... э... нет... не знаю. Он запирался и оправдывался совсем по-детски, и Мукумбаев сразу понял, что эмир знает про Молиара.

—  А не увезли    ли её... эти...    пешаверские    англичане...    об­ратно?..

Растерянно глядел пустыми глазами Алимхан в пространство.

—  Ислам — доброе наше знамя,— плёл он свое,— надо выткать новые лозунги... чёрный народ не знает всяких конституций, демократий... Аллах и сабля! Джадиды-собаки развратили умы…

—  Вы болтаете, а  надо действовать.  

—  Вы сами  понимаете... без корана  и джихада нам  не вер­нуться в Бухару... Ислам!

—  Чепуха... Фантазия диких людей, — возразил Мукумбаев. — На основе корана сейчас не может существовать ни одного госу­дарства. Турецкий султан носил титул халифа. Что осталось? Рес­публика. Только невежественные священнослужители могут держать невежественных в повиновении именем аллаха. Наивен тот, кто думает, что коран является узами, которыми можно объ­единить людей.

—  Есть армия... армия ислама, которая...

—  Вора Ибрагимбека? Да поймите, их удерживает в эмигра­ции страх перед заслуженной карой за совершенные ими крова­вые преступления. Если бы не это, исламские воины навесили бы себе на шеи конские уздечки и на животе уползли бы к Советам, умоляя разрешить им вступить в эти самые колхозы. В первом же бою исламская армия Ибрагима завопит: «Пощады!»

—  Знамя ислама... теперь или никогда! — бормотал Алимхан без всякого оживления.— Если... сбросить с людей путы корана... освободятся умы и души.

Он и сам не верил в то, что говорил. Мукумбаев смотрел на него с презрением.

—  Господин! — процедил он сухо и враждебно.— Послушайте мнение вашего преданного раба и министра. Ещё можно не от­стать от шага времени. Успеть. Есть ещё возможность... Вот про­читайте!

—  Что... что...— Эмир со страхом смотрел на свиток пергамент­ной бумаги, который Мукумбаев извлек из бельбага.

—   Прочитайте! Это письмо из Герата от Джунаида.

—  Читайте вслух!

—  Слушайте же.

«Письмо это пишет раб аллаха газий и воин пророка Джунаид, хан всех туркмен и сын его Ишикхан, да будет с ними мир! А обращено письмо к господам руководителям туркестанской эми­грации, собранным в Бухарском центре. Бисмилла! Фашистский строй существует уже во многих странах и являет нам пример твердости правления и благоустройства. Надо усиленно трудиться со всей доброжелательностью. Теперь надо разворачивать дея­тельность. Столп ислама, великий Ахунд Анна Мурад, говорит: «Свет религии в фашизме». Уважайте Анна Мурада Ахуна так, как уважаете религию правоверного ислама. Анна Мурад Ахун за благоустройство Туркестана и указывает нам фашистский путь. Надлежит нам всем работать так же непримиримо, как работают главы «Ени Туркестана» господа разума Мустафа Чокаев и Сары-хан. Если верите нам, то следуйте путем фашизма. Сообщаем для сведения всех: силу мы имеем огромную и могучую. Получили мно­го оружия и пополнили конский состав. Полученные винтовки и пулемёты заперты на месте под замком. Передайте благонадеж­ным лицам — через восемь месяцев начнётся серьезная борьба против большевиков. К этому времени будьте готовы!»

Окончив чтение, Мукумбаев свернул письмо и, почтительно по­ложив его у ног эмира, добавил:

—  Такое же письмо получили Ибрагимбек, Утанбек и другие курбаши.

—  Значит, этот... Джунаид вообразил себя... э... халифом... хо­чет на трон... Всеми распоряжается. Всем  приказывает. Да как он смеет?!

—  Ну, это ещё не так. Но вы видите, мысль разумных людей не спит. Даже Джунаид понимает, что надо, кроме ислама, искать новых путей. По ним уже идут многие. Берегитесь! Такие, вроде Чокаева, Усманходжи, Сарыхана, могут опередить...

—  Фашизм!..— выдавил из себя Алимхан.— Сколько все... дол­донят о фашизме... Какая польза от фашизма?.. Разговоры... Мы — халиф...  властелин   мусульман...   В   коране  нет   про  фашизм...

—  Дело не в названии. Фашизм имеет своего халифа, диктато­ра, дуче, фюрера. Глава фашистского государства — неограничен­ный  властелин.  Тому,  кто  против  него,— смерть.  В  государстве правят достойные люди — промышленники, помещики, коммерсан­ты. Чернь, «райя» — стадо, молчит и повинуется.

—  Похоже... «дуче» совсем халиф, а?.. Эмир, а? Шахиншах, а? Вы говорите...   помещики,  коммерсанты...   государство  богатых?.. Хорошо... Э, нет! Халифат лучше... Халифат — государство хали­фа... правит единолично... один правит...

—  При фашизме никаких  парламентов,  никаких демократий, никаких разговоров... Всех свободомыслящих Муссолини держит в тюрьме или отдает палачу.

—  У нас, на Востоке, и зародыша свободных мыслей не до­пустим... Нельзя — и все. Мусульмане подчинятся... безропотно, а не то...

—  Фашизм признает только права одного народа, высшей ра­сы, все слабые расы — рабы... работают на высшую.

—  Как же?.. Какой же народ... у нас?.

—  У нас — мусульмане. Все, кто не мусульмане, — рабы.

—  О, хорошо!..

—  Фашисты очень воинственны, доблестны! Их закон — война! Завоевывать все страны, где не фашисты! Завоевывать жизненное пространство. Это так называется у фашистов!

—  Да об этом и в коране записано. Покоряй мечом земли не­верных, истребляй и покоряй!.. А! Все, что у неверных, все принадлежит мусульманам — богатства, земли, женщины... девушки... дети. Мужчинам головы долой... по праву захвата... М-да, фа­шизм...  совсем  похож...  Муссолини,  скажите, не  мусульманин?..

—  Вот видите, ваше высочество, фашизм и ислам совместимы. Они шербет в разных посудах.

—   Вот соберусь... Поеду в Рим... Посоветуюсь с этим... Мус­солини. Эта приезжая савойская княжна или принцесса... краси­вая, только голос грубый... глаза, фигура ничего... приглашала... говорила: заключайте с дуче союз... поможет дуче... воевать... а?