В свободное от молитвенных бдений время здесь же, на айване, душеспасительные беседы. Паломников любезно встречали у Исмаила Диванбеги благообразные муллобачи — студенты «Дивбенда» — пешаверской исламской духовной семинарии. В ней царил суровый дух мульманской ортодоксии и религиозной нетерпимости, но выучеников ее настоятелями мечетей и проповед­никами не допускали в Иран и Афганистан. Возможно, объясня­лось это тем, что все, кто когда-либо закончил курс наук в «Дивбенде», удивительным образом сочетали фанатичную ненависть к кяфирам-европейцам с приверженностью ко всему британскому. А британцев на Среднем Востоке не жалуют.

Журчал арык, сливаясь с прозрачными водами шестиугольного хауза. Муллобачи расспрашивали «странников», пробравшихся в Пешавер из Советского Туркестана, о настроениях верующих. После полуденного намаза мусафиры-паломники отправлялись в город на поклонение святыням, а шелковые тюфячки на айване занимали хаджи-паломники, возвращающиеся из Мекки домой в Советский Туркестан. Настойчивых, настырных муллобачей инте­ресовало, кто из родичей паломников работает в советских уч­реждениях, на железной дороге, на заводах, фабриках. Муллобачи не отказывались дать доброжелательные советы, где безопас­нее перейти границу, как найти проводника-контрабандиста. Поиздержавшийся паломник мог тут же получить денежное воспомоществование. Слава о пешаверском доме Исмаила Диванбегн шла по всем странам Азии.   Дом   «Бессеребренника» знали   и в Мекке, и в Стамбуле, и в Кашгаре, и в Багдаде, и в Лахоре, и дажее в Тибете, хотя тем живут не мусульмане, а   буддисты-язычники.

Нет ничего возвышеннее милостыни обездоленному изгнаннику! И что предосудительного, если облагодетельствованный в доме «Бессеребренникав» сможет по возвращении в Туркестан оказать Исмаил у Диванбеги во славу пророка некоторые услуги: сообщит в письме интересные сведения, или приютит тайно приехавшего из Пешавера верного человека с записочкой, замотанной в чалму, поможет пробраться из Туркестана за границу почтенному человеку, недовольному советскими порядками.

Мед и сахар расточали разглагольствовавшие на айване. Исма­ил Диванбеги хоть и слыл во времена эмирата вольнодумцем, теперь же частые приезды в его дом Пир Карам-шаха избавили его от всяких упреков, опровергли наветы недоброжелателей и оправдали его «якшанье» со всякими кяфирами вроде иддусов, сикхов, язычников, буддистов и... инглизов.

По пути из города Сейфи Шариф на юг в Сулеймановы горы Пир Карам-шах обычно заворачивал в подобный раю сад Исмаила Диванбеги и врывался в тишину благопристойнейших собеседова­ний муллобачей и полунищих паломников. По непостижимой воле аллаха, его наезды совпадали с вечерними собраниями, где среди резных колонн айвана рядом с башкиром — верховным муфтием Уфы — запросто распивал дехлийский шербет бухарский еврей-миллионщик, хлопковый заводчик из Коканда. На узкий бархат­ный ястук локтем опирался бывший визирь хивинского хана, возле него сидел скотовод-калмык, владевший до революции на черных землях в Астраханской губернии многотысячными стадами. Мирно беседовали мусульманин-тюрк, хозяин нефтяных полей Азербайджана, и православный христианин — царский генерал. И кто только не приветствовал всегда спешащего, властного, решительного Пир Карам-шаха в этом доме: и осетинский князь из Дзауджякау, и владетельный хан Миянгуль с Гиндукуша, и министр разгромленной народом  Кокандской автономии, и лама из дальнего Тибета, и торговец коврами Али Алексер из Мешеда, и японский дипломат, и индийский офицер из гарнизона Раваль-пинди, и чиновник Индийского политического департамента мис­тер  Эбенезер   Гипп  со  своим   неизменным   стеком...

Кого только не принимал у себя на айване по вечерам Исмаил Диванбеги! Далеко не все гости исповедовали религию Мухамме­да. Но все они ненавидели Советы и ждали своего часа. В лице Пир Карам-шаха они видели пророка и даже больше, чем пророка.

И Пир Карам-шах при всей своей фанатичной приверженности исламу отлично чувствовал себя на айване и находил возможным сидеть за одним дастарханом с кяфирами и язычниками, ничуть не опасаясь «потерять лицо». Он был прежде всего человеком дела. Подобно вихрю пустыни, метался он по горам и степям. С кем-то заключал межплеменные союзы, с кем-то воевал под зеле­ным знаменем пророка, кого-то готовил в поход, на Кабул, с кем-то вел переговоры, кому-то продавал оружие. Сам Пир Карам-шах не имел своего княжества, но все его величали князем, а чаще вождем вождей. Пир Карам-шаха боялись. Все знали, что он си­лен и беспощаден, что за ним стоят могущественные властелины — Золото и Война.

Он появился в Северо-Западных провинциях Индии год назад в своем расшитом шелком и золотом наряде племенного вождя в сопровождении отряда вооруженных наемников-гурков. Он никому не объяснял, кто он, зачем прибыл, что намерен делать. Ходили слухи, что он служащий англо-индийской армии и перевелся из Карачи в Ризальпур, где находилась военно-авиационная база. Но в Ризальпуре его не видели. Действовал он в горах.

Обосновался Пир Карам-шах в горном княжестве Сват. Объ­явил город Сейфи Шариф центром союза горных племен в проти­вовес Афганистану. Сюда, в Сват, из Пешавера непрерывной лен­той шли караваны вьючных лошадей и муллов с оружием и аму­ницией. Племена вторглись на территорию Афганистана и пошли войной на Кабул, требуя отмены всех прогрессивных реформ, вве­денных либеральным королем Амануллой.

Повстанцы овладели столицей государства, главарь их Бачаи Сакао провозгласил себя королем под именем Хабибуллы Газия. Пир Карам-шах и не скрывал, что    Бачаи Сакао его ставленник.

Поразительная история воцарения водоноса на Кабульском престоле превратилась в живую легенду.

Жил где-то в горах Гиндукуша горец по прозвищу Бача. Никто о нем ничего точно не знал и не узнал впоследствии. Он нищенст­вовал, болтался по базарам, работал водоносом — «сакао», по­немногу грабил путников на перевалах, скрывался от полицей­ских. Спасаясь от афганских стражников на караванной тропе, пробрался в Дардистан в Северную Индию. Несколько удач при ограблении позволили Бачаи Сакао собрать вокруг себя верных людей, таких же грабителей и нищих, как и он сам. Вскоре ока­залась обворованной канцелярия британского резидента. Пропал несгораемый сейф с деньгами. Администрация всполошилась. Расследование производилось тщательно и строго. Присланный из Дели сыщик по оставленным на песке следам нашел сейф на дне глубокой пропасти. От удара при падении в сейфе произошел пе­рекос, и дверка раскрылась. Деньги исчезли. Выяснилась приме­чательная подробность: судя по следам, сейф, огромный, тяжелый, нес один человек. Вспомнили, что Бачаи Сакао всегда похвалялся своей неимоверной силой. По мнению полиции, никто, кроме него, не мог один унести из канцелярии такую тяжесть. И его арестова­ли. Ему грозила виселица, но, на его счастье, он попался на глаза Пир Карам-шаху. Бачаи Сакао выпустили из тюрьмы. А вскоре с бандой головорезов он объявился на территории соседнего Афганистана. Неграмотный, мстительный, тупо преданный масульманской догме, Сакао приписывал все беды жителей горных долин попранию исламской религии и сумел увлечь за собой таких же фанатиков, как он сам. Пир Карам-шах передал ему двадцать тысяч фунтов стерлингов. «Деньги эти благословенные,— заявил Пир Карам-шах.— Они составляют годовой доход одного умер­шего пенджабского помещика — уважаемого мусульманина, по­святившего себя возвеличению исламского учения и завещавшего свое состояние на борьбу против нечестивых веяний Запада». Вме­сте с деньгами у Сакао и его приверженцев появилось отличное оружие.

Скорострельные винтовки, неограниченный запас патронов, звенящие в кошельке золотые соверены, молитвы и призывы к священной войне превратили очень скоро, в поистине феерически короткий срок, бродягу-водоноса в вождя мусульманских газиев. Кто натолкнул Сакао на мысль принять имя Хабибуллы и про­возгласить себя королем, можно только догадываться.

Именно тогда впервые Пир Карам-шах появился в уютном домике Исмаила Диванбеги и дал совет, чтобы Бухарский центр призвал всех узбеков, таджиков, туркмен добиваться свободы от большевистского правления под эгидой могущественной Велико­британии, а для этого прежде всего поддержать нового короля Хабнбуллу Газия I.