— Кар! — набатом раздалось в моей голове.

— Щур, ты абсолютно прав! Утро так себе, на двоечку! — прохрипела я, не открывая глаз.

Ночь была бессонная и мучительная. Сначала допросы гаденыша и знахарки, потом совещание без царя и с оным. Но самое мучительное было после, когда умывшись и раздевшись, я осталась одна в спальне, что бабульки выделили нам с Ваняткой. Я легла в постель и уткнулась лицом в подушку, которая еще пахла сынишкой, обняла ее и безмолвно заплакала. Сердце сковал страх за родное дитя, собственная беспомощность рвала душу. В голову лезли страшные картинки. Сон все не приходил. Я металась по постели, не находя себе место. Только на самой зорьке смогла забыться буквально на пару часов. И, как следствие, находилась в ужасном самочувствии и настроении.

— Щур, уже вставать пора, да? А я тут валяюсь? — беседовала я с вороном.

Это вредный пернатый служил здесь заменителем будильника, вот только у него было одно отвратительное свойство — его невозможно было выключить. И он испортил мне не одно утро в этой сказке.

— Да, пора уже, — проговорил скрипучий мужской бас. — Это, между прочим, у тебя сын пропал.

Я подскочила с кровати и, прикрываясь одеялом, уставилась на птицу. Тот тоже не отрывал от меня глаз, только забавно крутил головой.

— Твое карканье нравится мне больше, оно не вызывает сомнений в моей вменяемости, — продолжала я разговаривать с птичкой.

— Чего застыла? Тебя там все дожидаются, просто будить боятся, — укоризненно выговаривал мне ворон. — Выходи уже.

Я демонстративно начала кутаться в одеяло, мол: — «Это ты, птица мужского пола, меня задерживаешь. Я при тебе переодеваться не намерена».

— Ой, да что я там не видел? Две недели меня за чурку деревянную держала, сарафаны с себя скидывала, не задумываясь, — припомнил мне ворон. — А сейчас прям скромничает.

Это хамство меня изрядно разозлило, и бабульки тоже хороши, нужно ж предупреждать, что этот с клювом — особь мужского пола, мыслящая и разговаривающая.

— Летел бы ты отсюда по-хорошему, пока я тебя не поджарила и на завтрак себе не подала под сливочно-грибным соусом! — настоятельно рекомендовала я.

Меня послушались и освободили нашу с Ваняткой спальню под громкий вороний гомон. А встала, прибралась в спаленке и стала умываться холодной водой, пытаясь смыть с лица следы ночных переживаний. Получалось откровенно плохо: глаза красные от слез, нос распух, подглазины отливают синевой на бледном лице. В зеркало на меня смотрело печальное умертвие с суицидальными наклонностями. Я, было, начала расстраиваться, но потом прикинула, что для переговоров с Кощеем Бессмертным очень даже соответствую. Он парень не первой свежести, если бессмертный, неизвестно, сколько ему там годочков, а может и веков. Тоже, поди, не может похвастаться молодецким румянцем. Окончательно умывшись, причесавшись и переодевшись во все свежее, я, преисполненная решимости порвать за Ванюшку всех на ленточки, пошла завтракать да в дорогу собираться. Я вошла в пустую горницу, где на столе для меня был накрыт завтрак. В памяти всплыли картинки из недавнего прошлого, когда хлебосольные старушки тщательно затрамбовывали в Ванечку четвертый блин, я на них привычно ворчала, а Елисейка, с умилением глядя на это, улыбался. На глаза стали наворачиваться слезы, я решительно их вытерла, и села у окна завтракать. Слезами горю не поможешь. Взяла первый попавшийся пирожок и выглянула в окошечко.

Во дворе творился бардак, самолично устроенный царем-батюшкой. Тот самозабвенно орал, гоняя стрельцов с конниками во главе с Любомиром и Тихоном. Мои бабульки степенно носили какие-то заранее сложенные узелки да корзинки, аккуратно, при помощи новых дружинников, складывали их на телеги. Во главе дружинников стоял Святояр, и они все, как один, были в походных одеждах. В бардак, устроенный во дворе государем демонстративно не вмешивались, но строго отслеживали все их движения.

— Что значит «поеду»? Кто тебе еще позволит в сторону логова Кощеева смотреть? — истошно вопрошал у отпрыска самодержец. — Я сказал: дома сиди. Тут и без тебя есть, кому до соседей съездить.

— Из-за меня Ванюша плопал! В том моя вина, мне его и спасать! — на тех же частотах громкости гнусавил царенок. — И что значит, не отпустишь? Силой делзать станешь?

— Если надо, то и в казематах запру, — перешел к угрозам царственный папаша. — Там прохладно, может, поумнеешь.

— Плава Малия Фасильевна, диктатол ты и узулпатол власти, свелгать тебя пола! — тоже перешел к угрозам легкомысленный оболтус.

От таких угроз государь подавился кислородом и начал наливаться алым цветом.

— Ах, ты ж лентяй огородный, — начал запоздалый воспитательный процесс венценосный родитель. — Вместо того, чтобы, как нормальный царевич, постигать военные, дипломатические премудрости, тонкости государственного управления или, на худой конец, по девкам шляться, так он в вольнодумцы подался, родного отца свергнуть желает, стрельцов, конников да ратников моих к бунту подстрекает! Так вот, сыночек, тебе мое родительское слово: пороть тебя надобно, да по твоим годкам опоздал я с этим делом лет на десять, а потому в качестве наказания приказываю…

— Отплавить меня в цалство Кощея Бессмелтного для осознания своей вины до полного ласкаяния, — перебил папашу косенький сынишка.

— Тьфу ты, опять за свое, — в сердцах топнул ногой царь. — Я ему говорю: не пушу, а он опять за свое.

— Отец, отпусти по доблой воле, не то сбегу, — тихо проговорил Елисей, в упор глядя на сердитого папашу.

Государь внимательно посмотрел в правый глаз сына, в левый посмотреть не удалось, так как он все время от него убегал, тяжело вздохнул и махнул на отпрыска рукой.

Елисей обнял отца и отошел в сторонку, дабы не попадаться на пути сбившимся с ног стрельцам и конникам. Бабульки в жарком семейном споре, на удивление, решили не участвовать, а спокойно закончили сборы вещей и оглянулись на терем, заметив меня в окошке.

— Машенька! Проснулась? Вот и умница! — нарочито весело прокричала баба Яга. — Завтракай поплотнее, да и поедем. Все готово.

Услышав обращение Яги ко мне, народ резко повернулись в сторону терема. Вид у всех был сочувствующий: супостат хмурился, на лицах Любомира и Тихона была тревога, и только в глазах Святояра я прочитала искреннюю поддержку. Здороваться с присутствующими не стала, в горле застрял комок от слез, лишь кивнула в приветствии. Видимо, поняв это, мне так же кивнули в ответ. Позавтракав, я вернулась к себе в спальню, собрала в узелок свое нехитрое имущество: пару-тройку рубашек, сарафанов, да белье, Ванюшкины штанишки и рубашки. Положив узелок к себе на колени, присела на убранную постель, так сказать, на дорожку. Глянула в оконце, выходившее в яблоневый сад бабулек, где в дорогу собиралась наша звериная братия. В небольшую шкатулочку зайцы с белками собирали вырезанный царенком деревянный зоопарк, аккуратно укладывая друг к дружке каждую фигурку, и перекладывая их душистым сеном. Даже грозный щур самолично выдернул из своего хвоста три больших, блестящих, отливающих на солнце синевой вороньих пера, заветную мечту Ванятки, и осторожно положил поперек игрушек. Крышку шкатулочки захлопнули на какой-то хитроумный замок, и Лапка, Ушко и Косой с поддержкой в виде Хвостика и Кисточки, поволокли ее в сторону телег. Трогательная картина с пушистиками пробила тщательно отстраиваемую стену самоконтроля, и я вновь упала лицом в Ванькину подушку, и, вжавшись в нее лицом, зарыдала. Когда смогла успокоиться и умыться, стало полегче. Что ж, меня ждут, нужно ехать. Обвела комнату глазами. Призадумалась. Может, уж боле и не вернусь сюда. Что там ждет нас в долгой дороге? Никто не знает. Но уверенность в том, что Ванюшку моего мы спасем, росла с каждой секундой. Решительно подхватив узелок, я твердой походкой направилась во двор.

— А вот и Машенька к нам вышла, — заботливо, как с малым дитем, причитала баба Янина. — Мы с тобой вот в этой телеге поедем на сене.