— Да, никак! — зло ответила я. — Целуется плохо, тискает неубедительно. Не вдохновилась я лобызаниями нашего старшего стрельца. Вычеркиваем его из списка кандидатов на мои руку и сердце!

От этих слов имитация смертного боя на полянке тут же прекратилась, и противники, дружно поддерживая друг друга, встали с земельки и уставились на меня. В их глазах читались немые вопросы: а где же восхищение силушкой богатырской? Испуг за здоровье? Волнение? Влюбленность? Короче, у пацанов реальные претензии к отсутствию плавления моего организма от устроенного ими представления! Чего это я не кидаюсь к ним, на все согласная? Из-за меня же тут такие изумительные воины драться изволят! А все! Рекламная акция кончилась, скидок больше не будет! И если они, действительно, на что-то рассчитывали, то очень зря.

Широко зевнув, не забыв, правда, прикрыть свою разинутую челюсть ладошкой, я, демонстративно потерев кулаками глаза, потопала обратно в лагерь отсыпаться. Лобызания были так себе, но массаж тела и, особенно кормы, на твердую четверку, попыталась я найти что-то позитивное в этом происшествии.

— Маша, ты ничего не хочешь нам сказать? — из-за кустов послышался голос Любомира.

— Ах, да, спокойной всем ночи, — опять, зевая, ответила я.

— А где же твоя благодарность? — сердился старший конник.

— Действительно, — устыдилась я. — Щур, спасибо тебе большое.

Откуда-то с верхних веток моей березы послышалось одобрительное негромкое карканье. На том, я решила, что этикет соблюден и вновь начала устраиваться на ночевку.

— Маша, ты что там с Тихоном делала? — включая режим строгой родительницы, вопрошал у меня Святояр.

— Целовалась, — рассматривая Святояра вблизи без ворожбы, ответила я.

Идиотский вопрос — идиотский ответ. Весь лагерь слышал, чем мы со стрельцом в кустах занимались, а этому любопытному неймется, решил подробности уточнить. Мое раздражение било все рекорды.

— Где? — стушевался воевода.

Ну, надо же, а я думала, что уровень идиотизма его вопросов уже достиг потолка!

— В кустах, — решила я не заморачиваться на оригинальность ответа.

А вблизи и без ворожбы он совершенно обыкновенный! Нет, нужно признать, что, как образчик мужской красоты, он очень даже хорош: высок, плечист, статен, пригож, но отчего у меня сердце замирало и дыхание сбивалось — непонятно. Святояру явно чего-то не хватало. По-видимому, у меня завышенные требования к мужскому обаянию. Хотя не будем, спешить, дадим красавчику шанс.

— Как? — продолжал задавать глупые вопросы боярин.

Да, какой тут шанс! Как обычно, все самой нужно делать! Сама выдумала образ идеального мужчины, сама с бооольшим трудом его натянула на выбранный объект, сама влюбилась, а там уже по накатанной: сама разочаровалась, сама исстрадалась, сама бросила, сама свои душевные раны зализала. Знаю, плавали! Больше так не хочу!

— Пылко! — продолжала я выдавать ненужные подробности растерявшемуся воеводе.

Хотя, глаза действительно пронзительные и умные, но в данный момент широко-удивленные. Я решилась провести эксперимент, чтобы убедиться в своей окончательной вменяемости, и взяла воеводу за руку. Ладонь большая, сильная, горячая. Я держала ее двумя руками и вслушивалась в ощущения своего организма. Ничего! Организм активно тянуло в сон. Как ни стыдно было признаваться даже самой себе, но старая реакция на этого мужчину мне нравилась больше. А сейчас подсознание в автономном режиме подмечало все его недостатки, и просчитывала мотивы, которые шли активно вразрез с нашими с Ванюшкой интересами.

— Маша, а зачем ты Святояра за руку держишь? — не унималась Яга.

— Испуг лечу! — насмешливо ответила я.

— Неужто, ты так напугалась поцелуев Тихона Игнатьевича? — издевалась бабулька.

— Не я, Святояр так напугался, что даже на помощь не смог прийти, — ответила я, выпуская из рук ладонь опешившего воеводы.

Он явно не ожидал от меня такого нахального ответа, молча отошел, видимо, не сообразив, что сказать на мою провокацию. Действительно, где вот он был? Любомир старательно чистил моему обидчику мордочку, а этот где шатался?

Ночь провела беспокойно. Ванюшка меня звал испуганным голосом, я бежала по огромному полю и искала сынишку, но никак не могла найти, а надо мной летал черный ворон и громко каркал, еще больше ввергая меня в уныние.

— Да, кар, Маша, — раздраженно голосил Шур. — Сколько можно тебя будить! Ты за сыном намерена отправляться или нет?

— Вот нигде мне, горемычной от тебя, вредная птица, спасу нет. И во сне меня терроризируешь и наяву, — кряхтя, выпрямляла я затекшую спину.

— А я тебе даже во сне терроризирую? — заигрывающим шепотом спросил меня ворон.

— Да, — ответила я.

— И что я делал? — не унималась вредная птица.

— Каркал! — припечатала я.

— Кто бы сомневался! — разочаровано проскрипел Щур.

Это что ж! У ворона и чувство юмора имеется? Сказка переходит в режим активного бреда! Нужно срочно исправлять положение!

— Весь вопрос в том, откуда ты знаешь значение слова «терроризм»? — подозрительно прищурилась я, уперев взгляд в черные глаза ворона.

На что птица лишь противно каркнула и, расправив свои огромные крылья, улетела прочь, не удостоив меня ответом. Ничего-ничего, я подожду…

В лагере уже бурлила активная деятельность. Все собирались в путь-дорогу. Оправившись и умывшись под зоркими взорами вредных старушек, я спешила отправиться в путь.

— Машенька, ты готова? — мои бабульки явно были в приподнятом настроении.

— Всегда готова! — по-пионерски отрапортовала я и самостоятельно залезла на злосчастную телегу. — Далеко нам до того болотца, где редкие травки растут для расколдовывания хлопчика горемычного нашего?

— Малия Фасильевна, — загундосил кривенький: — Не големычный я, плосто мне немного не повезло.

— По бабам меньше нужно шастать за огородами, и везения прибавиться, — огласила я корень проблемы.

— Кто бы говорил?! — возмущенно заступилась за внучка Яга. — Саму-то вчера от березки Любомир еле отлепил, как тебя Тихон к ней пылко припечатал!

— А это лишь яркое подтверждение моих слов, — вдохновенно голосила я. — Вы только приглядитесь к лицам Тихона и Любомира, ведь без слез не взглянешь!

И, действительно, правый глаз старшего стрельца заплыл алым цветом, плавно переходя в синий. Градиент цветов был упоителен! Нос старшего конника был перебит так, что черные припухшие подглазины активно подчеркивали мужественность Любомира.

— Вот, Елисей, смотри и запоминай, как делать не нужно, — поучительно вещала я.

Мне вторили кивки бабы Яги и Янины, но как только они натолкнулись на хмурые взгляды Тихона и Любомира, тут же потупили взоры и ушли в несознанку. Я же, преисполненная мстительности, широко улыбалась во все свои тридцать два зуба.

— Ну, что ж, если воспитательный процесс завершен, то предлагаю ехать, а то мне к Кощею по-быстрому нужно смотаться. Бледненький ждет, нехорошо старичка заставлять волноваться, вдруг сердце не выдержит. Если оно у злодея, конечно, есть, — пропела я.

На что боевое сопровождение остолбенело, бабуськи понимающе хмыкнули, Елисейка насупился, а Щур возмущенно каркнул.

— Да, да, прав, дорогой ты мой будильник, — похвалила я пернатого, — нечего рассиживаться, когда мой Ванюшка у Кощея без присмотра в плену находится.

Все наше боевое сопровождение, уже привычно, выстроилось в строгом порядке и двинулось в путь. Баба Яга традиционно возглавляла шествие.

— Машенька, что ж ты на Кощея наговариваешь! — неожиданно начала заступаться за злыдня баба Янина. — Он, конечно, не в меру коварен и беспощаден, но детей ему доверить можно безоговорочно. И покормит, и погуляет, и спать уложит.

— Главное, чтобы после кормежки и выгула детей, он их не ел, — от озвучивания собственных слов все внутри захолодело, и я, с перепугу, чуть не вывалилась из телеги, которая так неудачно подскочила на кочке.