- А то я раньше не знал!.. - буркнул Докука и содрогнулся, вспомнив бездну, пепельно-серые пенные хляби и возносящуюся плашмя огромную черную лопасть.

- Все равно без отгада нельзя, - строго заметила ворожея и еще раз внимательно оглядела отливку. - Положи по денежке на каждый угол стола, а сам ступай… Попробую отговорить…

Кудесник поднялся, кряхтя, извлек из болтающейся на поясе зепи четыре серебряных чешуйки и, разложив, как было велено, вышел. У двери задержался, прислушался. Чернава уже вовсю бормотала:

- …на том море-окияне Теплынском стоит Буян-остров, а на том Буяне-острове стоит дуб булатный: корени булатные, сучье булатное, вершина булатная…

Докука припал чутким ухом к дверному полотну и, недоверчиво скосоротясь, продолжал внимать. Не было от веку на Теплынь-озере никаких островов, иначе туда и солнышко бы не бросали, чтобы обшивку ненароком не продырявить!.. Булатный там, не булатный, а угоди мы в него разок - трухи бы от того дуба не осталось! Да и от острова тоже. Хотя на то он и заговор: все вранье, а глядишь, помогает…

- …вихрем не согнет, ветром не сломит, так бы и у добра молодца Докуки-кудесника стояли семьдесят семь жил и едина жила…

Тут в глубине подземелья заскрипели по щебню чьи-то тяжелые неторопливые шаги, и кудесник Докука метнулся прочь, гремя оберегами. Последнее, что он услышал из-за двери, было:

- …пылок и ярок на красныя девицы, на злого человека порчельника, на полое место, во веки веков…

Честно оттарабанив заговор, Чернава сгребла все четыре денежки и, встав, собиралась отправить их в заветный ларец, когда в клеть снова постучали, причем не кольцом и не рукою. Вроде бы посохом…

- Ну чего возвернулся? - прикрикнула ворожея. - Смотри, подслушаешь - проку не будет!.. Да ты открой, открой дверь-то! Не заперто…

Снаружи потянули за кольцо, но на пороге обозначился отнюдь не Докука, а насупленный боярин в шубе и шапке. Ростом он был невелик, но все равно важен - ширше двери. И, ежели не лгали Чернаве ясны глазыньки, он-то и призывал ее когда-то в свой терем - шишимору вывести.

- Боярину - челом… - неспешно приветствовала гостя ворожея. - Зачем пожаловал?

Тот засопел, оглядел просторную клеть и, пройдя к стене, тяжко опустился на лавку. Далеко отставленной рукой упер посох в застеленный греческим ковриком пол.

- Искусна ли свадебную поруху отводить? - вопросил он.

Чернава помрачнела, ответила не сразу.

- Дело тонкое, - сдержанно отозвалась она наконец. - Тут, главное, чтобы прикрыш-траву под порог положить не забыли… - Метнула на боярина пристальный взгляд и вдруг повысила голос: - А невесте на тот порог не наступать, иначе все злые наговоры на голову ей обрушатся… - Замолчала, снова смерила темным оком. - И много ли, боярин, заплатишь?..

Червленый грудастый корабль с лебединой шеей шел нарыском вниз по течению, держась близ левого берега, где Вытекла была особенно глубока.

В сырых утренних туманах (с ночью опять протянули!) слева скользнула в каких-нибудь трех переплевах знакомая ветхая пристань. Подернутая мелким серым дождиком, копошилась в непролазной грязи родная слободка. Прильнув к усаженному каплями боковому оконцу изноровленного на корме чердака, Кудыка закручинился, осунулся даже… По крутому бережку впереступочку спускалась с коромыслом к воде рослая Купава, жена Плоскыни. Эх, окликнуть бы, спросить, как там дед, как Плоскыня, сама здорова ли… Но - нельзя, нельзя… Завид Хотеныч настрого запретил и нос из чердака высовывать при виде любого селения, а уж при виде слободки древорезов - тем более.

Кудыка выждал, когда слободку за кормой окончательно размоет дождиком, и лишь после этого дерзнул выйти на палубу - под навес.

- Слышь, Костя… - с тоской сказал он наладчику греку. - Видал, деревенька слева прошла?.. Ну так я в ней родился…

Тот вскинул плечи, закатил глаза, прищелкнул языком. Грек - как грек, только все прочие смуглые, а он - багровый. Ну да оно и понятно, наладчик ведь: то с берендеями, то с варягами крутится, а и те, и другие - выпить-то не дураки!.. Потому и Багряновидным прозвали…

- И как ви тут зивете? - подивился он. - Мокро зе!..

Кудыка шмыгнул носом и недовольно покосился на грека. Ишь, привык в Елладе своей… Конечно! Если тресветлое нафтой калить ежедневно, а не дровами - мигом и у нас всю сырость подберет…

К полудню облака над головой подрастянулись, истончали, воссияло смутное белое пятно солнышка, морось кончилась. Справа выступила из серой дымки остроконечная Ярилина гора, слева мигнул злачеными маковками боярский терем. Кудыка посомневался, подумал и решил остаться на палубе. Про терема Завид Хотеныч ничего не сказывал, только про селения… Да и далековато до боярских хором, кто там его увидит? А и увидят - так не узнают…

Тем часом берега раздались, и впереди лениво, как бы нехотя заблистало обширное Мизгирь-озеро. Сволочанская сторона его была еле различима, но, надо думать, строительство каменного причала шло вовсю.

- Слышь, Костя… А трубка у тебя подозрительная при себе?

Багроволикий грек снял с пояса медный раздвижной стволик, с обоих концов которого были хитроумно вправлены вовнутрь чечевичные стеклышки, и протянул его Кудыке. Тот приладил снарядец к глазу, навел… Да, строили… На низком берегу явственно чернел знакомый очерк огромной желобчатой качели с перечапом.

- Нет, ты посмотри, что творят! - взревел Кудыка. - Ну вот как после этого Родиславу Бутычу верить?.. Нас кидалом корит, а сам вон уже снасти воздвиг причальные!..

Грек тоже посмотрел в стеклышко и пренебрежительно дернул плечиком. К причальным снастям он был равнодушен. Вот если бы там кидало собирали - тогда другое дело… Словом, не понять было заморскому гостю здешних страстей. Кудыке это показалось за обиду, бывший древорез надулся, трубку больше не просил и вообще отвернул нос, чего Костя, кажется, даже не заметил.

Впрочем надолго Кудыку не хватило. Честно сказать, лукавил он, как всегда, Кудыка-то… Не возмущаться, а радоваться надо было увиденному. Раз Родислав Бутыч со Всеволоком ладят качель с перечапом, то, стало быть, уже и не надеются вновь воссоединить сволочан с теплынцами. А коли так, то не будет ни призвания варягов, ни вторжения ратей Всеволока, которыми грозил давеча Родислав Бутыч…

Вскоре Кудыка утратил оскорбленный вид и вовсю уже размышлял над тем, как же это сволочане намерены катать свое солнышко. Ну, перенацелят кидало на Мизгирь-озеро, а дальше? Ярилина-то Дорога вон аж где, перекликах в десяти… Стало быть, еще прокапываться до нее надо или временный ров поверху ладить. Теплынцам-то в этом смысле проще, им только кидало собрать. Хотя неизвестно, что сложнее…

Корабль тем временем взвил алый четырехугольный парус со златотканым солнечным ликом и направился вперевалку вдоль обрывистого бережка к подножию остроконечной Ярилиной горы, где человек десять уже вовсю разметывали вилами предолгий стог сена, таивший в себе огромный рычаг и другие, более мелкие части будущего кидала.

Статный благообразный Родислав Бутыч в сопровождении еще нескольких розмыслов, заметно припадая на левую ногу, шел вдоль строящегося волнореза и придирчиво оглядывал каждый камень. Боярскую горлатную шапку, как, впрочем, и шубу, он сменил по случаю мелкого дождика на смоленый рыбацкий плащ с наголовником.

Возле причальной махины главный розмысл приостановился и гневно прищурился в проясняющуюся озерную даль. Нежно-серую дымку уже разволокло. Под крутым противоположным бережком, у самого подножия тяжко выплывающей из хмари Ярилиной горы тлел крохотный алый парус.

- А? - ядовито молвил Родислав Бутыч, оглянувшись на свиту. - Каково?.. Вот и за рычагом пожаловали… А уж врал-то, врал!.. Тьфу!..

Повернулся к парусу смоляной сверкающей спиной и принялся сердито осматривать качель с перечапом…