Ну, пупырчатые тут же из нор повылетали и рысью, как казачья сотня, туда, где бьют. А самого небоеспособного сторожить оставили.

"Ага", - думает Пиньков.

- Переползаем к дереву, - командует шепотом. - Яша, подползаешь справа, а ты, Ваня, слева. Боец Голиаф! Вы пока остаетесь на месте, а подам знак - подходи, как будто банку просить идешь. Ясна задача? На получетвереньках… вперед!

Все-таки если с гномиками этими подзаняться, товарищ старший лейтенант (ну там уставами, строевой подготовкой), толк будет! Команду выполнили - любо-дорого посмотреть! Яша - справа, Ваня - слева, а Пиньков - с тыла. И все на получетвереньках.

Встал Пиньков за деревом, отмахнул рукой. Подходит Голька к норам и начинает вежливо покашливать. Из норы - рычание, потом высовывается пупырчатый. В глазенках - радость: а-а, дескать, вот кого я сейчас вокруг дерева на руках погоняю… И тут ему рядовой Пиньков сапогом в ухо ка-ак…

Грубейшее нарушение Устава? Ну, тут можно поспорить, товарищ старший лейтенант… С одной стороны, вроде бы да, грубейшее… А с другой, если посчитать овраг за глубокий тыл предполагаемого противника, то приходится признать, что рядовой Пиньков действовал в данном случае решительно и даже отважно.

Оглушил, короче. Ну, дальше, как водится, три метра капронового шнура, в пасть вместо кляпа подушку забили… Откуда подушка? Да оттуда же, откуда три метра капронового шнура, товарищ старший лейтенант! Связали, короче, все четыре лапы одним узлом и оттащили в кусты.

Ваню с Яшей оставили на… Да что вы, товарищ старший лейтенант, на какой на стреме! На подстраховке оставили…

Вот… Оставили, значит, их на подстраховке, а сами с Голькой - в нору. Ну, я вам доложу, нора! Кафель кругом, полировка чешская… Откуда взяли? Не могу знать, товарищ старший лейтенант, врать не хочу… Тоже, надо полагать, на банки выменяли.

А банок… Видимо-невидимо. Любых. И тушенка, и сгущенка, и кофе… Ну а про гуашь и говорить не приходится… Так точно, гуашь. Зачем? Ну, интересное дело, товарищ старший лейтенант! А зачем нам литература? Зачем нам искусство вообще? Жизнь подкрасить… Так и у них.

С этими гуашными деревьями, разрешите доложить, интересная история. Раньше они среди пупырчатых не котировались, так что заведовали ими гномики. Ну а потом, когда у пупырчатых при попустительстве колдуна демографический взрыв произошел, тогда и гуашь в дело пошла. Гномиков из-под деревьев повышибли, ну и как результат качество у гуаши, конечно, ухудшилось. Вскроешь банку, а там наполовину воды, наполовину ржавчины. Покрасишь, скажем, от тоски бурьян, а он еще хуже становится, чем раньше был…

Все есть, короче, одного только нет: автомата. Так точно, и под полировкой смотрели… Нету.

Ну нет - значит, нет. Взяли по паре банок… Почему мародерство? Трофей! Взятый с боем трофей… А пупырчатого так в кустах связанного и бросили. Свои вернутся - развяжут. А может, и так сожрут, не развязывая…

Вернулись к яме. А там гномики ликуют.

- Вылупился! - кричат. - Вылупился!

Тот, что раньше на яйце сидел, сияет. Остальные - тоже, но уже с легким таким, знаете, оттенком зависти.

Любопытно стало Пинькову.

- А ну-ка покажите, - говорит, - кто это такой там вылупился.

Расступились гномики. Смотрит Пиньков и глазам своим не верит. Представляете, сидит среди обломков скорлупы маленький пупырчатый. Ну да, пупырчатый, а никакой не гномик!

Вот тут-то и прозрел рядовой Пиньков. Он-то думал, что это две разные расы, а на поверку выходит - одна. И никто не знает толком, кто у кого вылупится. Может, и пупырчатый у гномика, а может, и гномик у пупырчатого. Всякое бывает, товарищ старший лейтенант.

А родитель - счастли-ивый… Ну как же - жизнь-то у детеныша будет - во! - полной чашей, не то что у папани! А того не понимает, козел, что подрастет детеныш-то и в первую очередь самого родителя и слопает!..

- Ну ладно, - говорит Пиньков. - Вы тут давайте празднуйте, а мне пора. Пойду эту вашу искать… реликвию. Если уж и это не автомат, то я тогда не знаю что… Голька, пойдешь?

Встрепенулся Голиаф, глаза - радостные, даже лапки сложил молитвенно - до того ему хочется на реликвию поглядеть. И Ваня с Яшей - тоже.

- И мы… - просят. - И нас…

Нахмурился Пиньков. Толку от гномиков маловато, а вчетвером идти - и заметнее, и шуму больше… Но не бросать же их, верно? Да и в бою они себя показали, согласитесь, неплохо…

- А ладно! - говорит Пиньков. - Вчетвером так вчетвером!

Попрощались и пошли. А этот, родитель который, так со своим пупырчонком вылупившимся и остался. И что с ним потом стало - не могу знать, товарищ старший лейтенант…

Вышли снова к речке и двинулись по берегу в низовое овражье к ободранной пустоши. Присмирели гномики, притихли: бардак-то нарастает с каждым шагом… В общем-то, конечно, процесс естественный, товарищ старший лейтенант, но когда такими темпами - то жутковато… Бурьян вокруг - не продерешься, дички пошли целыми рощами. То ли неокультуренные еще, то ли уже выродившиеся… Плоды на них, правда, имеются, но, во-первых, толстокорые - полтора сантиметра железа, без взрывчатки не вскроешь… А во-вторых, даже если вскроешь, все равно тушенку эту есть невозможно - солидолом отдает.

Проломились кое-как через бурелом дикой гуаши, а там посреди полянки гномик на пеньке сидит и не убегает.

- Привет, - говорит, - проверяющий!

И голос знакомый - развязный, даже слегка нагловатый.

- Погоди-ка, - говорит Пиньков. - А это не ты тогда у селекционера за фанеркой сидел?

- Я, - говорит.

А зубы у самого длинные, как у зайца, верхняя губа короткая - все время скалится.

Понравился он Пинькову.

- Ну и как там твой селекционер поживает?

- А он уже не поживает, - цинично отвечает гномик. - Сожрали вчера.

- Как?!

- А так! Колдуну лимфа в голову ударила - приказал выдавать селекционерам по банке в день. Тут же и сожрали. Теперь там пупырчатый сидит… селекционирует.

"Эх…" - думает Пиньков.

- Ну, а ты? - спрашивает.

- А что я? - отвечает гномик. - Я как услышал, что банку в день будут выдавать, сразу же и сбежал. Что я, глупенький, что ли? Ясно же, чем дело пахнет!

- Да уж… - соглашается со вздохом Пиньков. - Ну а зовут тебя как?

Фомой, говорит. Он, кстати, из всех пиньковских гномиков самым толковым оказался. Только вот с дисциплиной у него неважно. Ну да это дело наживное, товарищ старший лейтенант: не можешь - научим, не хочешь - заставим…

Идут дальше. Трофейная тушенка кончилась, жрать нечего. А места кругом дикие: пупырчатые - как бронетранспортеры. Те, что помоложе, даже о колдуне ни разу не слышали, а уж о каком-то там проверяющем - тем более… Такая вот обстановка.

Боем? Да что вы, товарищ старший лейтенант! С пятью салагами, да без оружия, да против такой банды?.. Как хотите, а со стороны Пинькова, это был бы чистейший воды авантюризм…

Но чем-то же кормить рядовой состав надо! "Ладно, - думает Пиньков. - Попробуем бить врага на его территории и его же оружием".

Присмотрел тушеночное дерево, стал наблюдать. Разошлись пупырчатые на утреннее мародерство, а одного, как всегда, оставили сторожить. Начистил Пиньков сапоги, надраил бляху, подворотничок свежий подшил, а дальше на глазах у изумленных гномиков делает следующее: расстегивает крючок с верхней пуговицей, сдвигает голенища в гармонику, распускает ремень, пилотку - на левую бровь и направляется вразвалочку к дереву. Глаза - надменные, скучающие.

Пупырчатый смотрит.

- Чего уставился, шнурок? - лениво и нахально осведомляется рядовой Пиньков. - Дембеля ни разу не видал?

Растерялся пупырчатый, глазенки забегали. А рядовой Пиньков тем временем все так же лениво протягивает руку и берется за банку. Только было пупырчатый зарычать собрался…

- А?! - резко поворачиваясь к нему, спрашивает Пиньков. - Голосок прорезался? Зубки, блин, на фиг, прорезались? Я те щас в зубках проборчик сделаю! С-салабон!..