- Как величать-то прикажете? - полюбопытствовал главарь.
Древорезы со вздохом назвались. Погорельцы остановились и вылупили на них зенки.
- Кудыка?.. Докука?.. - ошеломленно повторил главарь. Потом вдруг сорвал со свалявшихся косм неправедно добытую шапку и что было сил шваркнул оземь. Брызнула во все стороны снежная слякоть.
- Вот те раз! - ликующе завопил он. - Не было ни чарки, да вдруг ендовой!.. Да это ж те самые, кого волхвы ищут!
- Ищут-то одного, а не двух, - недовольно поправил его другой погорелец. - Докуку вроде…
- Кудыку! - возразил третий.
- Кудыку, Докуку… Нам-то что за дело? - Главарь был несказанно рад. - А я-то думал, тут кроме шкурки и поживиться нечем!.. Волхвы-то ведь вязчее сулят!..
- Чего-чего?
- Ну, награду за поимку! Сдадим обоих, а кто не тот - того отпустят…
- А одежка? - забеспокоился вдруг четвертый погорелец. - Слышь, Пепелюга! Если к волхвам поведем, одежку-то с них снимать нельзя…
- Еще чего!.. - прикрикнул главарь. - И думать не смей! Шкурку сымем, оденем в наше - и скажем, что так поймали… Прятались-де в развалинах, за честных беженцев мыслили сойти…
Однако пока добрались до землянок, пока переодели древорезов в омерзительные сальные лохмотья, светлое и тресветлое наше солнышко успело налиться алым и уже готовилось кануть в далекое Теплынь-озеро. Вести пойманных к волхвам на ночь глядя погорельцы не решились - после того, что стряслось на речке Сволочи, даже для беспутных и отчаянных беженцев из Черной Сумеречи Ярилина Дорога была страхом огорожена. А уж капище - тем более…
Тлел зябкий дымный костерок. В хлипкой дышащей многократно ломанными ребрами землянке стояла промозглая угарная темь. Похрапывали лежащие вповалку погорельцы. Кудыку с Докукой уложили поближе к очажку, где светлее, а то еще не ровен час попробуют освободиться от уз. Хотя где там! Что-что, а руки-ноги вязать беженцы из Черной Сумеречи умели. Сторож у входа придремал, однако возможности пособить друг другу не было никакой: пленников разделял костер. Оставалось лишь ворочаться да всхлипывать от бессилия.
- Это все боярин… - Плаксиво кривя чумазое лицо, Докука с трудом приподнялся на локте. - Князь ему, вишь, не позволил меня высечь, так он волхвов подговорил! Племянницы простить не может… Или про боярыню дознался?..
Кудыка хмуро слушал и, как всегда, помалкивал. Уж ему-то было доподлинно известно, кого из них двоих ищут волхвы и за что… Часы… Часы - это ведь не шутка… За часы могут взять и - как того пьянчужку - в бадью да под землю.
Вновь вспомнился глухой отзвук удара о дно преисподней, и Кудыка чуть не завыл…
Перевалиться на другой бок и пережечь хотя бы один узел? Да нет, не выйдет… Во-первых, тесно - не перевернешься, а во-вторых, лохмотья-то вспыхнут быстрее, чем ремни… Да и руки опалишь… Чем тогда прикажешь стружку снимать?..
- Слышь, Докука… - просипел древорез, очумело привскинувшись над костерком. - Я говорю, бежать надо, слышь?..
Тот уставил на товарища синие со слезой глаза. На чумазых щеках приплясывали красноватые отсветы.
- Знать, премудрый петух тебя высидел! - злобно выговорил Докука. - Домой, что ли, бежать? Так волхвы и дома сыщут… И боярин не защитит!.. Еще и шишимору тебе припомнит! А уж мне-то…
Оба разом изнемогли и примолкли. С одной стороны припекало, с другой примораживало. А тут еще и свербеж, как на грех, напал… Хотя оно и понятно: в лохмотьях обитала в изобилии мелкая кусачая тварь, расправиться с которой было просто нечем. Чесалось все, причем со смыслом чесалось, неспроста. Голова - к головомойке, бровь - к поклонам, левый глаз - к слезам, правый почему-то к смеху, кончик носа - к вестям (недобрым, надо полагать), губы - к поцелуям… Глумливая мысль о предстоящих поцелуях приводила Кудыку в бешенство. Гримасничал, стриг зубами то верхнюю губу, то нижнюю. Все равно чесались…
- Слышь, Докука!.. А что если прямо к Столпосвяту, а? К князюшке, то есть… Так и так, оборони, мол… Кровь за тебя проливали…
Чумазый красавец с надеждой вскинул голову. Мерзкая шапчонка давно свалилась с его растрепанных слипшихся кудрей и теперь тлела потихоньку рядом с костерком.
- Верно! - выдохнул наконец Докука. - Не выдаст князюшка!.. Вспомнит, чай, как речи за него поднимали… на боярском дворе…
Осекся, дернулся и принялся извиваться в тщетных попытках порвать сыромятные ремешки.
Приоткинулась висящая на веревочках чем-чем только не заплатанная дверь, потянуло по жилочкам холодом, и в землянку заглянула молоденькая белозубая погорелица.
- Ишь ты! - восхитилась она, глядя на ерзающего у костра древореза. - Прямо как ужака на вилах…
- Развяжи, красавица! - взмолился Кудыка, узнав в вошедшей ту самую паршивку, что одну берендейку выклянчила, а вторую украла.
Осторожно переступая через всхрапывающих и бормочущих во сне, погорелица пробралась к узникам, присела на корточки и с любопытством уставилась на Кудыку. Верно говорят: бесстыжие глаза и дым неймет.
- А замуж возьмешь?
По ту сторону тлеющего тряпья, в которое давно уже обратился костерок, с надеждой взметнулся синеглазый Докука.
- Возьму! - истово ответил он, не раздумывая. - Иссуши меня солнышко до макова зернышка, возьму!..
Погорелица пренебрежительно оглядела гуляку.
- Не клянись, носом кровь пойдет, - насмешливо предупредила она. - Не тебя спрашивают! Суженый выискался!..
От таких слов опешили оба: и женский баловень Докука, и Кудыка, всегда полагавший себя мужичком неказистым. А погорелица продолжала все так же насмешливо:
- А то мы тут про Докуку слыхом не слыхивали! Изба у самого набок завалилась, зато пуговки с искорками… Кого третьего дня за боярышню секли? Не Докуку ли?..
- Меня? - возмутился тот, вновь обретя дар речи. - Вот народ пошел, хуже прошлогоднего! Клеплет, как на мертвого!.. Да не выросла еще та розга, которой меня высекут!..
- Выросла-выросла, и не одна!.. - успокоила погорелица, снова уставив смеющиеся окаянные глаза на заробевшего внезапно Кудыку. - Что скажешь, берендей? Или ты женатый уже?..
Тот помигал, собираясь с мыслями.
- Ну, коли ты того… - осторожно выпершил он, - так и я того… этого…
- Поклянись! - внезапно потребовала погорелица, перестав скалиться.
В Кудыкином брюхе что-то оборвалось болезненно. Неужто не шутит? Губы-то, стало быть, и впрямь не зря чесались… Вгляделся с тоской в чумазую веселую рожицу шальной девки, прикидывая, на что она станет похожа, ежели смыть всю эту сажу. Потрогал языком обломок выбитого кочергой зуба… Неужто все сызнова?.. Вздохнул, решаясь.
- Ярило свидетель, - побожился он хмуро. - Развяжешь - возьму в жены…
Погорелица хихикнула, и Кудыка тут же вспомнил, что беженцы из Черной Сумеречи величают Ярилом вовсе не солнышко наше добросиянное, но все связанное с плодородием, включая мужской уд [49]. Неладно, неладно побожился… Однако новой клятвы погорелица, как ни странно, не потребовала.
- Смотри, берендей, - лишь предупредила она с угрозой. - Обманешь - след гвоздем приколочу, в щепку высохнешь!..
- Ворожея, что ли? - уныло спросил Кудыка.
- А ты думал? - Погорелица надменно вздернула чумазый нос. - Такую порчу наведу, что мало не покажется… Мне-то ведь тоже назад дороги не будет, ежели развяжу.
- Ты развязывай давай! - не выдержав, вмешался нетерпеливый Докука. - Не ровен час проснется кто-нибудь!..
- Боярышням своим будешь указывать! - огрызнулась она. - Сначала его наружу выведу, а потом уж тебя…
Приподнявшись на локте, синеглазый красавец древорез следил с тревогой, как погорелица, склонясь над притихшим Кудыкой, торопливо и сноровисто распускает ремни на запястьях.
- Ты только смотри вернись, - испуганно предупредил он. - А то заору - всех перебужу…
