Но я рос, и все становилось проще. В подростковом возрасте я понял, что могу причинять людям боль, и все стало совсем легко.

За все проведенные в одиночестве часы я отомстил матери тем, что называл ее только по имени и никогда не говорил ей «я тебя люблю».

На отце я отыгрался, перестав с ним разговаривать. У меня была только одна цель: сделать всех вокруг такими же несчастными, каким был я. И в конце концов я нашел способ. Я использовал секс и обман, чтобы сделать больно девушкам, и превратил это в игру. Это имело особенно неприятные последствия для одной из подруг моей матери, которая проводила со мной слишком много времени. Пострадало не только ее достоинство, но и ее брак. А мама была шокирована, узнав, что ее четырнадцатилетний сын способен на такое.

Кажется, что Кен все понимает, как будто знает, о чем я сейчас думаю.

– Я знаю. И очень сожалею обо всем, через что тебе пришлось пройти из-за меня.

– Больше не хочу об этом говорить.

Я отталкиваю кресло и встаю.

Отец остается сидеть. Какое странное ощущение превосходства! Я чувствую себя намного… выше его во всех отношениях. Он охвачен чувством вины и сожалениями, а я, напротив, наконец примирился со своими.

– Случилось столько всего, чего ты не сможешь понять. Я хотел бы тебе рассказать, но это ничего не изменит.

– Я сказал, я больше не хочу это обсуждать. У меня и так был дерьмовый день, это уже слишком. Я понял. Ты сожалеешь, что бросил нас, и все такое. С меня хватит, – лгу я, и он кивает.

На самом деле это не совсем ложь. Я действительно сейчас как никогда близок к тому, чтобы забыть всю эту историю.

Уже в дверях мне в голову приходит одна мысль, и я оборачиваюсь.

– Мама выходит замуж. Ты в курсе? – спрашиваю я из чистого любопытства.

По его взгляду и насупленным бровям видно, что он ни хрена не знал.

– За Майка… ну, за соседа.

– А, – хмурится он.

– Через две недели.

– Так скоро?

– Ну да, – киваю я. – А что, есть какие-то проблемы?

– Нет, вовсе нет. Я просто немного удивлен, вот и все.

– Да, я тоже.

Опираюсь плечом о дверной косяк и замечаю на угрюмом лице отца облегчение.

– Ты будешь на свадьбе?

– Нет.

Кен Скотт встает, обходит массивный стол и останавливается рядом со мной. Признаюсь, я немного боюсь. Не его, конечно, а тех чувств, которые читаются в его взгляде. Он говорит:

– Ты должен быть там, Хардин. Иначе ты разобьешь ей сердце. Она ведь знает, что ты был на нашей с Карен свадьбе.

– Ну, мы оба знаем, почему я был на твоей свадьбе. У меня просто не было выбора. К тому же церемония не проходила на другом конце этой долбаной планеты.

– Ты мог отказаться, учитывая, что мы даже толком не разговаривали. Ты должен там быть, Хардин. Тесса знает?

Черт. Этого я не учел.

– Нет. И не надо говорить об этом ни ей, ни Лэндону. Он ведь не сможет держать язык за зубами.

– Почему ты скрываешь это от нее? – спрашивает он осуждающе.

– Я ничего не скрываю. Просто не хочу, чтобы она переживала. У нее даже нет паспорта. Она никогда не покидала Вашингтон.

– Ты же знаешь, она захочет поехать. Тесса любит Англию.

– Она там никогда не была!

Я повышаю голос, и тут же делаю глубокий вдох, чтобы успокоиться. Меня бесит, что он ведет себя так, будто она его родная дочь и он знает ее лучше меня.

– Я ничего ей не скажу, – обещает он, поднимая руки, чтобы меня успокоить.

Хорошо, что он не стал развивать эту тему. Сегодня я уже наговорился и чувствую себя опустошенным. Прошлой ночью после разговора с Тессой я совсем не спал. Вернулись кошмары, и я больше не ложился после того, как в третий раз проснулся в холодном поту.

– Тебе нужно зайти к нам и повидаться с Карен. Она вчера о тебе спрашивала, – говорит он вслед.

– Ага, – бормочу я и закрываю за собой дверь.

Парень, про которого я думаю, что он собирается стать политиком, наклоняется ко мне на лекции и шепчет:

– За кого ты голосовала на выборах?

Среди новых одногруппников чувствую себя немного неуютно. Парень хорош собой, даже слишком, щеголяет загаром и стильной одеждой. Он привлекателен, не так, как Хардин, но явно привлекателен и прекрасно это знает.

– Я не голосовала, – отвечаю я. – Была слишком маленькая.

– Точно! – смеется он.

На самом деле я не собиралась с ним разговаривать, но преподаватель попросил нас чем-нибудь заняться пару минут, пока он отвечает на звонок. С облегчением вздыхаю: на часах – десять, а значит, пора уходить.

Попытки будущего политика продолжить разговор за пределами аудитории терпят неудачу, и вскоре он ретируется.

Все утро я не могла сосредоточиться. Я не могла выбросить из головы Стеф: что она сказала Хардину, что он так вышел из себя? Знаю, он не поверил слухам обо мне и Зеде. Значит, она сказала ему что-то еще, нечто такое ужасное, что он даже не захотел это повторять.

Ненавижу Стеф. Ненавижу ее за то, что она сделала со мной, и за то, что она постоянно лезет к Хардину и причиняет ему боль – через меня.

Кажется, я не был здесь лет сто. С час я катался по окрестностям, обдумывая все возможные последствия своего визита. Составив с уме список всех «за» и «против», что мне совершенно не свойственно, выключаю двигатель и выхожу в вечернюю прохладу.

Надеюсь, он дома. Если нет, получится, я зря потерял полдня и буду еще более раздражен, чем сейчас. Я обвожу взглядом парковку и замечаю его грузовик. Коричневый двухэтажный дом стоит чуть в стороне от дороги. На второй этаж ведет ржавая лестница. Поднимаюсь по стертым ступеням и обдумываю причины, по которым я здесь.

Как только я оказываюсь у нужной квартиры, в заднем кармане вибрирует телефон. Это Тесса или мама. Ни с одной из них я сейчас не настроен беседовать. Если я поговорю с Тессой, то не выполню свой план. А мама будет в очередной раз доставать разговорами о свадьбе.

Стучусь, и через несколько секунд Зед мне открывает. На нем только домашние штаны, он босиком. Замечаю, что замысловатая татуировка, которую он уже показывал мне, стала больше. Наверное, он доделал ее уже после того, как попытался закадрить мою девушку.

Зед не здоровается, просто молча смотрит на меня. На его лице застыло удивление.

– Нам надо поговорить, – наконец произношу я и протискиваюсь мимо него в квартиру.

– Может, мне вызвать копов? – сухо спрашивает он.

Я усаживаюсь на потрепанный кожаный диван и впиваюсь в него взглядом.

– Зависит от того, готов ли ты сотрудничать.

Темная щетина покрывает его подбородок и обрамляет рот. Кажется, я увидел его около дома матери Тессы не десять дней назад, гораздо больше, а не меньше месяца.

Он опирается о стену в противоположном конце маленькой гостиной.

– Тогда переходи к делу.

– Ты же знаешь, что речь пойдет о Тессе.

– Я догадался. – Он скрещивает на груди покрытые татуировками руки.

– Ты не поедешь в Сиэтл.

Его широкая бровь приподнимается, а на лице появляется улыбка.

– Поеду. Я уже все спланировал.

Что за черт? Зачем ему ехать в Сиэтл? Он все усложняет, и я уже начинаю удивляться собственной тупости. Какого хрена я считал, что этот разговор может закончиться как-то иначе, кроме как тем, что его унесут на носилках.

– Дело в том, что… – Я делаю глубокий вдох, чтобы успокоиться и следовать первоначальному плану. – Ты не поедешь в Сиэтл.

– Я собираюсь навестить друзей, – с вызовом заявляет он.

– Вот черт. Я же знаю, что ты собираешься там делать, – огрызаюсь я.

– Я собираюсь остановиться в Сиэтле у друзей, но если тебя это так волнует, да, она пригласила меня навестить ее.

Как только он произносит это, я вскакиваю.

– Не выводи меня, я пытаюсь держать себя в руках. У тебя нет совершенно никаких причин навещать ее, она моя!