Как бы я его ни хотела, я не могу позволить ему свалить все на меня.

– Ты… – Я закрываю глаза, наслаждаясь прикосновением его рук и губ. – Ты один… – Я даже не могу сформулировать связное предложение, не говоря уже о том, чтобы произнести. – Остановись.

Хватаю его за руки, чтобы освободиться от объятий. Глаза Хардина вспыхивают, и руки бессильно опускаются по швам.

– Ты меня не хочешь?

– Конечно, я хочу. Я всегда хочу. Я просто… Наверное, я схожу с ума.

– Может, ты сойдешь с ума завтра? – злобно усмехается он.

– Я уже сошла. Мне нужно…

– Тсс!

Он прижимается губами к моим в жестком поцелуе. Губы мои раскрываются, и он проникает между ними, снова натягивая волосы, погружая язык в мой рот, прижимаясь так близко, как это возможно.

– Обними меня, – требует он, хватая меня за руки.

Мне не нужно повторять дважды; я хочу этого так же, как и он. Мы всегда так поступаем, это совершенно неправильный способ, но он не кажется нам таковым, когда все происходит как сейчас.

Я нашариваю пуговицы его рубашки, и он, нетерпеливо постанывая, обеими руками ослабляет воротник, и я их расстегиваю.

– Мне нравится твоя рубашка, – говорю я, не переставая целоваться, и он улыбается.

– Я ее терпеть не могу.

Я сдергиваю ткань с его плеч, и она падает на пол. Язык Хардина медленно движется у меня во рту, и я таю от этого грубого, но невероятно сладкого поцелуя. Я чувствую его гнев и раздражение, но он делает все возможное, чтобы скрыть их. Он всегда скрывает свои настоящие чувства.

– Я знаю, ты скоро от меня уедешь, – говорит он, снова целуя меня в шею.

– Что? – Я удивленно отклоняюсь назад.

Мое сердце стонет, а виски заставляет меня сильнее чувствовать его переживания. Я люблю его, я так сильно люблю его, но он заставляет меня чувствовать себя слабой и уязвимой. Как только я позволяю себе поверить, что он взволнован, печален или расстроен, я уже не могу чувствовать себя как раньше, сосредоточиваюсь на нем, а не на себе и на том, что мне нужно.

– Я так люблю тебя, – шепчет он, медленно проводя большим пальцем по моим губам.

Его голая грудь и живот прекрасно смотрятся с джинсами, и я чувствую, что уже полностью в его власти.

– Хардин, что…

– Давай поговорим позже, я хочу тебя.

Он ведет меня к кровати. Стараюсь не обращать внимания на призывы разума остановиться. Я этого не могу. У меня нет сил, чтобы остановить себя, когда его грубые руки ложатся на мои бедра, толчком раздвигая их, когда он дразнит меня, проводя указательным пальцем по моим трусикам.

– Презерватив! – задыхаясь, напоминаю я, и наши взгляды встречаются.

– Что, если мы не будем его использовать? Если я кончу в тебя, ты не будешь…

Но он прерывается, и я рада этому. Не думаю, что я готова к тому, что он собирался сказать. Он встает на ноги и идет к чемодану, который лежит на полу. Утыкаюсь в потолок и пытаюсь разобраться в своих пьяных мыслях. Действительно ли мне нужно в Сиэтл? Так ли он важен для меня, что я готова потерять Хардина? Боль, которая возникает во мне от этой мысли, почти невыносима.

– Да ты надо мной издеваешься! – внезапно произносит он. Когда я сажусь, он таращится на маленький клочок бумаги в своей руке. – Что это за хрень? – спрашивает он, глядя на меня.

– Какая?

Я смотрю на пол. Платье комком лежит на полу рядом с туфлями. Сначала я ничего не понимаю, но потом вижу, что рядом валяется мой лифчик. Вот черт! Быстро вскакиваю и пытаюсь выхватить у него бумажку.

– Не придуривайся! Ты что, взяла у него номер?

Хардин вытягивается, держа листочек над головой, так что у меня нет ни малейшего шанса до него дотянуться.

– Ты все не так понял! Я была зла, а он…

– Ерунда! – орет он.

Опять. Узнаю этот взгляд. До сих пор помню, как впервые увидела на его лице это выражение. Он громил мебель в доме своего отца, и именно так исказилось его лицо, когда я его увидела.

– Хардин…

– Иди! Звони ему! Пусть он тебя трахнет, потому что мне это уже на хрен не надо!

– Ты слишком остро реагируешь, – замечаю я, слишком пьяная, чтобы вступать с ним в перепалку.

– Остро реагирую? Да я только что нашел номер другого парня у тебя в одежде! – шипит он сквозь зубы, сжав челюсти от досады.

– Ты тоже не ангел, – отвечаю я, а он ходит взад-вперед. – Если ты собираешься на меня орать – побереги глотку, я устала скандалить с тобой каждый день, – говорю я со вздохом.

Он сердито тычет в меня пальцем.

– Конечно, устала! Потому что ты постоянно выводишь меня из себя; я из-за тебя так себя веду, и ты это знаешь!

– Нет! Это не так. – Я стараюсь говорить тише. – Ты не можешь во всем обвинять меня. Мы оба совершаем ошибки.

– Нет, это ты делаешь ошибки. Тонны гребаных ошибок! Я устал от этого. – Он проводит рукой по волосам. – Ты думаешь, я хочу себя так вести? Ни хрена! Ты меня вынуждаешь!

Я сохраняю спокойствие.

– Давай плачь, – издевательски требует он.

– Я не собираюсь плакать.

Его глаза расширяются.

– Ну и ну! Сюрприз так сюрприз! – Он аплодирует мне самым унизительным образом.

Я смеюсь. Это его останавливает.

– Чему ты смеешься? – Он смотрит на меня в упор. – Отвечай!

Я качаю головой.

– Ты облажался. Ты колоссально облажался.

– А ты эгоистичная сука! Что скажешь?

Он вскакивает, и я резко перестаю смеяться. Затем молча встаю с кровати, хватаю из шкафа футболку и шорты и под его взглядом торопливо натягиваю их.

– Куда это ты собралась? – спрашивает он.

– Оставь меня!

– Нет, иди сюда. – Он приближается ко мне, и я ужасно хочу дать ему пощечину, но я знаю, что он меня остановит.

– Отстань от меня! – Я вырываю руку. – С меня хватит метаний! Я устала и совершенно опустошена. Ты меня не любишь, ты просто хочешь обладать мной, а я тебе этого не позволю, – говорю я, глядя в его зеленые глаза. – Ты болен, Хардин, и я не могу тебе помочь.

Лицо каменеет от осознания того, что он наделал, и с него исчезают все эмоции. Плечи опускаются, из глаз исчезает блеск, и когда он смотрит на меня, я вижу только два своих отражения. Мне нечего больше сказать, а ему нечего больше ломать внутри меня, – и когда он наконец это понимает, с его лица сходят все краски.

Лэндон открывает дверь, протирая глаза. Он полуодет, на нем одни клетчатые штаны.

– Можно я посплю у тебя? – спрашиваю я, и он сонно кивает, не задавая никаких вопросов. – Прости, что разбудила.

– Все нормально, – бормочет он и ковыляет обратно к кровати. – Вот, ты можешь лечь на другую половину.

Лэндон передает мне высокую белую подушку. Улыбаясь, я прижимаю ее к себе и сажусь на край кровати.

– Вот за это я тебя и люблю. То есть не только поэтому, но и за это тоже.

– За то, что я дал тебе самую лучшую подушку? – Улыбка полусонного Лэндона еще более очаровательна.

– Нет. За то, что ты всегда помогаешь мне… И у тебя есть мягкие подушки.

Я так медленно говорю, когда я пьяная… даже странно.

Лэндон ложится на спину. Сдвигается к краю кровати, чтобы освободить мне побольше места.

– Он тоже собирается сюда прийти? – спрашивает он.

– Не думаю.

На мгновение шутка Лэндона и его мягкие подушки исчезают за стеной боли от слов, которыми мы с Хардином обменялись несколько минут назад.

Ложусь на свою половину и смотрю на Лэндона.

– Помнишь, ты сказал, что он еще не безнадежен? – шепчу я.

– Да.

– Ты действительно в это веришь?

– Да, конечно… – Он делает паузу. – Если он не натворил что-то еще.

– Нет, но… на самом деле ничего нового. Просто я не знаю, что еще делать. Мы постоянно возвращаемся к исходной точке. Каждый раз, когда я думаю, что мы делаем успехи, он становится тем же Хардином, которого я встретила полгода назад. Он называет меня эгоистичной сукой или говорит, что не любит меня, – и я знаю, что он так не думает. Но каждое новое оскорбление давит на меня немного сильнее, чем раньше. И начинаю думать, что он такой от природы. Он не может измениться.