— Я не булыжник, — буркнул Доробей, но из-за лучины так и не вышел.

— Теперь мои требования, — решительно молвил Северьян. — Если я вернусь живым, мне нужна полная свобода, безо всяких ограничений. Деньги тоже не помешают, но сумма — вопрос отдельный. И, конечно меч и прочая амуниция на мой выбор. Последнее не обсуждается.

— Я думаю, это не сложно устроить, — согласился Белоян. — Но зачем тебе деньги? Я думал, что свобода для тебя…

— Надеялся, что я себя убью, — сощурил глаза Северьян, — не так ли? Но хочу тебя огорчить, волхв. У меня появился вкус к жизни.

— Ничего, — криво усмехнулся Белоян. — Это путешествие у тебя его отобьет.

Утро выдалось холодным и пасмурным. Дождь то стихал, то возобновлялся и лил с новой силой. Но вопреки непогоде, Перелесье гудело, как растревоженный пчелиный улей. Здесь, на взмокших суматошных улицах царила базарная суета. Ярмарка, как ей и полагается, работала, несмотря на смерчи, тайфуны, снежные бури и засухи. Это было больше, чем просто покупка вещей и продуктов. Для жителей Перелесья сие скорее, походило на ритуал. Люди с корзинками и котомками ходили от прилавка к прилавку, важно интересовались новинками, торговались, ругались, в общем, отдыхали, как умели. Здесь же сновали стражники, проверяли, верно ли ведется торговля, разнимали дерущихся и следили, как могли за порядком.

Данила втиснулся среди двух крупных баб, оттолкнул дерущихся из-за леденца мальчишек, и пошел в сторону жилых кварталов. Здесь было тихо и безлюдно. Редкий пес пробегал мимо, голодно озираясь, уже не торопился гавкнуть на случайного прохожего. Когда стихия начинает буйствовать, все живые твари сплочаются, по крайней мере, относятся друг к другу куда дружелюбнее. Данила только вернулся из Искоростеня. По дурости ли, по уму большому предпочел возвращаться нормальной дорогой, вспоминая зачарованный лес недобрым словом. Но дороги размыло, да так, что повозка завязла по самое некуда. Даже коня пришлось бросить, и взять с собой лишь самое необходимое. Потому в руках витязя остался лишь верный меч, подаренный воеводой Искоростеня на прощание, мешочек с золотыми, да котомка с баклажками, запасом пищи и сменной одеждой.

В Перелесье Данила вернулся с единственной целью. Здесь его ждала невеста, золотоволосая красавица Люта, девушка с которой витязь готов был связать всю свою жизнь, но боялся признаться в этом даже самому себе.

Возле ее невысокого терема цвела пышными цветами яблоня, вот уже из года в год дерево исправно плодоносило. Все вокруг удивлялись, лишь Люта мило улыбалась и говорила, что в дереве этом живет душа Лютиной бабушки, коренной древлянки.

— Эгегей, есть кто дома? — Весело закричал Данила.

Дверь заскрипела, отворяясь, и на порог вышла мать Люты. Женщина она была статная и даже сейчас могла бы захомутать любого мужика, но после смерти мужа, погибшего от рук степняков, так больше и не вышла за муж. Но сейчас она отчего-то выглядела постаревшей, какой-то осунувшейся. Неужели люди могут так быстро стареть? Наверное, все-таки могут, если на то есть причина, — решил Данила.

— Доброго вам здоровья, матушка Дарья, — поклонился витязь. — Дома ли Люта, невеста моя нареченная?

— Люта пропала… — тихо сказала женщина. И тихонько заплакала.

Данила сидел рядом с несчастной матерью, которая никак не могла взять себя в руки, и не знал что сказать. Неловкость сковала его язык, обездвижила руки. Он все еще не верил в происходящее. Люта пропала? Но как она могла пропасть? Нет, не может быть. Может, просто вышла ненадолго задержалась, а мать волнуется.

В доме что-то неуловимо изменилось. Вроде все предметы обихода и неказистая мебель, остались на месте, но что-то навсегда ускользнуло. Не хватало того маленького, неприметного, но столь необходимого уюта. Почему, куда он исчез? Этого Данила не знал и не мог знать.

— Давно ее нет? — Ляпнул он невпопад.

Женщина подняла полный тоски взгляд.

— Уже почти месяц прошел… И ни весточки. Убили ее, снасильничали и убили, ироды! — Мать кричала не в силах остановиться.

Данила медленно пятился из комнаты. Ему было нечего сказать ей. Он и не хотел ничего говорить. Собрал свои скудные пожитки, пристегнул к поясу меч.

— Я найду ее, — бросил он с порога. Но женщина его не слышала. Она уже не верила ни кому и ни чему.

В корчме было людно и шумно. Слышались пьяные разговоры, кое-где вспыхивали вялые, тут же угасающие споры. В воздухе висел пронзительный аромат жареного мяса, специй, печеного чеснока и стойкого перегара, являющегося неотъемлемой частью этого заведения. Данила сидел за столом перед миской с мясом. К еде он так и не притронулся, зато стакан за стаканом хлебал медовуху. Но отчего-то крепкий напиток совсем не расслаблял, вызывая лишь тошноту, да головную боль. На него уже подозрительно косился хозяин корчмы, низкий коренастый мужик с лысым черепом и густой рыжей бородой. У стойки стоял здоровый, могучий воин из числа дружинников. Заметив волнения корчмовщика, подсел к Даниле.

— Доброго тебе здоровья, витязь, — молвил он.

— И тебе того же, — вяло ответил Данила. — Хозяин, еще медовухи!

Тот не спешил исполнять заказ, ожидая, чем закончится разговор. Кто знает, может, еще драку устроят, тогда можно будет побольше денег содрать.

— Что-то ты не весел витязь. Али горе какое приключилось? — Допытывался дружинник.

— А тебе какое дело? — Огрызнулся Данила. — У вас всех одно на уме, сытно пожрать, поспать да бабу повалять!

Дружинник напрягся, но виду не подал.

— Похоже и вправду горе. Умер кто, аль пропал без вести? А может, деньги украли?

— Пропала. Без вести.

— Уже лучше. Кто?

Данила поднялся. Рука легла на эфес меча.

— Зачем тебе это, незнакомец? Что ты хочешь? Денег тебе дать? Или меча моего испробовать желаешь?

Гвалт в корчме притих. Завсегдатаи и любопытные постояльцы с интересом уставились на творящееся действо. Это был самый настоящий вызов.

— Меч твой хорош, — тихо сказал дружинник. — Только несподручно мне с тобой силой меряться. Ты мне не враг.

— Тогда садись рядом, и выпей со мной! — Рявкнул Данила. Голову мутило, медовуха, наконец, начала свое пагубное действо.

— Пошли лучше, освежимся.

— Ну, пошли, коли не шутишь.

Пошатываясь, Данила вышел из корчмы. Вслед за ним твердой походкой прошагал дружинник. Во дворе лил дождь. И небо, подернутое проблесками света, вновь заволокли свинцовые тучи.

— Как тебя зовут-то? — Прищурился Данила.

— Пехором мать нарекла, друзья кличут Пехом. Я воевода Перелесской дружины. Какой никакой, а все-таки дружины. Ты, как я вижу не местный?

— Да, не местный. Из древлян я.

— И кого ты здесь потерял?

— Невесту, — пробурчал Данила, вперив пьяный взгляд в размокшую землю.

— Как же ты не доглядел? За невестами глаз да глаз нужен!

Данила нахмурился. Выслушивать издевательства случайных знакомых он не хотел.

— Прощай, Пехор. Пойду я…

— Не торопись. Куда ты пойдешь?

— А Ящер его знает. Куда глаза глядят. Теперь я лишился всего…

— Постой, парень. Может, помогу тебе.

— И чем же ты мне поможешь? Ты всего лишь воевода, а не бог.

Воевода нахмурился.

— Когда пропала твоя невеста?

— Месяц назад. Чуть меньше.

— Думаешь, ее похитили?

— Тебе лучше знать, ты же отвечаешь за порядок в Перелесье.

— По крайней мере, мертвых девушек мы не находили. Значит, похитили. Работорговцев нынче развелось…

Данилу вдруг осенило.

— Кто-нибудь приезжал сюда за последний месяц?

Воевода вскинул брови.

— Ба, да ты не так глуп, как кажешься. Перелесье, городок маленький, никому не известный. Потому и гостей у нас не много, все больше случайные путники. Слушай, витязь. Приезжал к нам недавно купец. С виду знатный, богатый, слуг и телохранителей, как грязи, но видно, что делишки воротит темные, и торгует не только тканями да пряностями. Говорил, что заблудился и спрашивал дорогу к Киеву.