— Не узнаешь? — Усмехнулся чужеземец. — Это твоя печень. Ах, ну ты же ее никогда не видел. Зато теперь видишь…

Враг впился зубами в трепещущий истекающий кровью кусок, прожевал, сплюнул красным.

— Она горькая, — сказал он. — Твоя печень горькая, как полынь. Видно, какой ты был герой. Не веришь, попробуй.

Багыр истошно заорал. Боль, унижение, ощущение скорой смерти — все смешалось в этом жутком, полном ненависти и страха крике. Чужеземец тихо подошел, занес над горлом кинжал.

— Зачем так кричать, не надо так кричать… Девушка моя кричала, когда ты ее убивал? Не думаю. Она знала, что я все равно отомщу. Она не боялась смерти. А ты боишься. Но это уже не важно, ведь ты все равно умрешь.

Быгыр почувствовал, как холодная сталь прикасается к горлу. Резкий взмах руки чужеземца, почти ни какой боли. Только рот почему-то наполняется кровью, и дышать все труднее… Гигант захрипел, в судорогах дернулся. Крепкое бычье сердце никак не хотело верить, что организм мертв.

Ликун в ужасе смотрел, как чужеземец разделывается с Багыром, не в силах вымолвить ни слова. Он не верил, не хотел верить, что то же самое случится и с ним. Багыр всегда был рядом, такой здоровый и сильный. И Ликун привык доверять ему, уверившись в его, а вместе с ним и собственную неуязвимость. И вот теперь гигант Багыр, победитель сотен гладиаторов и бессердечный убийца валялся бессильной мясной тушей. Мертвой тушей.

Чужеземец медленно поднялся, повернулся к купцу. На миг взгляды пересеклись, и Ликун, взвыл, поняв, что спастись не удастся. Во взгляде чужеземца не было ничего, будто смотришь на призрака, пустые, отрешенные глаза. Как будто не он сам, у судьба вселилась в плоть человека и взяла в руки кинжал.

— Я не хотел, чтобы ее убили, — прошептал Ликун, — не хотел! Ты веришь мне?

— Верю, — ответил чужеземец бесцветным мертвым голосом. — Только это уже ничего не изменит.

Перед глазами стояла розовая пелена, когда он вошел в дом Збыслава, упал на кровать и так и пролежал, вперив бессмысленный взор в стену до самого утра. Данила знал, что месть ничего не решит, знал что будет больно. Но не подозревал, что настолько. Пустота, она сковывала сердце, поселяла в нем холод и безразличие. Она была жестокой, каковой и следует быть пустоте. Ты сам выбрал месть, — говорила она, насмехаясь, — так пожинай плоды.

Збыслав дважды заходил к нему, что-то говорил, даже рассказывал, но Данила не слышал, не мог слышать его. Жизнь закончилась, все закончилось, оборвалось и не вернуть обратно. Забвение затягивало все сильнее, погребало среди завалин собственных страхов и разочарований. Данила медленно, но верно сходил с ума. Неожиданно, ножом по горлу вспыхнула мысль. Нет, сейчас нельзя… еще не все дела завершены. Последняя просьба погибшего — закон. Предстояло отнести кинжал, кинжал Северьяна, знак того, что он исполнил свою миссию. Для него это было важно. И он доверился Даниле, положил ему в руки свою честь. Отнести кинжал предстояло немного немало, а самому князю Владимиру, братоубийце, потерявшем совесть и честь. По его приказу был четвертован брат Данилы. Русич это помнил, помнил, как нельзя лучше. Именно поэтому однажды взял дело брата в свои руки… Это было смешным и нелепым, жертва сама идет к своему палачу. Северьян так и не исполнил приказа князя, оставил Данилу в живых. И теперь предстояло предстать перед Владимиром во плоти, целым и невредимым. А это ведь даже весело, — решил Данила, засмеялся. И очнулся.

Збыслав сидел на лавке перед столом, вертел в руках кинжал. Услышал скрип кровати, повернулся. Тихо сказал:

— Я же говорил, ты сильный. Видишь, ожил.

— Не сила тому причиной, — ответил Данила. — Просто у меня еще остались дела на этом свете. Дела, которые я обязан выполнить.

Выбраться из Славянского квартала было непросто. Стражники-ромеи не решались зайти к импульсивным славянам, но дежурили у границ квартала неустанно. Труп охранника все-таки обнаружили и тут же устроили облаву. Базилевс не глуп, знает, кого ловить надо. И ежели захочет, обязательно поймает.

По кварталу Данила со Збыславом шли спокойно, далее пришлось передвигаться дворами и закоулками, ромеи были повсюду, сновали в каждой подворотне, что-то вынюхивая, выискивая.

— Теперь бегом! — Крикнул Збыслав, сам рванув через базарную площадь.

Люди в страхе разбегались перед ними, кто-то успевал спрятаться за прилавок, кто-то просто отскакивал с дороги, покрывая путников вслед отборными ругательствами. Стражи заметили суматоху, устремились вслед за русичами, но толпа сомкнулась, бесконечная, суетливая, она не расступалась перед ромеями, люди просто не боялись этих, облаченных в дорогие доспехи клоунов. Варвары — другое дело. Кто их знает, что сделают в следующую секунду. Могут и с плеча рубануть, мечи у них вон какие, голову снесет как качан, и не заметит.

Площадь кончилась, по бокам высились каменные стены, улица казалась длинной и бесконечной. Несло потом, жаром, горлом вместо вздохов выходил хрип. Данила сам не понимал, зачем ему убегать, может быть лучше остановиться и встретить смерть как и подобает мужчине. Но Збыслав не сбавлял ходу, а как Данила стал отставать, подтолкнул его, направляя в боковую улицу.

Та закончилась, снова открылась широкая дорога. Звон железа и отчаянные крики казалось, были совсем рядом, все такие же неугомонные и неутомимые. Пот лился градом, заливал глаза, дыхание сбилось.

— Сюда! — Крикнул Збыслав, увлекая в темную подворотню.

Стражи пронеслись мимо, громко крича и размахивая мечами, наглые, злые, они неслись, сами не понимая за кем, но если бы догнали — растоптали, как стадо буйволов. Данила лежал на сырой холодной земле, горлом рвались тяжелые всхлипы, будто у загнанной лошади. Збыслав упал рядом, выдохшийся, изможденный не меньше Данилы.

— Теперь все, — вздохнул он. — Опасности позади.

— Как же позади? — Удивился Данила. — Мы даже не вышли за ворота.

— Теперь это уже не страшно. За мной.

Збыслав поднялся, резвый, отдохнувший, будто и не было этой изнурительной пробежки. Данила плелся следом изможденный, смотря лишь себе под ноги, где суетливо мелькали уложенные рядами камни. Несколько улиц осталось позади, подворотня сменяла подворотню. Наконец Збыслав остановился около какой-то небольшой скособоченной двери, постучал.

Открыл маленький горбоносый старик с жуткой клюкой. Увидел Збыслава, поморщился.

— Опять привел? — Проворчал старик.

— Не злись, Мойша, — улыбнулся Збыслав. — Ты же знаешь, я прихожу только когда очень нужно.

— Вот именно, — обиделся Мойша. — Нет бы зайти просто, посидеть, попить чаю…

— Нет уж, — усмехнулся Збыслав. — Я эти ваши еврейские штучки не одобряю. И чай тройной заварки я уже пивал. Когда один и тот же чай три раза заваривают…

— Как знаешь, — молвил старик. — Но если зайдешь, я буду рад.

— Так сейчас и зайду! — Кивнул Збыслав. — А ты пока моего кореша направь по нужному пути, объясни что, да как…

Мойша вздохнул, почесал блестящую лысину.

— Отчего ж не объяснить, объясню. Ну ладно, заходите. Кстати, это не за вами там стражники гоняются? А то все дырки облазали, даже ко мне заходили. Еле отделался.

В доме было довольно пусто. Кровать не первой свежести, такой же стол, заляпанный и ободранный. В масленом светильнике на столе плавают дохлые мухи.

— Что-то бедновато живешь, Мойша, — молвил Збыслав.

— Да, как есть. Одним хлебом да водою сыты, — вздохнул старик.

— Ладно, не жалуйся. Опять под полом прячешь запасы, а мне лапшу на уши вешаешь. Нехорошо. Впрочем, твое право.

— Да какие у еврея права, — вздохнул Мойша. — Всяк норовит облапошить да обокрасть… Ну ладно, слушай меня, эээ…

— Странник, — подсказал Данила. — можешь называть меня так.

— Хорошо, странник. Я проведу вас подземным ходом. Вернее, Збыслав тебя проведет. Сразу предупреждаю, под землей не орать, не стучать по стенам и не ломать замки на дверях. Это и тебя, Збыслав, касается.