С утра ходили злобные и насупленные. Данила все потирал ушибленные ребра, Северьян злобно косился на приходившего в себя вора. Одного он, к сожалению, зашиб, перестарался. Последний удар оказался решающим, шейные позвонки превратились в труху, а кадык съехал набок. Зато второй, которому саданул Данила, был вполне живехонек, не считая конечно огромного красновато-черного синяка на пол-лица.

Северьян был в ярости, ходил, скрипя зубами и лихорадочно думал, что же делать? Кому вообще пришло в голову их грабить? Неужели, мало было звероватого вида путников, или мечи на поясах им ничего не сказали? Самое обидное в том, что денег у Северьяна почти не было. В сумке-то и лежало всего ничего. Две баклажки с водой, кое-какая провизия, да еще черный булыжник в кошельке. Ужасно другое, воры, поняв что их дурачили, со злости могут и выкинуть Чернокамень, только куда именно они его денут? А если бросят в море? Там таких камней, как грязи. Что, все перебирать, да проверять на прочность? Так камень вообще штука прочная. И разбить его не так уж просто, особенно покатые, обглоданные, обсосанные волнами. Вот уж будет веселуха!

Пленник, наконец, пришел в себя. Открыл глаза и попросил воды. Северьян ударил его беззлобно, костяшками пальцев в лицо, так что еще несколько минут вор сплевывал на пол собственные зубы.

— Ну давай, говори, кто вас навел?

— Никто. Мы шами. — прошепелявил пленник. — В корчме у ваш был большой кошелек. Шамый большой.

Северьян рассвирепел. Так если бы он не показывал всем свой кошель, все было бы в порядке? Немыслимо, но факт! Получается, он сам подставил и себя и Данилу. От этого становилось лишь противней, и он еще раз ударил пленника. Передних зубов у него уже не осталось, потому он сплевывал лишь сгустки темной крови.

— Где ваше лежбище? Куда пошел твой приятель?

— Приятели. Ты хотел сказать приятели? — Ответил пленник вопросом на вопрос.

— Нет, — мстительно проговорил Северьян, — приятель. Второй не ушел. Я его убил.

— Но мы же никого не убивали, — противно застонал пленник. — Мы только грабили…

— А тебя в детстве не учили, что чужое брать — плохо? Так я научу сполна. Говори, куда ушел твой дружок?

— Я не могу. Честь вора превыше всего.

Северьян понимающе кивнул.

— Что же, я понимаю. И поэтому буду медленно отрезать у тебя палец за пальцем, затем вырву язык и выколю глаза. Нет, глаза я выколю потом. Сначала вспорю тебе живот, вытащу печень и съем ее у тебя на глазах.

— Ты не посмеешь, — пролепетал он. — Ты не из таких. Убить безоружного — грех. А тем более пытать.

— Посмею, — хищно улыбнулся Северьян. — Вот увидишь. Вернее, почувствуешь. Данила, дай-ка мне нож.

Пленник задергался, как уж на сковороде, пытался развязать сцепленные за спиной руки.

— Слушай, а где это твой… мертвый друг научился так драться? — Спросил Северьян между прочим, пробуя нож на заточку.

— Ннне… знаю… — в ужасе пролепетал вор. — Нет, не режьте меня! Я скажу!

— Неужели ты так боишься умереть? — Усмехнулся убийца. — Ну, говори.

— Мы договорились встретиться сегодня в корчме у старого Устина.

— Это где?

— В соседней веси, там единственная корчма…

Пленник захлебывался словами. Из разбитого рта не переставая, текла кровь.

— Значит так, приятель, — тихо сказал Северьян, — твой друг поступил очень опрометчиво. Он взял нужную мне вещь. Деньги ладно, пусть оставит себе. Но если он не вернет мне кое-что еще, я тебя убью. Так что лучше постарайся и проводи нас до корчмы старого Устина.

— Я не хочу умирать из-за него, — закивал пленник. — Я все покажу!

Северьян повернулся к Даниле, подмигнул.

— Учись работать с людьми. Люди, они ласку любят.

И наотмашь ударил вора по лицу.

— А это за что? — Взвизгнул тот.

— Это тебе за компанию. Компания очень приятная.

Путники долго шли вдоль берега, ведомые новым, основательно избитым провожатым. Потом свернули в сторону леса, и долго брели через буреломы. Пленник один раз попытался убежать, но после хороших оздоровительных ударов под ребра перестал даже ходить. Пришлось помогать все теми же ударами. Теперь Северьяна раздражало все. И чистый морской воздух, и шум волн и пение птиц, и даже треск веток под ногами. А больше всего угнетало то, что с утра отплывает корабль. Корабль, на котором Северьян с Данилой должны уплыть в Царьград. Да только нет на руках амулета, и смысла нет ехать пока Чернокамень не отыщется. Только бы вор не выбросил его, только бы оставил.

— Как звать-то твоего приятеля? — Спросил Северьян у пленника.

— Остап.

— Ох, поймаю я этого Остапа, ну и достанется ему, — мечтательно протянул убийца.

Из груди рвался толи стон толи хрип. Остап бежал так, что пятки сверкали, да больно стучала по спине тяжеленная сумка. Что там, камни что ли носят? — Мелькнула мысль. — Зачем только вообще полезли в эту берлогу? Говорил же Гопану, доиграемся. И доигрались. Гопан, упал под ударом бугая первым, лишь раскинул руки. Зато уж Макар тянул до последнего, даже помнится, сбил одного с ног. Только почему-то так и не догнал Остапа. Сгинул, видать. Все же достали его проклятые странники. А может все же убег и скрывается? Так или иначе, надо в корчме его дождаться. Вдруг все-таки придет?

По лесу он брел долго, часто спотыкался, падал. Ночью здесь вообще опасно. И волк голодный мог забрести, и даже бер косолапый, если очень злой. Тихо ужали совы, стрекотали кузнечики. Да только Остапа каждый звук пугал. Вор не выдержал, нахватал веток, трясущимися руками разжег костер. Пламя занялось неохотно, чуяло, что рядом море, вот и ворчливо подергивалось. Стихия стихии рознь. И хоть на стену лезь, хоть лбом об пол бейся, а вода тушит огонь. Но костер все-таки расползся, разъярился, и стало ему море по колено. Остап сел поближе, подставил руки. Его била дрожь, но не от холода. От страха. И помешанного на страхе любопытства. Что же за сумку он умудрился взять?

Наконец не удержался, схватил котомку, открыл медленно, будто боялся, что укусит. Но мешковина не кусалась. Он трясущимися руками высыпал содержимое к ногам. Первыми к ногам выпали баклажки. Остап поморщился — вот уж добыча. За ней остатки заплесневелой лепешки и какие-то тряпки. Вор совсем сник. Стоило из-за этого рисковать жизнью? То же мне, богатеев нашли. Обычные искатели приключений, откуда у них деньги?

Вдруг, под радостный возглас Остапа из сумки вывалился огромный кошель. Упав, звякнул. У вора аж ноги подкосились. Столько денег! Нет, ради этого и жизни отдать не жалко. Особенно чужие. Остап лихорадочно развязал узелки, высыпал содержимое. На землю вывалились золотые монеты, и огромный булыжник. Вор посмотрел, пересчитал. Пятнадцать золотых, немало, конечно, но хотелось большего. Куда большего, чем эти… эти… И что это за черный булыжник?

Остап взял камень в руки. На первый взгляд, он был совсем обыкновенным, камень, как камень. Таких в море, как грязи. Но морские, они холодные, а этот… этот трепещет в руках, как живой. И такой горячий… Остап не решился выкинуть его. Видать, не зря странник носил его в кошельке. Он какой-то необычный.

“Я буду служить тебе, хозяин!” — вспыхнуло в голове.

— Кто это? Что происходит? — Взвизгнул от неожиданности Остап.

“Я — дух камня. Я твой амулет”.

— Дух камня? Но зачем ты мне?

Остап страшно испугался. Теперь он захотел выбросить черный булыжник подальше, чтобы этот отвратный голос никогда больше не возникал в голове. Бросить все и бежать, бежать как можно дальше, спрятаться.

“Не будь глупцом. Я помогу тебе обрести могущество!”

— Могущество? Но что ты можешь? — Пролепетал Остап.

“Я могу сделать тебя сильным. Самым сильным магом!”

Вор задумался. Выкинуть камень он всегда успеет, а голос не такой уж и противный. К нему привыкнуть можно. Особенно если действительно поможет… не поможет, выкину его в море, — решил Остап.

“Ты не пожалеешь” — раздался в голове шепот.