— Все, можешь вылезать, мы уже отплываем…

Так чудно и нереально было смотреть на удаляющиеся шпили оранжевых башен, белокаменных стен и бесконечных базаров. Люди по мере удаления, становились похожи на муравьев, потом вовсе слились в монотонную кашу, а вскоре попросту исчезли из вида. Лишь громада дворца Императора, да высокие башни еще долго маячили на горизонте, то исчезая, то снова появляясь, подобно миражам в пустыне. Вскоре вокруг осталась лишь бесконечная, колыхающаяся гладь моря, но потом и она скрылась в клубьях густого тумана. На мир черной траурной вуалью опустилась ночь.

Данила еще долго смотрел вослед уже исчезнувшему городу. В голове плавала сумбурная каша мыслей, всплывали образы, запомнившиеся лица. Город чудес, город из сказки. В этом городе похоронена Люта, в этом городе сгинул единственный верный друг. Данила остался совсем один, и это одиночество и молчаливое спокойствие моря угнетало больше всего.

К утру разыгрался шторм. Утлое суденышко бросало по волнам, как щепку, на мгновение Данила решил, что это и есть конец, конец всем проблемам и терзаниям. Но шторм стих. Русичу снова везло, только теперь он уже думал иначе, ибо везением бы посчитал скорую смерть. Но она отчего-то избегала встречи с ним, брезговала залежалым товаром.

Еще три дня Данила просидел на палубе, не отрывая взгляда от лазурного, сине-зеленого горизонта и подстать ему небу, блеклому, переливающемуся. Иногда он начинал путать, с какой стороны находится небо, а с какой вода. Тогда он смеялся, весело и беспечно, но снова замолкал, захваченный гнусными тяжелыми мыслями.

Вечером к нему подошел корабельщик. Долго смотрел на умирающий, кроваво красный закат, сопя и покашливая.

— Красиво, — сказал вдруг он.

— Красиво, — согласился Данила.

Корабельщик косо посмотрел на него, спросил.

— От кого бежишь, парень?

— От себя, — вздохнул Данила. — От остальных убежать куда проще.

Больше корабельщик ничего не сказал, но еще долго стоял на палубе, наблюдая, как солнце медленно величаво прячется в воду. А потом на небо выползла луна, круглая, желтая и злая. Звезд было множество. Они тоже были похожи на луну, только гораздо меньше. Маленькие, жестокие, бессердечные. Просто светящиеся камни где-то в небе.

Корабль швыряло по волнам почти десять дней. Данила сбился со счета, но нашел все-таки возможность отвлечь от бесконечных тягостных раздумий. Физический труд оказался лучшим лекарством. И конечно время. Оно, как плохой эскулап, делало все медленно, с оглядкой на мастера, но все-таки делало. И больной медленно, но верно выздоравливал… но выздоравливал не всегда.

Когда впереди открылась темная, густая полоска темнолесья, сердце защемило, сжало. Данила еле сдержался, чтобы не закричать, страшная тоска, она переполняла его, давила и тянула, высасывала все силы. И не хотелось ни жизни, ни смерти, лишь бесконечного, ввергающего в безумие созерцания. Лес теперь казался таким знакомым и родным, как никогда раньше. И все плохое и все хорошее, теперь казалось просто вечным и нужным, нужным, как воздух, как солнце, как вера. Вера во что-то большое и светлое, то, что не обязательно доказывать словами и подтверждать фактами. Как иногда хорошо просто верить, и не задумываться о том, что порой вера — наивность.

Упавшая за горизонт звезда долго тлела, выгорая до донца, теперь такая странная и все еще живая. Она не выглядела мертвой, просто потому, что никогда не была живой. Но наверняка хотела, мечтала стать таковой хотя бы на миг. И Данила вдруг ощутил всю ее боль и понял, что его страдания капля в море, по сравнению с чувствами других.

Корабль причалил к ветхой пристани, стукнулся бортом о жесткие доски причала. Здесь было тихо и спокойно. Слышен был плеск набегающей на песчаный берег волны и шум ветра в кронах деревьев, птичий гомон то затихал, то вновь появлялся, бесконечный, чарующий. В небольших ветхих домиках горел свет. Здесь не было высоких белокаменных строений, не было персидских ковров и масляных светильников. Но здесь, среди такой мирной и такой вечной тишины все это было не нужно.

— Причалили, — хмуро крикнул корабельщик. — Можешь сваливать, парень. И… надеюсь тебе удастся убежать от самого себя.

— Я кажется, уже сделал это, — улыбнувшись, сказал Данила.

Впереди спасительным маяком стояла корчма. Данила хлопнул себя по поясу, зазвенело. В кошельке все еще были монеты, спасибо Збыславу. Удивительно, но теперь этот странный славянин, казалось, остался в другой жизни. Жизни, в которую уже нет возврата, просто потому, что не было ее, это самой другой жизни. Все прошло, не исчезла лишь щемящая тоска. Здесь она вернулась с новой силой, безжалостная, давящая.

Данила вдохнул полной грудью, воздух был таким… таким родным, что щемило легкие и давило сердце. А из приоткрытой двери корчмы слушался гам и песнопения, из дымохода в небо валила стойкая струя дыма.

— Неужели, прочистили? — Изумился Данила.

Внутри все было, как и надлежало быть. Густо чадил разогретый пошарпаный камин, на вертеле неспешно вращалась тушка кабанчика. Аромат шел одуряющий, валил с ног, заставляя желудок сжиматься в диких корчах. Данила сглотнул слюну, прошел мимо галдящих, шумных мужиков, выбрал стол почище да поприличнее. После Царьградской роскоши здешний уют просто завораживал. Галдеж пьяных мордоворотов казался музыкой, дым и гарь камина был похож на чудесные ароматы цветов, все казалось таким родным и знакомым. Как мало надо было, чтобы вновь ощутить себя живым.

Хозяин корчмы, приветливый толстый мужичок, тотчас подбежал к Даниле принимать заказ. Когда русич, привыкший к Царьградским ценам, кинул на стол несколько золотых, глаза хозяина округлились. Данила прищурился, забрал несколько монет назад. Сам понял, что перестарался. На то, что он дал сейчас, можно было жить здесь не меньше месяца, включая деньги за кормежку. Корчмовщик даже растерялся поначалу, но спохватился, слащаво улыбнулся. Монеты скрылись в маленькой потной ладошке.

Уже через несколько минут на столе у Данилы источал одуряющий аромат кабанчик, прямиком с вертела, целиком, румяный, поджаристый. Когда Данила отхватил здоровенный кусок ножом, хлынул горячий мясной сок. Запах был таким, что валил с ног. Данила откусил солидный кусок. Мясо было нежным, таяло во рту, Данила жмурился от удовольствия, заглатывая ароматные куски. Желудок, долгое время довольствовавшийся лишь вяленым мясом да рыбой, теперь ликовал. И даже все проблемы будто исчезли. Данила был рад даже такой, недолговечной иллюзии.

— Здесь свободно?

Данила неохотно поднял глаза. Перед ним стоял высокий коренастый мужчина, широкоплечий, глаза внимательные, серьезные смотрят вопросительно. За спиной, по варварски, переброшен огромный меч. На груди красуется крепкая бронзная кольчуга.

— Садись, — буркнул Данила.

Воин уселся, скинул с плеча длинный двуручный клинок, прислонил его к столу. Тут же подбежал вездесущий хозяин, с приторной улыбкой принял заказ. Мужчина обвел взглядом публику, как-то неохотно, небрежно. Данила сразу перестал жевать, прищурился. Незнакомец подсел совсем не случайно, это было видно по его несколько нервным жестам, натянутой расслабленности. Вопрос лишь в его намерениях. Быть может, очередной искатель приключений на свою башку, решивший скостить легких денег? Нет, слишком уж серьезный взгляд, да и не похож он на дешевого кидалу. Слишком небрежно отдал деньги корчмовщику, слишком ясно чувствовалась плохо скрываемая мощь, буквально лучившаяся от него. Данила не стал дожидаться, давно привык бить вопросом в лоб.

— Что нужно? — Спросил он.

Мужчина заколебался. Данила, попал в точку. Незнакомцу действительно что-то было нужно. Но воин не торопился. Неспешно пригубил терпкое пиво, сытно рыгнул, и лишь потом перевел взгляд на Данилу.

— Я бы хотел сделать тебе одно предложение, странник, — сказал он.

— Предложение? — Переспросил Данила.

Воин кивнул, отправляя в рот кусок мяса.

— Речь идет об услуге. Вернее, работе.