— Я помню эту сделку, — подтвердил Ксантиф. — И что дальше?

— Я думаю, может быть, у вас есть и другие материалы Общества, особенно документы, касающиеся Консервации на Кадволе.

Ксантиф покачал головой.

— Ни единого. Я вообще случайно ввязался в это дело.

Уэйнесс откинулась в кресле.

— Тогда вы, может быть, скажете, как эти бумаги попали к вам, так, чтобы я могла продолжить свои поиски дальше?

— Конечно. Но прежде еще раз поясню. Как я уже сказал, вообще я такими вещами не занимаюсь. Я купил те бумаги лишь для того, чтобы передать графу Раулю, которого всегда считал альтруистом и настоящим джентльменом, каких нынче нет, ну и настоящим другом. А вот и чай.

— Спасибо. Почему вы смеетесь?

— Вы так неправдоподобно серьезны!

Уэйнесс отвернулась, но предательские слезы уже закапали в чашку, и она пожалела, что не спит сейчас в своей уютной постели в Речном Домике. Ее самообладание почти полностью оставило ее.

Ксантиф спокойно подошел к девушке с другой стороны и вытер слезы изысканным платочком, благоухавшим лавандой.

— Простите меня. Обычно я не столь настойчив. У вас, видимо, действительно, большие неприятности.

— Да. Я боюсь, что меня преследуют. И преследуют очень опасные люди. Я стараюсь уйти от них все время, но, видимо, у меня не всегда это получается.

— Что заставило вас предположить такое?

— Как только вы открыли дверь, мимо пробежал мужчина, на нем был плащ с капюшоном, вы должны были его заметить.

— Я и заметил. Он пробегает здесь в это время каждую ночь.

— И вы знаете его?!

— Я знаю, что он никоим образом не преследовал вас.

— Но я видела, как он за мной наблюдал, как впивался глазами мне в затылок!

— Может, и так, — согласился Ксантиф. — В свое время ходило много разных историй. И все-таки. Если ваши преследователи — ваши поклонники, то избавиться от них не представляет труда. Если они профессионалы, то шансы и у вас, и у них примерно равны. Но если они настоящие специалисты, то от вашей кожи постоянно будет исходить специально закодированное излучение. Вы будете окружены специальными летучими невидимыми шпионами, каждый меньше, чем капля воды, и любые попытки избавиться от них — бесполезны.

— Так они могут быть и в этой комнате! Сейчас!

— Не думаю. В ходе моей торговли мне приходится часто принимать различные меры предосторожности, и у меня поставлена аппаратура, предупреждающая об опасности немедленно. Скорее, похоже на то, что вы страдаете нервным расстройством и воображаете то, чего нет.

— Надеюсь.

— Вернемся к нашим баранам. Итак, мое отношение к бумагам Общества натуралистов. Это весьма странная история. Кстати, вы заметили магазинчик рядом?

— Я разговаривала с Альвиной, это она сказала мне о ваших часах работы.

— Двадцать лет назад ее всячески обхаживал некий господин по имени Адриан Монкурио, который хотел продать ей набор из четырнадцати медальонов. Альвина вызывала экспертов, которые установили, что медальоны не только старинные, подлинные, но крайне редкие и дорогие. Альвина была рада приобрести их даже по немалой цене. После этого Монкурио, бывший в некотором роде авантюристом, исчез в поисках новых приключений. Но через некоторое время он вернулся с двадцатью новыми медальонами. Эти, по мнению экспертов, оказались подделками, и Альвина отказалась их взять. Тогда Монкурио забрал их и скрылся из Триеста до тех пор, пока в дело не вступил Союз медальеров.

Какое-то время о нем ничего не было слышно, но потом стало известно, что он, представившись антикваром, все-таки всучил фальшивки каким-то неопытным коллекционерам, которые думали, что сами надули глупого продавца. В общем, пока суть да дело, все двадцать фальшивых медальонов были проданы, и Монкурио с тех пор больше никто не видел.

— Но причем здесь документы Общества натуралистов?

Ксантиф сделал округлый жест изысканной белой рукой.

— Когда Монкурио первый раз подбирался к Альвине, он хотел ей продать материалы Общества. Она передала их мне, но меня интересовала только часть, которая имела отношение к графу Раулю. Монкурио же настаивал на том, что продаст все или ничего. Так что мне пришлось взять все по весьма условной цене и перепродать, не получив ни капли прибыли, графу Раулю.

— И вы не обнаружили там ничего, связанного с планетой Кадвол? Ни Хартии, ни гранта, не сертификата — ничего?

— Ничего подобного.

Уэйнесс в отчаянии откинулась на спинку кресла.

— А не говорил ли вам случайно сам Монкурио, откуда он взял эти бумаги? Где он их нашел, у кого купил?

Ксантиф покачал головой.

— Насколько я помню, нет.

— А где он теперь?

— Монкурио? Понятия не имею. Если на земле, то где-нибудь в бегах.

— Но если Альвина выплачивала ему деньги за первые медальоны, то у нее должен остаться какой-нибудь адрес, информация, счет?

— Хм. Если даже это так, то Союз она об этом в известность не ставила. Может быть, информация была передана на основе конфиденциальности. — Ксантиф на мгновение задумался. — Если хотите, я поговорю с ней на это счет. То, что нельзя рассказать вам, вполне можно доверить мне.

— О, прошу вас! — Уэйнесс вскочила с кресла и с воодушевлением заговорила. — Я и так хотела рассказать вам все, но теперь скажу одно, самое главное! Понимаете, пока я не доберусь до этих документов, на Кадволе может произойти несчастье, и вся Консервация полетит к черту!

— Ага, теперь я понемногу начинаю понимать вас. Я отправлюсь к Альвине сейчас же, как и я, она предпочитает ночные часы. — Он подобрал с пола черно-зеленый платок и повязал им волосы девушки. — Где вы остановились?

— В отеле «Сиренуза».

— Тогда спокойной ночи. Если узнаю что-нибудь полезное, то извещу вас немедленно.

— Благодарю вас, благодарю!

Ксантиф отпер дверь, и девушка вышла на улицу. Барон внимательно осмотрелся по сторонам.

— Кажется, все спокойно. Как правило, в это время суток улицы вполне безопасны, поскольку все бродяги, так или иначе, уже спят.

Уэйнесс почти бегом помчалась вверх по Виа Мальтус. Обернувшись на углу, она увидела, что Ксантиф все еще стоит, провожая ее взглядом. Девушка помахала ему рукой и свернула на Десять Пантологистов.

Ночь казалась темней, чем прежде. На мосту Орсини никто больше не стоял и не пел песен, а воздух пробирал до костей и душил терпким запахом Старого Триеста.

Уэйнесс шла по улице, и шаги ее звонко отдавались в ночной тишине. Из-за проплывающих мимо железных захлопнутых ставень то и дело доносились глухие голоса и звуки, какие-то рыданья и плач. Звук ее собственных шагов то затихал, то гремел. Наконец она добралась до места, где узкая аллейка вела с улицы к пристани, и сразу же навстречу ей из сгустившихся теней вышла мужская фигура в темных одеждах и мягкой широкополой шляпе. Обняв девушку за плечи, мужчина мягко увлек ее в аллею. Девушка только открыла рот, чтобы пронзительно крикнуть, как на губы ей легла широкая ладонь. Колени у нее подогнулись, незнакомец почти нес ее, от ног на песке оставался неровный след. Тогда девушка попыталась бороться и даже кусаться, но остановилась после короткого предупреждения:

— Прекрати, а не то будет хуже.

Но тут неожиданно почувствовав прилив сил и злобы, она дернулась, вывернулась и освободилась. Теперь ей была открыта лишь одна дорога — вниз по аллее, и Уэйнесс бросилась бежать как могла. На бегу она увидела калитку в какой-то двор, вбежала туда и дрожащей рукой заперла тяжелый засов как раз в тот момент, когда ее преследователь уже протягивал к калитке руки. Мужчина начал бить в калитку плечом, двери заскрипели и зашатались, но не поддались. Тем временем Уэйнес увидела на столе, стоявшем посреди двора, пустую бутылку из-под вина и приготовилась. Действительно, ворота скоро рухнули под напором, и мужчина ворвался во двор. В тот же момент девушка ударила его по голове бутылкой, тот нелепо дернулся и упал. Тогда девушка уронила на него стол, выбежала со двора и понеслась что есть мочи вверх к улице. Там она на секунду передохнула и оглянулась — преследователя видно не было.