У пустующей койки старшего лейтенанта Топилина она замерла. Так бывало, когда она чувствовала особые случаи, связанные с её жизнью.

Она ещё раз внимательно просмотрела историю болезни Топилина и решила, что с этого раненого и необходимо начинать. Случай у него нередкий. Много ребят подрывалось на минах ещё в Афганистане. Этих мин, в основном итальянского производства, было много и в Чечне.

Внутренний голос настаивал на том, что этот парень ей нужен! А такому внутреннему голосу, верному и безошибочному подсказчику, позавидовал бы любой человек.

Пока за ним ходили, она вспомнила, как убеждала профессора Неродимого помочь ей. Она могла бы не очень сильным, но целенаправленным внушением заставить Главначупра помочь ей. Но помнила свои слова обещания, данного отцу – не применять гипноз. Только в случае самообороны!

И теперь, приступая к началу эксперимента, она взволнованно спрашивала себя: получится ли всё так, что она никому не навредит. И снова её внутренний голос посоветовал ей не волноваться.

Старший лейтенант и молодая врач встретились у столика дежурной медсестры.

– Вы Топилин? – спросила его Виктория, но это прозвучало как утверждение.

А он, увидев её вблизи, обомлел от неземной красоты. Он испугался такого невозможного совершенства. О прекрасных и неземных богинях пишут лишь поэты. В военном училище был у них Валерка Есенин, который, подражая своему рязанскому однофамильцу и земляку, писал стихи. Над его поэтическими вздохами потешались все кому ни лень. И чем это кончилось? Загсом на третьем курсе. А его прекрасная Елена стала самой «гостеприимной» женой в военном городке части, куда направили служить выпускника Есенина. Пуля себе в лоб во время дежурства и предсмертная записка о какой-то гостинице «Англетер». Валерка – дурак, женщины не стоят таких жертв, но из-за этой красотки можно было бы устроить дуэль с жизнью.

И словно его могли уличить в неожиданном восхищении, Максим безадресно и грубо спросил:

– Кому я нужен перед отбоем?

– Если вы Топилин, то мне, – ответила молодая врач. – Меня зовут Викторией. Мне необходимо с вами поговорить.

И, не дожидаясь ответа, обратилась к медсестре, сидящей за столиком с включённой настольной лампой:

– Леночка, в ординаторской сейчас нет никого, можно, я осмотрю больного там? Разрешаете?

Медсестра удивлённо кивнула головой, у неё никто из врачей никогда не спрашивал разрешения ни по какому поводу. Даже Павел Никитин, молодой хирург, в одно из ночных дежурств, не интересуясь её желаниями, потащил в ординаторскую на диван. Она не отбивалась, но предупредила, что если «залетит», то аборт исключён, и Никитину придётся на ней жениться. Павел прикинул в голове: тратиться или нет на презервативы, и отпустил девушку. Заводить вторую семью он не хотел. Сейчас Леночка подумала, что сказала бы эта офигенная на вид аспирантка в ночное дежурство, если Никитин предложил бы и ей поразвлечься на кожаном диване ординаторской?

«Ничего не сказала бы, займись своим делом…», – вдруг отозвался в её голове ответ. От неожиданности Леночка обхватила виски и сжала их. Она с изумлением оглядела длинный коридор отделения. Лишь молодая врач и Максим были в поле её зрения, но они уже входили в ординаторскую. Виктория пропустила вперёд больного, прыгающего на костылях, посмотрела на медсестру и та забыла о своих мыслях. Леночка откинулась на спинку стула, подняла голову и закрыла глаза. Господи, как она переутомилась!

На горящую настольную лампу падал луч заходящего солнца. Была бы рядом сестра-хозяйка, то устроила бы головомойку за растранжиривание электроэнергии.

Оказавшись в ординаторской, Максим в упор посмотрел в глаза девушке. Но даже мысленно назвать её врачом было трудно, от неё исходили волны той молодости, которая бывает у тех, кто лишь недавно сменил метрическое свидетельство на гражданский паспорт. Девушка выглядела именно таким неоперившимся подростком.

– Как долго вы были в Чечне?

– Это имеет отношение к истории болезни? – У Максима это получилось грубее, чем он хотел.

– Разумеется, нет, но о чём мне говорить с вами дальше, если вы продолжаете меня рассматривать с пристрастием рентгеновского аппарата?

– Разве?

– На все сто.

– Извините. У нас, видите ли, все мужчины. А такие красавицы распределены по офисам иностранных фирм…

Максим понял, что его понесло, но тому была причина: он впервые за последние годы растерялся перед женщиной с абсолютной гармонией во всём. Притом она выглядела вчерашней школьницей. Затем он поймал себя на том, что пересказывает, правда, на современный манер, какую-то книгу о встрече в госпитале ещё во времена Великой Отечественной войны. Или, может, фильм, старый фильм с участием Николая Крючкова.

И ещё старший лейтенант ощутил досаду от олимпийского спокойствия девушки. Так ведёт себя человек, умеющий читать чужие мысли, как по ладони. Однажды, в Грозном, он чуть не застрелил молодую цыганку (и там они под пулями шныряли, может, что-то разнюхивали, не бескорыстно, конечно?), которая вздумала гадать по руке, а ему захотелось её трахнуть. «Оставь эти мысли, соколик, – усмехнулась гадалка, обволакиваясь дымом сигареты, которую только что выпросила у Максима, и предложила за это погадать, – я тоща, у меня триппер, а мой цыган убьёт тебя!» Она отпустила его руку и вот так же, проникнув в его душу пронзительным взглядом, как врач сейчас, на стуле перед ним, сказала на прощанье: «Будешь ты безногий, но встретишь ту, что опутает тебя любовными сетями. Не вздумай смотреть с похотью на неё, как на меня. Испепелит!» Вот тогда и передёрнул Максим затвор автомата, да вовремя вспомнил печальный пример полковника Буданова. – … а нам здесь не до красавиц, с такими остатками, – и Максим тряхнул своей культяпкой.

– Я не хотела начинать с такой светской беседы, – сказала Виктория. Она смотрела Максиму в глаза. – Я знаю, что вас ранило 27 декабря в 13 часов 42 минуты 46 секунд. За секунду до этого вы посмотрели на часы. Было 45 секунд.

Максим помнил это. Он перед тем, как дёрнуть за ползунок замок ширинки, посмотрел на часы. Да, было это время. И затем он отодвинул ногу, задев при этом маленький камешек. Виктория не сводила с него взгляда. Откуда она так точно определила время? Ни о минутах и секундах не говорится в истории болезни. Что это за игры? Да она ж читает твои мысли, осёл!

Если до этого он смотрел куда-то в сторону, то после этого открытия он уставился в её зелёные глаза. Они долго смотрели так, не отрываясь друг от друга. Как случилось, что они одновременно взглянули на его ногу, Максим не смог понять. Признаться в том, что девушка победила в этом противостоянии, склонив его взгляд, как более сильный в состязании на силу рук в компании друзей, он не хотел. Вышло так, что они как бы вместе уступили друг другу.

– Не будем отвлекаться, – сказала девушка, – нам необходимо решить один вопрос. Я его задам, а вы попытайтесь ответить, как бы он фантастически ни выглядел! Договорились?

Максим кивнул головой.

– Что вы скажете, если я верну вам ногу?

Словно в подтверждение тому, что предложение было фантастическим, упал костыль, который Максим прислонил к стоящему рядом с креслом столу. Звук упавшего костыля был похож на хлопок, с которого начинался этот госпиталь.

В Аргун в тот декабрьский день они не заходили. В городе рыскали омоновцы-милиционеры, и был слышен отдалённый звук ленивой перестрелки.

Подразделение, в котором служил Максим, проходило через Аргун два раза в составе дивизионной колонны. Двигались по главной улице, которая неожиданно обрывалась, превращаясь в сельскую дорогу, по бокам которой уже зеленели поля. Неухоженные и заминированные. И каждый раз город казался другим. Полуразрушенный, полупустой, он неумолимо менялся, становясь ни лучше ни хуже, а просто другим. Не нашим, и вообще из другого, непонятного времени. Впрочем, как и все другие населённые пункты Чечни.