В «Правде» опубликовали проект новой Конституции СССР. Это я воспринял оригинально: значит, что-то начало меняться в сознании престарелых членов Политбюро! Я подумал, а не изменил ли мой полет в будущее взгляды родной коммунистической партии на перспективу политического совершенствования нашего строя? И я даже как-то с гордостью взглянул в осколок зеркала на стене редакционного кабинета: смотрите на человека, сдвинувшего ось развития такой могучей страны, как Советский Союз! Правда, тут же рассмеялся. Из зеркала на меня смотрел, по сути дела, пацан с льняными волосами и темными бровями, за которые меня, как призналась Милка, и полюбила.

Развернулась компания по пропаганде новой Конституции. Мы организовывали отклики, обсуждения проекта. Разумеется, за ученых и лекторов мы не писали, их правили редактор и его заместители, а мы, корреспондентская братия, хлопотали о простом народе – колхозниках, рабочих, которым приписывали умные и философские рассуждения о предстоящих свободах народа при новой Конституции. Работа, впрочем, привычная, и если нас, журналистов иногда посещали мысли о том, что мы занимаемся чем-то недостойным, то всегда помнили изречение Ленина о зависимости артиста, художника и т. п. от денежного мешка. И посмеивались при этом: «Солдат спит, а служба идет».

В конце апреля мне позвонила моя бывшая одноклассница Лариска Распевалова, то бишь Костаниди, выскочившая замуж за грека. И после обычного в таких случаях обмена информаций, кто и когда видел однокашников, она объявила, что инициативная группа в составе Вали Спиридоновой, Ольги Аванесовой и ее, Костаниди, решили собрать класс. Приглашение получили не только холостяки, а Валя и Ольга как раз еще не успели выскочить замуж, но и семейные. Они не помешают! И тут же спросила меня:

– Как твоя жена Мила?

– О, вспомнила! Видишь, как давно ты мне не звонила! Мы в разводе почти три года!

– Ну и дела, Степанов! – Сначала искреннее сочувствие, а после неприкрытое любопытство. – И ты после этого еще не женился?

– Мне не до этого!

– А если подвернется девушка? Женишься?

– Не знаю, – честно признался я, – просто некогда об этом думать!

– Подумай! Это я тебе обещаю, – заверила меня Лариска. – Кстати, ты знаешь, что Оксана Данилина еще не замужем?

– Серьезно? – оживился я, вспомнив о своей напарнице по школьной практике. – Это невозможно: она же такая красавица!

– Красавица… Идиот! Если бы ты знал, Вовка, как она горевала, когда ты женился? Кстати, я вчера с ней разговаривала по телефону, приглашала приехать…

– Где она?

– В Ташкенте! Ну, ты совсем всех перезабыл! – хмыкнула одноклассница. – Я позвоню еще раз, что бы сказать, что вы разбежались с Милкой. Кстати, почему?

Черт побери, ну почему все время я должен отчитываться в причине развода? Меня в парткоме задолбали, требуя объяснения, почему от меня, молодого коммуниста, ушла жена? Помню противный разговор с парторгом Крапивиным, который вкрадчиво начал влезать в мою душу:

– Степанов, вы пили, били, издевались над супругой?

– Да, раскаливал на кухне, на газовой плите, ее щипцы для завивки локонов и прижигал груди, пытаясь ухватить именно за соски…

– Степанов! Ты в парткоме!

Но я чувствовал, что при слове «соски» Крапивин превратился в обычного мужика, у которого…

И вот верх заботы о члене партии:

– Может быть, того, у тебя не маячит?

И это Крапивин Сашка! У него после десяти лет супружеской жизни еще не было потомства!

– Да пошли бы вы, Александр Иванович, – не вытерпел я, – куда подальше!

После этого разговора у меня была подленькая мысль подсобить ему в рождении потомства. Александра, так звали его толстозадую жену, работавшую в республиканском кабинете политпросвещения, иной раз с такой тоской смотрела на меня, что мне, действительно, хотелось как-то приголубить ее. Но тоска ее была от знания: парторгам не изменяют! И все мы прекрасно усвоили: надо жить так, чтобы тебя не поймали и не осудили общественным гневом. И… занимайся, чем хочешь: не пойман, не вор!

А тогда Крапивин со смешком понятливого мужика похлопал меня по плечу:

– Ладно, чего ты ерепенишься! Платишь взносы вовремя, с девками не путаешься… Наладишь свою жизнь… Вон, у Семена Нагульнова…

Это удивительное знание истинно литературных героев «Поднятой целины» Шолохова! Я понимаю, почему после ее выхода миллионными тиражами и изучением в школах великий писатель безвылазно сидел в своем Вешенском!

Теперь вот и Лариска.

– Когда все соберутся за столом, – торжественно пообещал я, – искренне расскажу о причине развода!

– Да, ладно, Степанов, потерплю, а вот Оксане я еще раз позвоню.

Мы, выпускники, 24 мая 1977 года сгрудились разношерстной командой в доме Лариски, точнее ее мужа, у которого в Греции оказались настолько богатые родственники, что они, каким-то образом озолотили жизнь молодожен.

В Туркмении, в конце мая уже жарит во всю, поэтому мы пришли на встречу в поселок Гажа, что от Ботанического сада вверх, к шести вечера, когда солнце, скатывалось за ровный горизонт пустыни Каракумы. Почти все прибыли троллейбусом, а Колька Атаянц и Мишка Бергер с женами прикатили на своих машинах, да Сережка Александров вышел из такси.

Когда я вошел через калитку металлических ворот, во дворе, под виноградником, сидело человек семь. Наши ребята и муж Лариски. Компания курила и попивала пиво, которое Деметрис доставил прямо с пивзавода, уверяя, что оно не фильтрованное и, поэтому, с ним надо быть осторожным: ноги держать не будут! Но какая здесь осторожность! Еще стояла духота, больше потому, что дворик был полит водою из шланга!

После бурной встречи, похлопываний по спине, шуток, не отличавшихся особой изысканностью, после первой кружки холодного пива я почувствовал себя прекрасно.

Никто не изменился. Правда, Сережка Александров в форме военного летчика выглядел как офицер-эфиоп. И он ошарашил сообщением о том, что его разыскивает настоящий отец, какой-то генерал. Мы все знали, что Сережку, по происхождению туркмена, во время землетрясения в Ашхабаде подобрала русская семья и по воспитанию он не просто русский, а певец, баянист, победитель олимпиад по русскому языку и математике.

Мишка, Бергер работал в каком-то ядерном центре и сидел немногословный и снисходительный к прозаической беседе. Колька Атаянц пополнел. Он уже возглавлял какую-то базу по ремонту легковых автомашин.

Из беседки, в которой мы собрались, ожидая других, прекрасно была видна веранда. Мой взгляд почему-то возвращался к ней. Вероятно потому, что такая же была и у особняка Джанет с ее министром. И когда на крыльцо вышла девушка в легком платье, я вздрогнул: заходящее солнце слепило глаза, и я не мог понять, кто к нам идет.

И только когда перед беседкой предстала Оксана, мы все вскочили и бросились ее обнимать!

Она не только не изменилась, она еще больше расцвела. Встряхнув густыми каштановыми с медным отливом волосами, обдав всех улыбкой лучезарной и чистой, она сразу же отпрянула от объятий и просто протянула вперед руки, разрешая пожимать их.

– Ну, ты, Данилина, даешь! – присвистнул Колька, оценивающе оглядывая одноклассницу. – Тебя на Мосфильм не приглашали? Да ты Фотеевой фору дашь на все сто!

– Да ну тебя, Колька!

Но все-таки Оксана зарделась. Ее взгляд наткнулся на меня, и она спросила:

– Вовка, ты, что такой худой?

– Вовка! Только Вовка ей нужен! – засмеялся Колька. – Его кормить некому! Слушайте, – обратился он к ребятам, – а не пора ли нам идти за стол?

И все ребята дружно встали и, понимающе оглядываясь, исчезли. Лишь Оксана и я остались под сводом из виноградных веток.

Мы присели. Круглый стол точно по диаметру разделил нас.

– Чего это они все? – спросил я, прекрасно понимая ответ.

– Проголодались! – засмеялась Оксана. – Там все накрыто я и вышла, чтобы позвать вас.