На этот раз колонна батальона, обойдя город стороной, через десять километров пути наткнулась на засаду. Её можно было предположить сразу, как только из кабины передней машины стал заметен остов сгоревшего ЗИСа, вытащенного на середину дороги. Когда, какими силами – на эти вопросы должен был немедленно ответить командир колонны, но не сделал этого, и после ответы будут искать следователи прокуратуры.

Схема разгрома колонны была до обидного примитивной, потому, может быть, и сработала. Замыкающую машину «Урал» прицельно обстреляли, взорвался бензобак, и она стала преградой для отступления. И тут же был атакован БМП командира колонны. Его убило вместе с водителем. Первая машина долго горела. Чёрный дым чётко обозначил две точки обхвата.

Максим выскочил вместе с ребятами из третьей от головы колонны бронетранспортёра, и его подчинённые рассыпались в канаве у дороги. Именно его спецвзвод, закамуфлированный под связистов, спасся почти в полном составе. Ранение командира было чуть позже. И не только выдержали натиск боевиков, сразу уложив человек двадцать из нападавших, но и заставили хаттабовцев уйти. Через пятнадцать минут подошло подкрепление из Аргуна. Боевики быстро свернулись. И тогда стало ясно, что с перехватом связи федеральных войск у них проблем не было, они знали о приближении поддержки попавшим в засаду.

А ранило Максима нелепо. Грязный, вспотевший от напряжения, он увидел, что бой окончен, а по дороге шли бэтээры поддержки, решил культурно решить задачу освобождения мочевого пузыря. За кустом задел растяжку и только благодаря случаю остался жив, оставив лишь оторванную ступню. «Вот и поссал», – подумал он, оказавшись после взрыва на земле и ещё не чувствуя боли. Но удивился нелепости ранения чуть позже, когда почувствовал, что брюки у него мокрые от гульфика до ступни…

Виктория нагнулась, что бы поднять костыль, но Максим оказался проворнее, даже в своём плачевном положении инвалида. Но при этом напряжённо думал. Нелепый вопрос, из той категории, которую лучше не трогать в его положении, потому что звучит издевательством и над здравым смыслом и над человеком, оказавшимся в беде. Но не похоже, что над ним издеваются. И снова он ощутил запоздалое озарение: она же из протезной мастерской, сейчас начнёт ощупывать и измерять другую ногу.

Он весело взглянул на неё и стал поднимать штанину на здоровой ноге. Теперь настало время удивиться Виктории. Но лишь на мгновение, затем она улыбнулась:

– Нет, разговор идёт не о протезе, а о регенерации вашей больной ноги.

«Больная нога»? Да это лишь жалкая часть нормальной ноги! Максим мог бы любого убить за такое издевательство над здравым смыслом. Но, похоже, в этот вечер ему предложили эдакий словесный кроссворд. Новая догадка: она из какой-то лаборатории, где занимаются регенерацией.

– То есть вы отыскали оторванную ступню и надеетесь приляпать её на прежнее место?

Тон этого вопроса не предвещал ничего хорошего.

– Есть в медицине понятие о фантомной боли, – Виктория сделала вид, что не чувствует иронии в его вопросе и стала объяснять. – Оно не имеет ещё чётко выраженного научного объяснения. Но, организм, точнее, головной мозг, продолжает руководить всем телом, как бы не замечая, что то не в комплекте…

Этот «некомплект», подумал Максим, особенно трудно давался капитану Фрадкину.

Когда артиллерист вчера заворочался во сне, Максим видел больного на кровати в свете уличного фонаря, излучающего ядовито-жёлтый свет, и резко повернулся, одеяло упало, а култышки свесились с края кровати, белея бинтами, как концы пограничных столбов. Спросонья Фрадкин собирался встать, чтобы, вероятнее всего, пробежать в туалет. Капитан чуть не спрыгнул на пол, но, к счастью, очнулся ото сна.

– У, чёрт, – скрипнул он зубами, – почудилось, что они целы. – И возмущённо прокричал: – Пусть бы ныли страшной болью, но были целы!

Он с чувством стукнул кулаком по верхнему обводу спинки кровати. Тот был железным, и при боли от удара в глазах калеки промелькнул испуг. Это был настоящий страх осознания печальной действительности (такие моменты испытывал и Топилин). Фрадкин снова лёг и Максим услышал приглушённый стон-плач.

– Используя этот механизм памяти, можно заставить пограничные на разрыве к летки «вспоминать» о соседних, и помогать механизму регенерации восстанавливать их до эпистолярных…

– Вы врач? – спросил Максим, но таким голосом приговорённые к смертной казни спрашивают нового человека в камере, который пытливо осматривает преступника: «Вы палач?»

Виктория вскинула на него свои огромные глаза.

– Не похожа?

– Дело не в этом. Я во всем люблю ясность. Ваш вопрос о фантомных болях предполагает, что у вас иные, далёкие от хирургии задачи. Я хотел бы знать о них.

В этом был весь Максим. Ему трудно дался тон рассудительного человека, который перед тем, как подписать вексель, должен выяснить степень риска. Но он преодолел и раздражение, и гнев. Да, день был бесконечно долгим. Этим вечером забрезжил рассвет, минуя длинную ночь. Так не бывает, но к тому все шло. Он, Максим Топилин, должен понять природу этого катаклизма.

– Хорошо, проясню: у меня диплом врача, – Виктория сделала жест, словно собиралась заглянуть в свою сумочку и выложить документ, подтверждающий специальность. Но это был лишь психологический жест. Она была довольна таким началом разговора. Истерик и долгих расспросов не предполагалось, но человек перед ней непростой. – По специальности я хирург, но совершенно с противоположными задачами. Я не режу. Я регенерирую органы. В данном случае – конечности. Именно о полном восстановлении вашей ноги и пойдёт наш разговор.

Виктория ошиблась, считая, что не по годам суровый и волевой военный лишён немужских эмоций. При мысли, что у него может появиться стопа, Максима обдало внутри, начиная с солнечного сплетения, жаркой волной чувства надежды. Эта волна вырвалась в его глазах радостным изумлением. Но лишь на очень короткое время: так, вспышка магния при фотосъёмке. Именно магния, а не лампы, ибо этот огонь был живым. Затем, как бывает после съёмки в не очень светлом, затемнённом помещении, в его сознании воцарился мрак недоверия.

– И у вас богатая практика? – спросил он глухим голосом человека, которого замуровали и за стеной прочитали указ о помиловании.

Но стуков ломом по стене ещё не было.

– Нет, вы будете первым.

Виктория не хотела ответить сухо, но так получилось.

Она уловила недоверчивую усталость оскорблённого в своих надеждах молодого человека и неожиданно ощутила страшную усталость. Когда она советовалась с родителями о выборе профессии, они предупреждали её о способности людей превращать благие намерения в пытки ада. Но, подумав о целях, поставленных перед собой, улыбнулась.

– И когда вы совершите чудо?

«Что толку от этой болтовни», – говорил взгляд Максима. Покажите мне инструменты вашей антихирургии!

Максим ощутил себя, так словно получил новое задание. Оно было опасным. И как обычно, в случае провала или гибели его никто в министерстве обороны не знает, в списках этого ведомства никогда не было фамилии Топилин. Так было. Но он возвращался победителем, однажды даже вытащив из сортира полевого «генерала» Асламбекова. Тогда ребята, покатываясь от смеха, подали тому целый рулон туалетной бумаги. Асламбеков требовал пистолет, чтобы застрелиться от позора.

– Хорошо, операция состоится сегодня. Сейчас. Через двадцать минут спуститесь на первый этаж, в процедурный кабинет. Я буду ждать вас.

Леночка прошла по палатам и потребовала, чтобы все больные выпили свои таблетки. Она была неплохой медсестрой и все знали, что никакие отговорки, типа «у меня кол стоит в заднице от ваших таблеток», не подействуют. Она обязательно добьётся того, чтобы на тумбочках не оставалось на ночь ни одной таблетки. Затем начиналась проверка температуры, тут же уколы. Она не заметила, когда старший лейтенант Топилин вернулся в палату.