— На, сразу согреешься, — сказала я, ставя поднос на низкий столик, — вон плед, укройся.

Эвелин молча помотала головой. Потом вдруг вытянулась вперёд, схватила со столика бутылку настойки, которую я хотела добавить в чай. Чпокнула пробка, булькнул глоток. Другой, третий…

Закашлявшись, Эви опустила бутылку и закрыла рот второй рукой. Продышалась. Подняла бутылку снова. Так, похоже, начинается… Немудрено: Эви за сегодня не проронила ни слова. Да и вчера разговор быстро сошел на нет.

— Вкусный пирожок. Сама пекла? — внезапно спросила Эвелин.

— Эээ… н-нет, Хелия… давно ещё. Я это… я разогрела только, — промямлила я, глядя на ополовиненную бутылку очень крепкой настойки, — взяла из морозилки. Ну что, согрелась?

— Потихоньку, — пожала плечами Эвелин и прибавила, — а Хелия молодец, хорошо готовит. Почти как мама….

Эви вздохнула и начала вертеть головой по сторонам.

— Сто лет тут уже не живу… знаешь, всё-таки дом детства и всё такое… оружие, я смотрю, почищено — это уж точно ты, да? А на каминной полке когда-то такой декоративный чайничек стоял хороший… разбился потом. А вон того кресла я боялась, не знаю уж, почему. Всё думала — вот сяду туда, засну, и не услышу, как черный человек за мной придёт… Страшилка такая. Сама выдумала, да… а вон под тем светильником как-то завелись жучки, целое гнездо! Кусали стены, дом очень злился. Да и людям неприятно. Приходилось снимать тапки и… убивать… знаешь, у них такие панцири хрупкие… хрустят громко… и ярко-желтый сок вместо крови… а по ночам они поют. Трели такие, высокие-высокие, красивые… а на самом деле жуки и вредители… кусаются. Больно кусаются. Поэтому тапком. Хрусть-хрусть…

Она замолчала и сделала ещё глоток.

Потом поставила бутылку на стол, натянула на голову плед, и разревелась.

Я посмотрела на трясущиеся серо-зелёные квадраты. Да нет, понятно. Лечила-лечила, спасала-спасала, а потом четыре метких выстрела… и всё. Финиш. Встала на одну доску с теми, кого до этого презирала. Потому что те, в кого верила, ничем не лучше: цели-то декларируют высокие, да только средства ровно те же. Теперь непонятно, как дальше. И стыдно, обидно, страшно…

Вот такая она, жизнь. Ничего не поделаешь.

Немного подумав, я тоже глотнула настойки, и тоже села на диван. Со всякими утешительными словами это не ко мне. Да и что тут сказать? Сама тихо схожу с ума. Всё так перемешалось за последнее время. Что сейчас с замком? С Халнером? Даже минимум информации не дали, монторпы болотные, когда из лагеря выставили. Типа всё нормально, да?

Эвелин начала успокаиваться, только когда промочила слезами весь плед. Всхлипы стали тише, потом прекратились совсем. Села прямо. Вперилась в камин.

— Надо бы дров подбросить. Холодно, — прогнусавила она.

— Пожалуй, — согласилась я, вставая, — да ты пересядь поближе, теплее будет. Вон, руки побледнели совсем.

— Вообще-то, у меня всегда так, — пожала плечами Эвелин, дотрагиваясь до своей шеи, — кровообращение такое… Кстати, я ж тебя так и не поздравила. Поздравляю.

— Эээ… с чем это?

— Ну как… ты же теперь официально моя мачеха!

— Официальной записи нигде нет. И в ближайшее время не будет, — отрезала я, и подошла к камину, подкинуть дров.

Затем обернулась:

— Ещё пирожков погреть? Чай?

— Давай. А почему не будет? Клеймо Хозяйки уже стоит. Моей маме, кстати, он не ставил, они только венчались…

— Ну а тут наоборот. Ладно, тебе пирожки с мясом или ягодами?

— Как угодно.

Эвелин переставила кресло поближе к камину, и уютно устроилась под кучерявым пледом, — хотя, можно и без них. Давай просто посидим, на огонь посмотрим.

— Огонь это хорошо, только чая всё равно уже нет. Ничего, я мигом.

— Ну давай…

В тусклом рыжем свете, надписи и рисунки на горшках и банках сливались, так что вместо успокоительной травы я поначалу заварила средство для промывания желудка. Запах соответствовал. Ругаясь, вылила пойло, и принялась заваривать нормальный чай.

Когда пирожки согрелись, а крутопузый чайник и две чашки заняли своё место на подносе, по дому прошла дрожь. В голове раздался леденящий душу нечеловеческий крик. Такое я слышала лишь однажды — когда этой зимой по чудовищной случайности придушила наследника графа Вайнер.

Нормального оружия на кухне нет. Нарны тоже нет — Халнер постарался. Схватив пару кухонных ножей, метнулась к гостиной. Через толстую мембрану двери отсвечивает камин, пляшут тени. Приоткрыла щель. Света мало, ничего не разобрать. Ладно. По ножу в руке. Толчком ноги распахиваю дверь и….

Эвелин!

Я в два прыжка подскочила к камину. Между ним и креслом скукожилась на боку Эви. Плед под ней быстро намокал темным. В нос ударил характерный острый запах.

Присесть на корточки, осмотреть. Один коротенький дротик торчит в плече, два — в боку, один — на внешней стороне бедра. Быстро прощупала пульс. Зашкаливает. Стреляли в спящую?! Да кто же…

— Ну привет, мразь.

Я резко подняла голову. В углу комнаты, в паре шагов от двери кабинета, стоял Дарн.

Отсветы пламени превратили бледное лицо и растрёпанные черные волосы в маску разъярённого монторпа. Изодранная одежда, скорее, даже обноски. На ногах, судя по всему — опорки из тряпок, чем-то подвязанные. В руках — скорострел. Судя по общим очертаниям — любимый скорострел Халнера, «живший» в специальном ящике в глубине кабинета — абы кто никогда бы не нашел. Но брат знал…

— Встать! Руки, чтоб видел!

Медленно поднялась.

— Сука! Суууука! — завыл Дарн, — ты хоть понимаешь, что ты сделала?! Бросила! Сбежала! Убила! Ты знаешь, что… что там… что они… Ты даже не представишь! Никогда!

Перед глазами промелькнул подвал под храмом, потайная дверь, кучка сопротивленцев на улице неподалёку от выхода. Летящее в меня оружие, падение Дарна. Его вопли о помощи, протянутая рука. Могла ли я его вытянуть? Если бы подставилась — может быть. А жить я очень хотела. И сейчас хочу.

— Дарн… Дарн, не стоит… ты же выжил? Ты теперь дома… всё хор…

— Хорошо?! Вот это — хорошо?!

Он перехватил скорострел одной рукой, а второй задрал остатки рубашки. В отсветах камина я разглядела тёмные буквы и символы. Саму надпись не разобрать, слишком много кровавых подтеков. Но вырезали ее явно не за один раз. Или выжигали…

— Ну как? Нравится? — рубашка рухнула вниз, — А у вас, значит, всё хорошо? Рада меня видеть, а? Ну давай, что же ты! Радуйся!

В этот момент Эвелин застонала, начала дрожать. Я посмотрела вниз, сделала судорожное движение.

— Куда! А ну стой! Подругу поставила, а теперь жалеешь?! — мимо виска просвистел дротик, высек искры из каминной полки, — быстро восторгайся, сказал, ******!

Он сделал пару выстрелов в пол у моих ног.

— Ну же! — Дарн передернул затвор, — ща плясать у меня будешь, *****!

— Хватит, Дарн! — в гостиную медленно зашел Халнер.

Осунувшийся, рука на перевязи, но живой.

— Дарн. Опусти скорострел. Опусти, слышишь? И иди сюда. Медленно.

— Нет! Даже не пытайся! Ты с ней заодно! Сдохни, монторп!

Дарн рывком обернулся и бешено, визгливо засмеялся. Скорострел застрекотал. Халнер, стоявший на полпути между дверью и камином, дернулся. Начал оседать в сторону.

— А теперь ты, твааарь! — Дарн повернул скорострел в мою сторону, но я уже присела за кресло.

Очередь болтов прошлась по спинке кресла, потом наискось по стене над головой, и ушла в потолок. Дом обиженно затрясся в такт «укусам». Щелчок перезарядки. Выгадав момент, быстро выскочила из-за укрытия и метнула нож. Также быстро села обратно. Звук падающего тела. Тишина.

Я выглянула из укрытия. Дарн лежал, неловко завалившись на бок. Из глаза — рукоять кухонного ножа. Скорострел валяется рядом. Поднялась повыше, увидела Халнера. Тот стоял на четвереньках, уткнувшись лбом в ковёр, будто молился. Я подскочила к нему. Потрясла за плечи.

— Хал! Хал!

Он завалился на бок. Дыхание слабое и частое. Рана на груди, в ней свистит и хлюпает. Ещё одна — на животе, где расплывается тёмное, почти чёрное пятно. Кое-как приподняла, облокотила на кушетку.