Мы с Маро поднимались молча. Двое ребят из театра, тех самых, что печатали листовки в ночь «бунта» кадаргов, пытались зубоскалить, но тоже вскоре притихли. Замыкал цепочку Пятнадцатый, или Пятнашка, молодой вологоловый перерожденец, как раз из тех, на кого повлияли пламенные речи главного сопротивленца Марша. Но жребий убийства Дарна выпал другим. Впрочем, агитация агитацией, а основную часть дневного запаса еды и воды для всех участников «похода» тащил именно кадарг.

Марш шел далеко впереди, вместе с Эвелин. Они о чем-то разговаривали, то и дело наклоняясь друг к другу. На особенно крутых участках лестницы, лекарка брала сопротивленца под руку, на расстоянии меньше этикетно-формального. Вот идиотка! Той истории с полуперерожденцем ей мало?! Надо, надо будет вправить мозги этой дуре.

С трудом подавив вздох, я постаралась сосредоточиться на ступеньках.

Наконец, лестница закончилась. Наша маленькая группа оказалась на площадке перед откидным мостом. Всё те же выщербленные камни, всё та же пожухлая трава. Только воздух чуть посуше, и пахнет уже камнями, и… гноем.

Тёмная «маскировочная» облицовка крепостной стены частично отпала, во многих местах виднелись прожилки белого камня. Он явно мягче, чем окружающая порода, потому что именно по светлым полосам угнездилось несколько кустов, а над воротами так и вовсе проросло деревце. Но всё это меркло по сравнению с огромной трещиной. Подобно рваной ране, разлом прорезал плоть стены, и теперь истекал колониями светящегося паразитного мха. Боги. Неудивительно, что Халнер отказывается сюда ходить. Я бы тоже не смогла бессильно наблюдать, как медленно угасает и разлагается родовая усадьба. В своё время газетных вырезок про Сетер хватило. Как там? «Музей тирании», в котором каждый зашедший простолюдин может наложить кучу на дорогущий Ниярский ковёр…

— Эй, эй, осторожнее! — кто-то схватил меня за локоть, — нельзя ближе! Сейчас волна пойдёт, завихрением сдует!

— Чего? Какая волна?

— Воздуха, какая! — вмешалась Эвелин, и схватила меня за вторую руку, — это, между прочим, не просто крепостной ров! Неужели не чувствуешь? Слушай!

Я давно заметила, что из зёва трещины-рва поднимается тёплый воздух и раздаётся гул — далеко, на пределе слышимости. Но сейчас звук становился громче, явно приближаясь. Приближась. Прибли…

Волна горячего, почти раскалённого, ветра, вырвалась вверх и разбилась о «потолок» каменного козырька. У нас подобный ветер дует из пустынь, иссушая любые посадки, хороня заживо людей, заметая песком целые селения и даже дворцы. Кромешная мгла, вой воздуха, треск молний — последнее, что слышит несчастный, попавший под огненное дыхание богов. Но здесь дышала не пустыня, а… гора? Планета? Замок?

Из-за разницы температур, ветер заметался, складываясь в вихри. Они выбивали слёзы, валили с ног, пытались унести за собой — сначала вверх, к каменной «крыше», потом вниз, в ров. Все вцепились друг в дружку, наклонили головы к груди и зажмурились: иначе не выдохнешь, да ещё получишь плёткой по глазам. И тут до меня дошло: если это действительно дыхание, то все признаки разложения замка — трупные пятна на живом теле. Живом, ведь крепость дышит, дышит физически, вместе с горой, потому что они — единое целое. Целое, от самой высокой башни до самого камушка на осыпи у подножия. Поэтому трещина в стене — действительно гнойная рана, облицовка — облезающая кожа, а мост — палец, по которому несколько муравьев могут заползти на огромную каменную ладонь.

И муравьи поползли. По широким, крепким доскам, очищенным от снега и льда. Удивительно, но острия поднятой решетки выглядели вполне ухоженными, а на огромных петлях ворот ни пятнышка ржи.

— О, глянь, Эв, жив ещё старый Верд! — словно услышав мои мысли, воскликнул Маро, — порядок до сих пор держит…

— Порядок! Скажешь тоже! — фыркнула Эвелин, — стена, того и гляди, рухнет! Хорошо ещё, монторпы не угнездились в какой-нибудь башне.

— Рискну заметить, настоящие монторпы тут жили раньше, — проговорил Марш, — монторпы в человеческом обличье… Не так ли?

Все промолчали.

Мы двинулись через двор дальше, ко второй стене. Вернее, не столько стене, сколько огромной ступени, в которой либо выточены, либо надстроены ходы и этажи.

Прохода в ней было три. Центральную арку перекрывала опущенная решетка, левую — завалили дерьмом тарволы, которые угнездились в помещениях выше. Свободным остался только самый узкий, кухонный проход в дальнем правом углу. Поскольку замок находился, по сути, в гигантской пещере, главный донжон располагался в самой глубине. Чтобы добраться до него, пришлось миновать не только бывший скотный двор и засранный одичавшими птицеящерами птичник, но ещё несколько арок. Я с восхищением отметила, что в потолке каждой из них торчат острия портикул. И, кстати, не особо ржавых. Хм. Прыткий дедок-смотритель, однако.

Наконец, оставив позади третью «ступень» с храмом и оружейным крылом, мы вышли к задней стене пещеры. Здесь тёмная порода сменялась светлой. Она искрилась в лучах налобников и, казалось, сама светится изнутри. Светится и… летит. Плавные контуры проступали постепенно. Чем дольше держался взгляд, тем больше абрис стен напоминал огромного крылатого ящера: голова и шея хищно вынырнули вперёд, уступы плеч и раскинутых крыльев только-только показались из толщи горы.

— А мы это… нам точно в Белку надо? — протянул один из «печатников», — может, со складов начнём лучше… или вон, справа… забыл, что там…

— Оружейка, — не глядя, ответил Маро, — но туда потом. Начать осмотр надо с Белочки.

— С кого?! — поперхнулась я.

— Белочки. Это Белый замок, — растолковала Эвелин, — и у некоторых куча суеверий на его счёт.

— Ни **** себе суеверия! — взвился Маро, — там реально стрёмно! Глюки сплошные, будто непросыхал Гарию с дрянным пойлом!

— Но ведь именно это — центральный донжон, не так ли? — произнёс Марш, — выглядит, конечно, так себе… Но что-то интересное наверняка найти можно. Нам не пристало бояться.

Бояться! Припёрся, понимаешь, мародёрить, хотя хозяева живы и здоровы, и ещё выкобенивается! Монторпы тут жили, понимаешь. Замок ему так себе, видите ли.

— Кет, ты чего там застряла? — обернулся Маро.

Стиснув зубы, чтоб не сболтнуть лишнего, я проследовала в каменный клюв.

Тяжёлая дверь оказалась не заперта и подалась легко, без малейшего скрипа. Зажгли факелы. Ровно отёсанные стены огромного холла плавно переходили в высокий потолок. Сзади, справа и слева мутно отсвечивали витражи. Каменный пол выложен мозаикой, которая изображала герб Хейдар — белый птицеящер летит над морскими волнами, а по воде плывёт меч.

— Ну, и зачем мы тут? — заныл младший «печатник», — даже в Малом замке приятнее. Там хоть мебель живая. А это что за мертвечина грёбанная?

Все, кроме Марша, нервно оглядывались и кусали губы. Кадарг так и вовсе вжался во входную дверь, боясь открывать спину.

— Ну и вали, один во дворе стоять будешь! — огрызнулся Маро, — а лучше язык прикуси! Мебель-то мертвая, а глюки-то будут вполне живые!

Я чуть не выдала пацанам по затрешине, но вовремя сдержалась. В самом деле, для тех, кто не умел чувствовать нити пространства, здание мертво: ни проросшей мебели, ни паразитного мха, даже пыль какая-то неживая, сбитая комочками. Но, как и во всём замке, тончайшие жилки на стенах бились, словно под землей пряталось сердце. Сейчас они притихли, словно по приказу.

Марш сказал разделиться на группы по трое, искать интересненькое, и запоминать все необычные виды, звуки, и запахи. Кадарг Пятнашка так и остался дрожать у входной двери, «охраняя» мешок продуктов.

Нам с Маро и младшим «печатником» досталось левое крыло: столовая, кухня, и несколько комнат непонятного назначения — не то чайные, не то кабинеты, не то просто гостиные. Во всех помещениях — тишина, мрак, запах пыли и горячих камней. Я простукивала и прощупывала стены в поисках потайных ниш, скорее по привычке, чем по надобности. Тайников не так уж много, и все довольно простые, вроде подвижных полок или скрытых механических дверей. Ещё в паре мест, возможно, прятались проходы, но туда я решила не лезть — мало ли какие могут быть ловушки в старом замке? Рисковать своей шкурой ради чьего-то гнусного любопытства — увольте. А вот что встречалось действительно часто, так это неоправданно пустые стены. Никаких фамильных портретов, знамён, гобеленов. Все книжные шкафы и полочки для безделушек пусты. Из картин только пейзажи, охота и прочие пустяки. Несколько каменных вазонов, пяток напольных часов, один ночной горшок, неведомо как и почему попавший под кресло. Хм, интересно. Надо будет у Халнера спросить, куда всё делось.