Через несколько часов мы собрались в холле, перекусить и решать, что дальше.

— Ну что, пошли отсюда? — с надеждой спросил Маро, чавкая ломтём сыра.

— Мы же только первый этаж осмотрели! — оскорбился Марш, аккуратно откусывая небольшой кусок хлеба, — а, кстати, в замке наверняка есть подземелья. Кто-нибудь знает, где вход? На схеме он есть?

— Неа, нету. Из нас туда никто не ходил. Ты ведь тоже не знаешь да, Эв?

— Вон, у Кет спроси лучше, — фыркнула Эвелин, и поёрзала в кресле, на котором они с Маршем сидели вдвоём, — она ж у нас вроде как Хозяйка.

Я поперхнулась.

— Монторп тебя дери! Хватит чушь пороть! На кой вам вообще подземелья? Тут и так на три жизни смотреть хватит! И второй этаж ещё, и третий! И это только здесь! А по мне так вообще лучше с других зданий начинать, ближе к воротам. Хотя, если бы премногоуважаемый мастер Марш соблаговолил, наконец, сказать, что конкретно мы ищем, было бы гораздо…

— …гораздо больше сведений, чтоб продать подороже в случае неурядиц. Если с телегой листовок застукают, например.

— Слушай ты, ****!

Я вскочила, чуть не перевернув низкий стол с едой. Маро вскочил следом, но его опередила Эвелин, встав между мной и Маршем.

— Даже думать не смей, — прошипела лекарка, сузив глаза.

Всё замерло. Только раз-два-три, сердце бешено застучало в висках. И факелы — факелы буквально вспыхнули, заливая холл светом….

Из глубины коридора раздался угрожающе-высокий клёкот и клацание когтей по полу. «Печатники» подпрыгнули и ломанулись выходу. Дверь стояла распахнутой — кадарг Пятнашка, не отходивший от нее дальше пары шагов, уже выскочил во двор. Клёкот стал громче. Марш посмотрел мне за спину и побледнел. Потом он буквально сгрёб Эвелин в охапку и драпанул, не оглядываясь.

— Чего стоишь! Валим, быстро! — заорал Маро.

Выронив бутерброд, братишка смылся.

Удостоверившись, что все сбежали, я глубоко вдохнула и выдохнула, затормаживая клацание и клёкот. Тщетно: звуки стали громче, словно взаправду приближаясь. Что за****? Не может же иллюзия начать самостоя…

С балюстрады второго этажа спикировал птицеящер: небольшой, меньше человеческого роста, и абсолютно белый. Но не альбинос — из-под чешуйчатых век смотрели золотые глаза, ноздри рядом с клювом — нежно-розового цвета. Ээээ… я вообще-то черного представляла…

Приземлившись рядом с местом «пикника», животное принюхалось и пошло четко на еду, переваливаясь с лапы на лапу. На меня птицеящер не обратил никакого внимания, лишь немного задел хвостом. Тёплым, живым хвостом.

Я сглотнула, и начала потихоньку отступать, разворачиваясь к двери. Бояться собственных иллюзий, конечно, бред. Но в том-то и дело, что это не иллюзия, а если и да, то не моя. И вообще, мелкий-то он мелкий, но мало ли, как одичал в заброшенных хоромах? Лучше тихо-тихо сва….

— Спокойно! Он ручной. Сыр только обожает, — раздался знакомый голос.

Слова нашлись не сразу, и все — отборная брань.

— Тоже рад тебя видеть, — усмехнулся Халнер, — ну что, как тебе замок?

— Замок! Прекрасный замок! Только гарнизон маловат для такой громадины! — фыркнула я и скрестила руки на груди, — ты почему не сказал, что тоже придёшь?!

— Кхм. Какой гарнизон?

— Откуда я знаю, какой! Может, это дед-смотритель по стенам прыгает, как кузнечик! Или тарволы прицельно гадят маслом на дверные петли! А ты от вопроса-то не уходи! Почему не сказал, что прид…

— Потому что.

Тон настолько окончательный, что пришлось замолчать. Птицеящер, тем временем, сожрал весь сыр, хлеб, поклевал фрукты, и принялся жевать брошенный заплечный мешок.

— Да что ты делаешь! Вот скотина прожорливая, а! — я попыталась отнять мешок, но птицеящер только сильнее сжал клюв и утробно заклекотал, — ишь ты, вцепился. Как звать-то его? Молодой совсем, да?

— Тирри. Тирри, дай сюда, — Халнер шагнул вперёд и отнял основательно покоцанный заплечник, — нет, не молодой. Он почти ровесник Эвелин. Для птицеящера это немалый возраст. Тирри просто мелкий. Понимаешь, белые вылупляются очень редко, и мало растут. Зато живут долго, как люди.

— Понятно… Ладно. Пойду, пожалуй. Ребята уже, наверное, похоронки поют. А может, вообще обратно заявятся, посмотреть на мой хладный трупик.

— Не заявятся. Их сейчас птицеящеры по всему замку гоняют. Всё разминка животным… Потом встретитесь. А ты, кажется, просила экскурсию.

И он кивнул на едва заметную дверь в углу. Углу, которого до этого не было.

***

Куклы с парадными доспехами, иногда под защитными колпаками, иногда без. Портреты обычные, портреты гобеленовые, портреты-литограммы. Флаги развёрнутые, свисающие с потолка. Флаги свёрнутые, сложенные штабелями. Щиты. Картины. Гербы.

— А, вот куда всё подевалось… — протянула я, оглядывая большой полутёмный зал, куда мы вывалились, поплутав по скрытым коридорам, — то-то, думаю, пустовато в гостиных. Это что, условие пепельного титула такое?

— Да нет. По закону только печать с родовым гербом использовать нельзя, и флаг на главном шпиле поднимать. А с этим всем как хочешь, — Халнер подкрутил что-то в нише на стене и огонь в светильниках стал ярче, — просто я… так сохранность лучше. Проветривать только надо — что-то разворачивать, что-то сворачивать. Хотя бы раз в несколько лет. Ну что, пошли?

Мы начали ходить между горками родового скарба. Халнер рассказывал много интересного, переплетая семейные легенды и исторические события, а то и вовсе анекдоты.

— А вот это прапрадед Хорвум. Воевать он не мог, в детстве неудачно упал с птицеящера и повредил ногу. Зато хорошо чувствовал, как идут жилы руд. Во время Объединения это было важно — во многих рудниках окопались еретики, а Вирему для войны нужны были ресурсы. И вот пошёл Хорвум как-то до ветру, и нашёл руду Меррил. Прямо здесь, в Императорских горах. Ну и получил благодарность.

Мы стояли перед гобеленом с типичной сценой «король в окружении семьи и придворных благословляет коленопреколонённого верноподданного». В короле моментально узнался Вирем-Объединитель — краса, гордость, и отец-основатель правящей династии, тот, кто сумел заново объединить распавшуюся после Катастрофы Империю. И заодно украсил своим чеканным профилем золотые виремы.

— Месторождение оказалось небольшим, сейчас оно полностью выработано… но тогда именно оно помогло выбить еретиков из Песчаного, а не торговаться с ними за главный рудник.

— Да, забавная история, — протянула я, — чего только не случается в жизни…

Халнер почему-то усмехнулся, а потом шагнул к гобелену и взялся за нижнее древко, которое оттягивало ткань. Щелчок, и пространство позади меня наполнилось полупрозрачными фигурами героев картины. И не только людей. Из пола выросло небольшое возвышение с троном резного дерева. В твёрдой руке появился чуть щербатый, явно побывавший не в одном бою, меч, а на узорных коврах склонились придворные.

— Ух ты! — я потянулась к иллюзии, — надо же, как живые… потрогать можно?

— Можно, но не стоит. Камни уже старые, видишь, память постепенно угасает. А подробности этой технологии утеряны, сейчас уже не делают таких картин. Тем более, еретических, как эта.

— В смысле, еретических? — удивилась я, разглядывая типичную толпу, — что не так?

— Не что, а кто. Вот она, — Халнер указал на девушку по правую руку от короля, — это Селия Чёрное Солнце. Старшая дочь и наследница Вирема… которой в официальной истории просто нет.

Я пригляделась. Ничего себе королевна. Платье очень простого кроя, без узоров и вышивок. Ни перстней, ни ожерелий, только узкий обруч на золотистых волосах и небольшой медальон с тремя разноцветными камнями. Высокого роста, с характерными для мерранцев узкими скулами, девушка положила одну руку на спинку трона, а вторую — на рукоятку Нарны у правого бедра, и задумчиво оглядывала двор абсолютно чёрными глазами.

— Хм. Надо же. Я только про сыновей читала. А почему так?

— Ну как почему. Объединение это не только война. Когда начали присоединять Север, Вирем породнился с древним родом Селар, на который опирались еретики. Всё бы хорошо, но жена умерла родами, принеся дочь. А по брачному договору пол наследника был не важен. Поэтому, когда вторая жена, уже из своих, принесла сыновей…