— Бледный ты, что покойник. Краше в гроб кладут, — заметила Веста.

— Ничего, лисичка-сестричка, — вымученно улыбнувшись, проронил Влад. — Почему ты не спрашиваешь, как прошел мой полет?

— Вижу, ничего у тебя не сладилось.

— Ничего… — повторил Влад, соглашаясь с ней. — Зато узнал, кто стоит за спиной Финиста и мне мешает.

Веста пожала плечами:

— То ваши дела, божественные. Мне бы свое получить.

— Получишь, — слово сорвалось с уст самочинно. Влад давно не ощущал себя столь беспомощным, а потому смирить пророческий дар не успел. Вот так, поддавшись ему, он однажды Кощею смерть напророчил, а потом сам же водой отпаивал, коря себя на чем свет стоит. Поскольку все напророченное вещей птицей рано или поздно, так или иначе, но сбыться обязано.

— Уже почти, — сообщила Веста. — Завтра же ко мне на порог явится суженый мой, князь Петр. Будет он прощение вымаливать и просить, чтобы от язв его излечила. Я уж дурой не буду, вначале пусть женится.

— Вот как? — спросил Влад, приподняв бровь, голову к плечу склоняя по привычке, покачнулся, но на ногах устоял. — И откуда взялись язвы?

— Буду я княгиней! — не слушая его, продолжала Веста, сверкая глазами радостно. — Добилась своего.

— Рано похваляешься, — Влад перевел дух, обернулся на лавку, но садиться себе запретил.

— Свадьбу сыграем!

— А опосля что? — спросил он. — Подумай, на какую жизнь себя обрекаешь. Ведь любые хоромы клеткой кажутся, если нет рядом никого близкого и родного. Я по себе то знаю.

— Как это нет?! — удивилась Веста. — А муж?

— Которого ты видела всего раз, да и то немощного, не отвечающего за слова свои и обещания? Который не любит тебя? И которого ты намерена женить на себе насильно? Не смеши гусей-лебедей!

— А ты не каркай, Ворон!

— Да, я — Ворон! — сказал Влад, и во вмиг окрепшем голосе задрожала нездешняя навья мощь. — А еще заложник и воспитанник князя киевского, — молвил он тише. — И знаю неплохо, сколь чванливы богатыри да бояре, как воротят они носы, смотрят свысока на тех, кого мнят ниже по положению. Не примут они девицу, из грязи в княгини выбившуюся. И князь не защитит тебя.

— Полюбит более света белого! — уверено заявила Веста. — Коли будет стоять пред ним выбор, откажется от княжения, за мной пойдет.

Влад нахмурился.

— С чего взяла ты, будто так можно? Черный приворот по обоим бьет. Али забыла ты, чему учила нянюшка?

— Нынче помощница у меня в деле этом посильнее и Яги, и тебя, и много кого еще, даже Кощея, — заявила Веста, победно улыбнувшись. — Одолеет князя Петра недуг вторично, никто кроме меня излечить его не сумеет. Приедет он обратно, увидит, воспылает любовью нерушимой и женится на мне. Никто не повернет его более.

В сердце словно раскаленная игла вошла. Влад охнул, за грудь схватившись. Помутилось все перед глазами, он упал бы, да успел на стол облокотиться.

— Прежде, чем спрошу, — прошептал он, — обещай Кощею сказать, что Перун воду мутит, за Финистом стоит, а жениха твоего мнит своим слепым орудием. Впрочем… — он сглотнул, дух переведя, — с таким союзником ты одолеешь и Перуна, и Финиста без вмешательства Кощея.

— Коли явится, сообщу, — сказала Веста.

— Дареное не передаривают, — заметил Влад. — Вот и растоптала ты последнее, что нас связывало, лисичка.

— Сам виноват, — огрызнулась та.

— Вот уж нет. Никто не виноват в добре и зле, нами творимом. И нет ничего отвратительнее, чем свою вину на других скидывать, — проронил он.

— Кончилось ваше время, вестник Кощеев, — сказала Веста. — И законы ваши более не действуют. Нынче всяк как удобно жить может, без оглядки.

— А результат один, — повторил Влад слова Кощея. — Или думаешь не в Нави после смерти оказаться? В Рай придуманный собралась? В пустоту и бессмыслие? Да хоть все люди разуверятся, не остановится колесо Рода! Суждено вам половину бытия в Яви жить, половину — в мире загробном. И лишь от поступков и чистоты души зависит, сколь скоро вновь родитесь. Ну, еще и от желания, конечно.

— Долго, — отмахнулась Веста. — Успею пожить в свое удовольствие.

— От сумы да тюрьмы не зарекайся, — молвил Влад, — как и от смерти. Никому не ведом срок, ему отмеренный.

— Не каркай, Ворон, не пророчь беду! Неужто думаешь, будто я перво-наперво не позаботилась о жизни долгой, чтобы умерла я с Петром в один день, и не расстались мы даже после смерти.

Влад прикусил губу и отчаянно пожалел князя, которому руки сковали и крылья подрезали.

— Приворот чудовищен, в раба человека превращает, но спадает после перехода в другой мир, — сказал он. — Мне, Веста, и каркать не требуется: сама состряпала — самой и кушать. Очнется князь и все поймет-вспомнит-оценит. На тебя совсем другими глазами посмотрит, а сбежать не выйдет, поскольку привязана ты к нему крепко-накрепко. Знаю я, как разорвать путы, да теперь не открою. Не терплю, когда меня предают, Веста. Помню я добро, тобой сделанное, потому проклинать не стану: ты и без меня зла себе нажелала-наделала. Но и не помогу. Не существуешь ты для меня более. А теперь говори наконец, что передарила перо мое, а значит, и часть меня, Марье Моревне, и покончим с этим навсегда!

Кажется, в чистых глазах Весты промелькнул страх, даже ужас от содеянного. Однако длилось осознание лишь мгновение, не более. После убедила Веста себя в том, что Влад попросту злится, оттого и предрекает ей всяческие гадости, осерчала на него и выкрикнула без малейшего сожаления:

— Отдала я перо твое Марье Моревне за помощь в деле моем. Ты все равно оказался бесполезен, а потому мне не надобен.

В избе темнее стало. Солнце за тучу забежало, а может у Влада перед глазами Явь выцветать принялась. Миг, когда встала перед ним невероятно прекрасная женщина, он не уловил, да и вряд ли мог.

— Я же говорила: быть тебе моим слугой, Влад-Ворон, — произнесла она ласково и даже, кажется, с сожалением.

— Буду я в плену у тебя, душа-девица, — прекословил ей Влад, — пока Кощей за мной не явится. А коли не придет, то так тому и быть, — добавил он. — Сделал я выбор свой окончательно. Никому другому служить не стану.

Он ожидал грозы и бури, обжигающей ярости и неминуемой боли. Перед внутренним взором встала темница и висящий на цепях истерзанный, измученный… человек, в котором он сумел узнать Кощея лишь птичьим чутьем. С того плена серебро из волос царя Нави не исчезло, должно быть, навсегда останется. Однако пойти против себя было куда как горше.

«Не буду свою суть предавать, — решил Влад. — Оставлю это другим».

Однако гневаться Моревна не спешила: то ли действительно не злилась, то ли играла с ним. Только зачем бы ей это? Вот он — как на ладони и почти в полной ее власти — тонкая нить отделяет от гибели.