— Защищу, только… — договорить он не успел. Забурлила, заплескала вода мертвая, пузыри по всей глади пошли, и из ряски и самой гибельной трясины поднялась костлявая голова чудища. Кости черепа бледным зеленым светом светились. В пустых глазницах ядовито-зеленое пламя горело.

— Эка его… — потрясенно прошептал Волк, когда костяной дракон распростер над водой рваные крылья. — И что дальше?

— Задержу, — пообещал Змей Горыныч.

Чудо-юдо костяное аккурат к их берегу развернулось. Медленно оно передвигалось, но сбежать от него нельзя было даже надеяться. Оно вело носом, и колдовское пламя в пустых глазницах разгоралось все ярче.

— Не гляди ты в них! Бросится! — Змей Горыныч двинул правым крылом, концом его снова Влада на землю сшибая. Тот выругался, заморгал и замотал головой, глянул назад и остолбенел.

— Смотрите…

Среди черных стволов корявых, скрюченных и мхом поросших будто звезда сияла, с неба упавшая.

— Ничего не вижу. Где? — спросила правая голова Змея Горыныча, обернувшись в ту же сторону.

— Только людям виден папоротник-цвет, — ответила срединная.

Змей Горыныч поднялся во весь рост, крылья распахнул, сразу вдвое больше показавшись.

— Ну… — начал он.

— Погоди, — перебил его Баюн. — Успеешь еще с тварью, из пустоты явившейся, силушкой помериться, дай я ей вначале сказку расскажу да песенку намурлычу, — с этими словами оборотился кот сизым туманом, над водой перелетел да уселся на корягу, ближайшую к чудищу. — Поторопитесь там.

— Как же… — попытался перечить Влад.

— Да что ты раскаркался?! — разозлился на него Волк.

— За цветком папоротника, живо! — рявкнул Змей Горыныч, и ноги сами понесли Влада к свету, за стволами видневшемуся. — Помоги ему, Серый.

То, что несется сломя голову, ни ног, ни земли не чувствуя, осознал Влад минут через девять. Чудилось, распростерлись за плечами крылья, да только бежал он в облике человеческом. Рядом серой тенью Волк скакал, высоко коряги и лежалые стволы перепрыгивая. Иногда слышались вопли, от которых принималось колоть кончики пальцев, словно при обморожении.

— Беги-беги, парень, — приговаривал Волк. — Ни на что не отвлекайся. Ты меня ведешь, а тебя — папоротник-цвет. Спеши, Вран.

С высоты упала на них сова с криком отнюдь не совиным — потусторонним воем и визгом, но Волк начеку был: ухватил тварь нездешнюю, перепрыгнув через голову Влада.

— Спеши-спеши, беги-беги, Вран, — уговаривал он. — Уж от этих я тебя защищу, не упусти свет Алатыря-камня!

Вот так и бежали, а над ними в синей бездне ночной сияла полная луна — огромная, как никогда раньше.

— Беги-беги, Вещий. Отыщешь папоротник-цвет — наконец себя обретешь. Сложно ведь жить на два тела.

«Сложно, — мысленно соглашался Влад, — только не за силой иду, мне самому имеющегося более чем достаточно. Защитить хочу тех, кто со мной в путь пустились, вызволить друга из ловушки».

Нечто, замаячившее в уголке зрения, он не разглядел — знал: останавливаться сейчас нельзя, лучше уж тогда сразу не быть. Неведомая тварь, на чад и дым во время пожара похожая, ударила Волка в бок, подкинув и со всего маха ударив об сухую сосну. Разнесся по лесу скрип, рухнуло дерево, а Волк заскулил, но поднялся, вскоре вновь замелькал серой тенью меж черных стволов.

— Как папоротник-цвет сорвешь, главное — не оглядывайся, — напутствовал он, — кто бы ни позвал. Морок то, помни, а ты сам — человек обычный, силы оборотничества лишенный. Человек. Ищи в себе человеческое.

«Человеческое, — подумал Влад, — то, за что меня все шпыняли да попрекали. Вот и пригодилось…»

Перемахнул он через корягу и чуть не упал, остановился и застыл, едва рот не разинув. Стоял он перед огромным валуном, изнутри ясным светом светящимся, а под камнем этим черная дыра под землю уходила.

— Добрались… — Волк с трудом перевалился через корягу. В неземном свете камня было видно, как кровоточит у него правый бок и падают вниз тяжелые темные капли. — Алатырь…

— Мне туда? — Влад указал на лаз.

— Не спеши.

Доковылял Волк до камня, раной к нему приложился, засветился тот ярко-ярко, и отворился совсем иной проход.

— Туда, — прохрипел Волк, тяжело дыша.

— А ты?..

— А мне нельзя. Не человек я уже, — ответил он.

— Да как же… Змей Горыныч ведь сказал… — заспорил Влад.

— Лишь по рождению, а так-то я, почитай, лет шестьсот назад всю человечность в себе выгрыз, — ответил Волк. — Иди-иди, ты мне потом поможешь. Если, конечно, папоротник-цвет добудешь… поспеши, — и упал у камня.

Хотел было Влад к нему кинуться, да понял: сойдет с места — закроется дверца заповедная. Вздохнул он и шагнул под сень камня.

— Только не оглядывайся, — напутствовал его Волк, и Влад действительно не оглянулся.

…Странно в камне-Алатыре оказалось: ни жарко, ни холодно; ни светло, ни темно; ни просторно, ни тесно — никак. И вместе с тем не чувствовалось здесь пустоты, которая подстерегала их на болоте. Тотчас, как подумал Влад об этом, — о Баюне и о Змее Горыныче вспомнил. Может, и не мог он назвать их побратимами, но шли-то вместе, а в беде спутников оставлять нельзя.

— Ну здравствуй, — донеслось одновременно отовсюду. Голос приятный, мужественный, да только запомнить его звучание вряд ли удалось бы. Слова будто сразу в сердце через уши вколачивались.

— Здрав…ствуй, — проронил Влад. Невежливо же не ответить на приветствие.

— Сын…

Он остановился. Глядь — стоит перед ним мужчина видный с выправкой воина бывалого, на голове венец княжеский, и вроде бы глаза у него светлые — то ли зеленые, то ли синие, — и черты лица красивые, очень часто в водной глади и зеркалах виданные, а не разглядеть отчетливо и не запомнить.

— Дошел, значит… Выполнишь предначертанное.

— Предначертанное?.. — опешил Влад. Он помнил наказ Волка, но не ответить не мог.

— А ты думаешь, просто так в полоне вырос? Да кто бы тебя туда отдал, если бы не путь сюда. Уж точно не ради мира средь княжеств русских и не Чернобогу на потеху.

— Вот как?.. — Влад сделал еще несколько шагов вперед. На душе кошки заскребли. Знал он, что обещан был царю Нави еще до рождения, но полагал, будто все-таки сам судьбу свою выбрал. А выходило…

— Все… все предначертано. На то и путь вещих, — вторил его мыслям то ли морок, то ли действительно призрак отца, которого Влад не помнил.