– Совсем сдурел?

– Ага,– охотно признался Игорь, разворачиваясь, и загривок сразу отпустили.

– Игорь, ну ладно эти балбесы, но вы-то куда лезете? – с укоризной посетовал Малов, спрятанный за марсианскими очками.

– Больше не буду.

– Еще раз полезете – гораздо меньше будете, – пообещал Малов. – Вы тоже кататься? Лезьте.

– А тут превышения предельно допустимой концентрации пассажиров нет? – уточнил Игорь, рывком взбираясь на край платформы.

– Вот и проверим. Модуль в темное время суток, то есть без подзарядки, с полной нагрузкой должен пятьдесят проходить, а полная – это восемь тонн вообще-то. Мы хоть в три слоя тут ляжем, все равно столько не наберем – кушаем плохо.

– Нормально кушаем, – оскорбился Игорь, но тут Малов заорал:

– Все залезли? Все держатся?

Дождался нестройного, но оглушительного ответа, похожего на положительный, и чего-то там нажал. Платформа упала на сантиметр – пассажиры охнули и дернулись, хватаясь друг за друга, – и плавно пошла в сторону города, сперва неспешно, потом ускоряясь. Кто-то попытался запеть, кажется «Наш паровоз», но тут же сник. Ветер с ревом вгрызался под брови и скулы, заставляя отворачиваться и прятать голову под мышку. Игорь, морщась, все равно заметил, что Малов знай жмет себе невидимый пультик, и платформа меняет то скорость, то высоту, то направление – плавно и вроде бы физически недостоверно. Я лечу, меня несет по воздушному катку, сладко обмирая, подумал Игорь – как, видимо, и все остальные. Платформа будто скользила по пенному слою между двумя воздушными бисквитами – больше всего это смахивало на фрисби с боковым моторчиком или бобслейный, собственно, боб, научившийся разгоняться без наклонного желоба.

Игорь хотел спросить про боковой и задний ход, но колдун Малов опередил: мир вдруг стал закручиваться в неправильную сторону; закидывая голову к спине, Игорь сгруппировался, мотнув головой, и сообразил, что платформа перелилась из фронтального в боковое ускорение, обошла косые ледовые клыки и тут же вернулась на прежний курс. Пару раз быстро тряхнуло, и тут же полет стал чуть другим – смазанным, что ли.

– Вах! – крикнул Малов и засмеялся. – Ай-вай, товарищи, семь километров. Куда дальше?

– А айда над речкой, – крикнул кто-то.

– Куда?

– Ну, на запад – и до Оби, а потом через Ямал к полюсу.

– На фиг, – не напрягаясь, но слышно возразил компьютерщик Рома. – Там царство мертвых, Яша Елескин рассказывал.

Яша Елескин представлял в совете местное население. Три хантских села находились вне зоны интересов Союза, но на первых порах их жители были в городе завсегдатаями: пасли оленей по соседству, рассказывали, что здесь место нехорошее, а ближе к шахтам просто проклятое, пытались торговать корешками, бальзамами и поделками, а изредка и подшабашить на стройках. Гнать их не гнали, наоборот, построили хантский дом на двадцать комнат, с техстанцией и даже загоном для оленей. Но взяли в такой же оборот, как остальных рекрутов. В итоге большинство обских угров (так они назывались по-научному) откатились к местам постоянной дислокации, оставив в хватких лапах Луценко отряд оленеводов при постоянно растущем стаде, а в совете – Елескина, который продолжал делиться фольклорной жутью (в верховьях Ваха живет богиня огня и деторождения Пугос, в верховьях Оби мертвецы, а на небе, по одной версии – бригада богов, из соплей которых произошел человек, по другой – медведи, один из них полез к земле, застрял на дереве, сдох, сгнил и рассыпался червями, и снова без происхождения человека не обошлось) с самодеятельными этнографами вроде Ромы и Эли, а взамен регулярно урывал для земляков добровольный союзнический ясак.

– Мы на небо залезем, разгоним всех богов, – пообещал тот, кто рвался в верховья.

– Советский переворот у медведей или в царстве мертвых – это сюжет, – согласился Камалов, болтая ногами. Он, оказывается, сидел рядышком.

– Вниз до второго, потом до города – и оттуда напрямую обратно, – решил Малов.

Мир снова качнулся к затылку и неохотно упал на место, но Игорь уже привык. Он подсел к Малову и спросил – оказывается, можно было говорить, почти не надрываясь:

– Норма?

– Тьфу-тьфу, – ответил Малов, поглядывая то вперед, то на огоньки между коленей.

– К совещанию, значит, успеваем?

– к совещанию не успеваем, полный комплекс испытаний еще неделю откатывать, но к представлению президенту – запросто. Как раз первый десяток наклепаем, в разных комплектациях.

– И на Красную площадь, как положено. Жаль, что к этой неделе не успели.

– Да успели бы, – злобно сказал Малов. – Руки кому-то поломать надо, знать бы еще кому.

– Что такое? – спросил Игорь.

– Внимание, товарищи, справа от нашей экскурсионной платформы открывается прекрасный вид на второй участок, следующая остановка – Союз Советов! – затрубил Малов, выждал, пока публика оторется, и вполголоса продолжил: – Какой-то мудак перепутал все схемы на финишном этапе. Второй десяток вместо первого, полностью, еще и двадцать седьмая вместо двадцать девятой. Мы корячимся, всю цепочку прогоняем, все поставки прозваниваем, а ни фига. Ладно, додумались от отчаяния уже, все схемы полностью по характеристикам провести – и нашли. А то до Олимпиады корячились бы.

– А по характеристикам зачем? Так разве не видно?

– Игорь, родной, так их вообще не видно. Нанайский народный хор.

– Хантский, – поправил Бравин, потом сообразил и уточнил: – А кто перепутал-то?

– Да кто угодно. Инженеры, лаборанты при оформлении, или просто программу перемкнуло. У этих схем – именно первые порядки и два-семь – два-девять – на самом деле базовые характеристики одинаковые. Ну ты с утра умываться когда выходишь, сонный совсем, из стаканчика не глядя тюбик берешь – это что за тюбик?

– Клей «Момент».

– Вот. Потому что ты безопасность или, допустим, токсикоман. А мы ни то и ни другое, мы в ванной никаких тюбиков, кроме зубной пасты, не ждем. И вот пока не догадались выдавить и посмотреть, не могли понять, чего ж у нас так зубы сводит и вообще вонь и невкусно. А кто положил – ну, может, даже сами, в темноте пакеты перепутали. Ты ж знаешь, как у нас с нано.

– Мы можем гордиться нашими нанотехнологиями, – задумчиво подтвердил Игорь. – У нас самые большие в мире нанотехнологии.

– Большие сразу бы заметили.

– Сергей Леонидович, а специально перепутать не могли?

– В смысле специально? Шутил, что ли, кто-то? Вряд ли. Ну кто с таким шутит.

– Я про другое.

– Вредители?

– Шпионы, – буркнул Бравин.

– Японские, понимаю. Вы, Игорь Никитич, совсем уж советскими детективами не увлекайтесь. Они всем хороши, кроме одного: в жизни так не бывает.

– Сроду не увлекался, – гордо ответил Бравин, неслышно добавив: – А в жизни всякое бывает.

– Ну, Игорь Никитич, это уж вам решать. По мне, бред это. Но держите в курсе, конечно, – попросил Малов и заорал про остановку «Союз», следующая конечная, и про выход через переднюю дверь с проездными документами в поднятых руках.

Народ ссыпался зерном с ладони сеятеля, почти все, кроме красноштанников. Потому что Малов тормознул в конце Таежной, в пяти минутах заполошного бега до «Чайки», которая вот только открылась – на долгие пять часов.

Заполошный бег стартовал, не мешкая. Сперва в лидеры выбились длинноногие программеры, но длинными у них были не только ноги, а физподготовки не хватало, поэтому они быстро скисли и позволили обойти себя быстрым умом и телом Невтонам из разных первых смен. Резервы обхода были ограничены границами тротуара – вычищенного, но все равно утыканного соснами и вообще не предназначенного для массовых забегов. Игорь в три заторможенных прыжка перемахнул через газон, удачно имитирующий бесконечный сугроб, – и дернул по краю проезжей части, молясь, чтобы Кубакин не закончил уже работу, не вышел на улицу и не увидел, – непременно штрафанет, гада принципиальная.

Не то чтобы Игорь хотел хряпнуть – он больше рюмки и не принимал сроду, но последним быть не хотелось. Хотелось быть первым. Все побежали, и я побежал.