Паршев-Поттер уже потрошил застывшую на конвейере машину. Когда Кузнецов с Викторовым настигли маскхалатную общественность, шрамоносец уже снял и раздал бампера и фальшборта, в несколько быстрых вжиков отсоединил и отставил двери и панели, ловко вытащил несколько болтов и скоб, выпростал и завернул юбку – «кипчак» стоял неловкий и прекрасный, как Мэрилин Монро на гинекологическом осмотре, Сергей чуть не отвернулся, – и ткнул ладонью в многофигурное сочленение:

– Это, по-твоему, что такое?

– Паршев, – зло сказал Викторов.

– По-вашему, по-вашему. Что это, а?

– Объясни сам, – попросил Кузнецов, понимая, что надо сдерживаться.

– А техпаспорт почитать у нас не бывает? Ладно, объясняю. Это направляющие, по которым ходят подвески и юбка. Ведут к полостям – вот, под панелями. В одну полость запихнуть два хрена невозможно, поэтому и действует принцип «или–или». Это в техпаспорте написано, на панели и вообще у всех на лбу. А для дураков специальная защита предусмотрена: строгий рычаг, правило контура, плюс залипающая рулевая колонка. Если человек совсем идиот, он все это дело обходит, то есть розетки есть ведь в каждом доме, и затыкать их без мазы, можно только предупредить, что мокрыми руками брать нельзя. Ну или отключить. А против кретина с двумя спицами мы, блин, бессильны.

– Паршев, все!

– Кость Альбертыч, чувак пришел, на Димона наехал, чуть ли не врагом народа его выставил, – а сам, блин, диверсию сделать хотел, еще и с самоубийством. Пусть послушает, блин.

– Слушаю, слушаю, ругайте же меня, позорьте и трезвоньте, – сказал Сергей, тягостно размышляя на тему, ну почему всегда так.

– А все, слушать и трезвонить больше нечего. Короче, подвески уходят не одновременно, а на два такта – так нагрузка правильнее раскладывается. А если бы было на скорости и одновременно... Вот смотри, – Паршев принялся показывать руками, – тут, короче, колесо ухо-одит, юбка ему навстречу, вот тут складка, должно зацепиться, но, допустим, проскакивает – и, когда срабатывает пневматика, получаются четыре таких шара вокруг колес, дальше жесткий контакт, и если математику знаешь, сам считай, сперва будет отскок и закидывание или сперва пробой, а потом уже юзы с закидоном. А это, товарищ Кузнецов, заброс реальный – на крышу, после него вы бы с нами сильно не разговаривали.

– Я понял, – сказал Кузнецов.

– Еще не все понял. Смотрите, вот пластина финальной сборки. Она фиксит направляющие с разницей два микрона. Вот если бы Димон слажал и выставил одинаковый уровень – был бы описанный кобзец. Представили? На полной скорости, на повороте, еще и в тайге, поди? Тут деревья, там второй «кипчак», а? Представили. А если бы Димон слажал и сделал больший дифферент, вас бы сразу на борт бросило, ну и с похожими последствиями. А у вас чего? Юз, кювет и нештатная вправка подушки? И шишки, да? И как теперь Димона назвать, а?

– Спасибо, товарищ Паршев, – сказал Сергей и решительно пошел к Маклакову, который отставил кружку и внимательно рассматривал орхидею. – Товарищ Маклаков, – твердо сказал он. – Дмитрий. Я был неправ и вообще скотина. Вы мне, оказывается, жизнь уберегли. Я, короче, прошу прощения и вообще теперь должен вам.

Маклаков смотрел на орхидею.

– Дмитрий, – повторил Кузнецов.

– Да, я слышу. Все нормально, – произнес Маклаков ровным голосом.

– Хорошо. Я очень извиняюсь, – сказал Сергей, коротко поклонился и, не оглядываясь, пошел к выходу.

Викторов выдержал культурную паузу и за миллисекунду до начала бурного обсуждения происшествия гаркнул:

– Ребят, время! За работу, дискуссии потом! Паршев, ты куда?

– Щас, – небрежно отозвался Паршев, присел перед Маклаковым и сказал: – Димон. Димон, ну хорош. Всё.

Маклаков, не отрывая взгляда от непристойных соцветий, что-то пробормотал.

– Чего?

– Всё равно всё то же самое, – внятно повторил Димон. – Как везде.

– А вот ни фига, – возразил Паршев. – Во-первых, не как везде – везде перед тобой босс извинился бы?

– А, – сказал Маклаков, обозначив движение рукой.

– Не «а». Совсем не «а». Потом, все в наших руках. Объяснили – он понял. Ты вспомни, блин, каким в прошлом году был – и каким стал. Это что, как везде?

Маклаков не отрывал влажных глаз от орхидеи. Паршев гыгыкнул и продолжил:

– Тебе теперь целый Кузнецов по жизни должен. Представился ведь еще, говна-пирога: я, грит, Кузнецов. Кто бы мог подумать. А ты, между прочим, мне должен. Переуступишь, а?

– Лоб болит? – тускло спросил Маклаков.

– У тебя сейчас заболит, шутник, блин. Ты помни: целый ты до первой гречневой каши в столовой.

– Помню, – отозвался Маклаков, наконец-то оживая. – Спасибо, Валер.

– Спасибо не спасет, табло тебе рассверлю – сочтемся.

– Я знаю. Ладно, пошли работать.

– Работа делает свободным, – назидательно сказал Паршев.

Маклаков с усилием встал, малозаметно размял онемевшие конечности и пошел к конвейеру, бормоча под нос что-то ритмичное и вроде бы со словами «Все в наших руках».

– Макс, ты намеков не понимаешь?

– Смотря каких. Явные вроде понимаю. Что-то пропустил?

– Да, наоборот, говорят, не пропускаешь никого.

– Ни одной юбки?

– Ах если б, ах если б. Не льсти себе. Своих не пропускаешь. Лыжню-то уступать надо.

– Своим – ради бога. Чужим, если трактора совсем, – тоже подвинусь, а то раздавят на хрен. А пластунам левым уступать – это замерзнешь, пока их дождешься. У нас там, извини, Сибирь, на месте стоять – под место лечь. Они ж как зомби, прошу прощения, пока догонят, своей смертью умрешь.

– Я не про торговлю сейчас.

– Да я тоже не совсем. А про что?

– Сам не догадаешься?

– Машинное доение жалуется? Знаю, мне Дьякин звонил. Настучал, зараза?

– И это тоже. Но нет, не стучал. Что такое опять?

– А, ну, настучит еще. Так, жизнь у его опекуемых не удалась, руки, оказывается, непосредственно к тазобедренному суставу прикручены – теперь обрадовались, виноватого нашли.

– А конкретней?

– Сев, ну зачем тебе это? Дьякин, если важно, расскажет, нет – так и не надо. Да и нет там пока ничего конкретного.

– Хорошо. Но я на самом деле про другое.

– Так. Теперь «союзники» кого-то не устраивают? Кого?

– «Союзники», в смысле аппарат-то, устраивают...

– Вот тебя. Сев, устраивают?

– Да я старый уже устраиваться. Эффектно, да. Но я по-старому как-нибудь: бумажка, патефон...

– Ну здрасьте. Сам заварил.

– Да, кстати, про заварил. Я про партию, да еще прямого действия, ничего не заваривал. Ты что, по цветным революциям стосковался? Фольксштурм мне тут растишь?

– РСДРП.

– Вот только большевиков нам не хватало. К ночи такие вещи не вспоминай, я и поверить могу.

– И что?..

– И то, что устрою вам реакцию, с перепугу-то. У вашей партии какой принцип?

– Чтобы нам жить не мешали.

– Именно. А это уже называется сепаратизм. Национальный задавили еле-еле – теперь ты нам социальный устраиваешь, идеологический? Что это за заявки вообще?

– Твои заявки.

– Поясни.

– Поясняю. Ты в самом начале как говорил: действовать по обстоятельствам. Мы так и делаем. Пока все было благополучно, шли по плану. Потом уткнулись в обстоятельства непреодолимой силы. Чиновников и партийцев этих вонючих, которые на самом деле та же кочерга, только вид сбоку.

– Как в советские времена – тебе ли не радоваться.