– А хера ты мне голову?..

– Тпр-р-р. Малый совет, у тебя, через час. Хотя какой через час. Поехали, на ходу всех выдернем.

Собрались за час двадцать, все, только Бочкарев опаздывал – у него там вываривался какой-то суперпуперобразец пленочной основы для батарей, результат обещался быть, как мило уточнил Олег Аркадьевич, «до вечера, так что начинайте без меня, а я подтянусь». Вечер уже разлился по Союзу прохладным синим плесом. Но я неплохо изучил Бочкарева (фамилии он соответствовал изумительно, отчего, видать, и не терпел пива), потому сомневался как в том, что он хоть раз подтянется, так и в том, что вечер наступит сегодня, вернее, что счастье видеть Бочкарева обрушится на высокое собрание в ближайшие часы. Будет результат положительным – паучники разобьют пару склянок с радости и ринутся развивать успех, будет отрицательным – разобьют пару склянок с горя и ринутся выискивать ошибку и научно тыкать в другие варианты. В любом случае можно быть уверенным в двух вещах: пара склянок разобьется, а Бочкарева до утра из лаборатории не выманит даже атомный гриб на горизонте.

Начали без него, и сперва довольно продуктивно. Серега кратко поставил народ в курс дела, Маргарита уточнила ряд позиций, который можно было и не уточнять, но должна же она была показать, кто в доме бухгалтер. Истерить перестала, и то хлеб.

Ребята были молодцы. То есть я и не ждал, что придется тратить время на оханья, выкрики типа «да как они смеют!» или «что же теперь делать?» и увещевания наиболее озабоченных справедливостью. Но вот такого диалога в хорошем темпе не ждал тоже.

Маргарита:

– Не только от Минобороны все казначейские поступления прекращены, и все несоюзные дебиторы тоже платить перестали, как по команде.

Сергей:

– Как это вы, Маргарита Владимировна, интеллигентно. Несоюзные, на всякий случай, – значит, те, кто в Союз не входит и отношениями собственности не связан.

Валенчук:

– Денег на сколько осталось?

Финдиректор Тарасов:

– Если на все текущие – на полтора дня. Если только на производственные – на четыре, завтра зарплата, если кто забыл. Если не заплатить тем из поставщиков, кто потерпит, неделя.

Баранов и Егоршев почти дуэтом:

– Зарплаты сдвинем.

Хуснутдинов, отстав на полслога:

– Экономрежим я посчитаю, но процентов восемь точно даст.

Даша, дождавшись микропаузы:

– Из Томска и Тюмени можно попробовать что-то выбить, вечером начну.

И только потом началось: «А почему остатки на счетах такие мелкие?», «А зачем было с не своими связываться?», «А если малый совет и исполком без зарплат оставим – много выкроим?», «А куда Рычев смотрит?» – но тоже ведь правильное направление.

Было, говорят, у Зулькарнаен-патши, он же Македонский Александр, такое испытание для новобранцев: следовало сильно испугать человека – спустив на него медведя, например. Дальнейшая карьера соискателя зависела от того, покраснел он или побледнел от испуга. Считалось, что если человек краснеет, значит, кровь бросается ему в члены, обеспечивая готовность к решительным действиям, стало быть, годен к труду и обороне. А если бледнеет – значит, наоборот, в опасности оцепенеет и в пушечное мясо не годится. Вероятно, такой подход спорен и устарел, но очевидно, что совет Союза, как предписано символикой, в опасности приобретал необоримо красный оттенок.

– Сергей Иваныч, а что в Минфине-то говорят? – спросил Валенчук.

– Ничего не говорят, – сказал Тарасов. – С кем мы обычно на связи, трубку не берут, остальные ничего не знают, говорят, по обычным каналам обращайтесь, мы ни при чем.

– М-да, – сказал Валенчук и вгрызся в губу, а Луценко громко предложил пробить неофициальные контакты ответственных, и пусть отвечают, раз ответственные, ответ, так сказать, держат.

Народ зашумел, а я изучал Игоря, который должен был как-то в шуме поучаствовать, а вместо этого повел головой в нашу сторону и задумался о вечном, аж глаза скатились. Вызывать его на полноголосую откровенность так вот сразу не хотелось – Бравин есть Бравин, – вытаскивать в коридор или там потихоньку связываться через «союзник» было глуповато. Для начала я решил обратить внимание Кузнецова на такое поведение его милого дружка – и обнаружил, что Кузнецов демонстрирует совсем такую же степень задумчивости. Что-то мне это дико напоминало, но что именно, я вспомнить не успел, потому что Сергей, подняв глаза, сказал:

– Да не, не надо. Я уже пообщался с Мордюшенковым, это такой главный перец в казначействе, который нас курирует.

– Интересно, – не выдержал я, попытался себя одернуть напоминанием, что вообще-то нахожусь в отставке, совершенно добровольной, и никто мне ни в чем отчитываться не обязан, тем более предварительно, сильно не успокоился, но тон выровнял: – И чего он сказал?

– Ну, чего. Мне вон Игорь Никитич и телефон его прикованный нашел, и звонок так организовал, что чувак первые две минуты думал, что с Кремлем разговаривает.

– Бал-ли-ин, – сказал Баранов восхищенно.

Я изучал выражение лица Игоря.

Игорь лицо прятал.

– Ну вот. То есть понятно, что команда с самого верху пошла, и он только боялся, что не слишком ретиво ее исполняет.

– Так надо было все концы узнать, – сказал Валенчук.

– Да я и хотел, – с досадой ответил Кузнецов. – Но что-то мой голос сорвался – ну и чувак ведь не в яслях работает, расколотил меня на чем-то. Хотел трубку бросить, еще чекой грозил, сука, прошу прощения. Но я языком зацепился, покошмарил там его слегка.

– На тему?

– Ну, по-всякому. Он сам подставился: вы же, говорит, такие все идейные и независимые, на хрена вам наши кровавые деньги? Я говорю: что, официально признано, что кровавые? Он говорит: ну нефтяные, газовые – все равно запах дрянь. Давайте, говорит, делайте свои. Я говорю: а что, уже можно, значит, вы официально разрешаете? Ну и так далее. Короче...

– Короче, убить не убили, но попинали крепко, – подытожил я.

– Типа того.

– Прелестно. Сереж, если отвлечься от лирики, что мы имеем с доходами и расходами? Значит, основные поступления – от вояк и по линии субвенций – у нас перекрыты, так?

– Почти так. То есть это не совсем основные уже поступления, так, Сергей Иваныч?

– По прошлому месяцу пятьдесят семь процентов, в этом до сорока девяти должно было сократиться, – сказал Тарасов.

– Ух ты, – удивился я. – Это Красноярск, что ли, так поднял?

– Красноярск, Томск и начало ХМАО-ЯНАО, – уточнил Кузнецов. – В общем, это, после Москвы и сети «Союз», как раз третий источник поступлений, который у нас подвис. Там энергопоставки в основном ну и первые «кипчаки» – настаивали ребята, хотя мы и предлагали прошитый вариант дождаться. У них там по всему кругу техзатраты в бюджет первого полугодия забиты.

– Ну вот нам и бюджет.

– Алик, кто ж знал-то.

Хуснутдинов откашлялся и сказал:

– С энергией-то они сильно не попрыгают. Мы им от шести до двадцати процентов запитываем. Отключим на хрен – начнут платить, уж Томск точно.

– А это можно отключить, что ли? – удивился Кузнецов.

– Вот так, – заверил Хуснутдинов, щелкнув пальцами.

– Saq?ldaw?q,[20] – сказал я тихонько.

– Konlasasen kilmasa da, koclan, konlas,[21] – ответил он явной цитатой.

– Товарищи татары, заманали, – раздраженно сказал Кузнецов.

– Учите истинный язык, – равнодушно ответил я, засмеялся и извинился.

– Так я отключаю? – спросил Хуснутдинов.

– Погоди, сперва поговорим языком ультиматумов. Сколько у них там? Как у нас, минус семь–десять? Должны тогда быстро всосать. Дадим срок до вечера, утром отрубим. Дальше что у нас есть? Дилеров можем покошмарить?