Но это я, пожалуй, напрасно говорю. Давайте лучше сразу обозначу два аспекта, которые могут показаться вам существенными. Во-первых, мы не помешаем, напротив, создадим все условия для того, чтобы вы защитили кандидатскую и при желании пошли дальше. Ваша степень для нас будет едва ли не важнее, чем для вас. Во-вторых, Георгий Андреевич совершенно не возражает против того, чтобы вы приняли наше предложение. Во все детали в беседе с ним я вдаваться не стал, но в целом дискурс обозначил. Он одобрил.

– О как! – сказал я, оторвавшись от растерзанного ягненка.– Без меня меня женили. А хоть в детали посвятите?

– В случае вашего согласия – безусловно. До тех пор – нет. Эксклюзивный проект, вы уж извините. Раньше времени светить совсем без файды.

Я поднял брови, потом хихикнул, сообразив, что не ослышался и имеется в виду именно fayda – польза по-татарски.

– Респект, – сказал я. – Сами придумали?

– Да что вы, у нас это устойчивое выражение было. И еще: «ха-азер!» Правильно?

– Ну, в какой-то мере – как бы прямой аналог «Щазз». Да я ж в Казани и не был, можно считать. Вы хоть намекните про проект, а?

– Ох, Алик.

– Ну интересно же. Вы что, решили департамент по продаже термоядерных технологий создать и вам туда юристы-смертники понадобились, для переговоров с персами?

– Алик, вы на какую тему диплом пишете?

– «Обеспечение соблюдения авторского права при использовании государственных, национальных и субнациональных наименований в гражданском и хозяйственном обороте». Коряво, да, зато более-менее корректно.

– Разве это имеет отношение к продаже оружия или к персам?

– А разве «Проммаш» занимается национальным брендингом?

– А разве я не сказал, что мы готовимся к диверсификации?;

– А вы точно в арабских странах, а не в Израиле три года мариновались?

Рычев, к счастью, засмеялся. Ну, в своей манере – растянул складки, идущие от крыльев носа, и произвел некий звук.

– Серьезно, Максим Александрович. Вы будете брать роялти с латиносов за то, что они российский флаг с фюзеляжей истребителей решат не стирать?

– Хорошая идея. Алик, в вас действительно есть потенциал.

– Хо-хо. Я и не старый еще. То есть работа будет все-таки в рамках «Проммаша»?

– На первых порах, да. Но затем я рассчитываю, что при вашем участии будет создана новая структура, на которую лично я, честно говоря, возлагаю огромные надежды. И это не только бизнес-надежды. Это с будущим связано. Нашим будущим, Алик, вашим, ваших близких и родных, и далеких. Это если без деталей. В общем, для меня и для моих единомышленников это дело всей жизни. Это не торговля железками или электроникой. Это очень серьезно. Я вижу, вы человек думающий и болеющий за страну. И это такой шанс, понимаете... В общем, я обещаю – вы не пожалеете. Так что, Алик, как вы смотрите на такое предложение?

– Лестно, конечно. Непонятно, честно говоря, но очень лестно, Максим Александрович. Но понимаете...

– Стоп, Алик. Я все понял. Давайте так. Пока мы фиксируем потепление взаимоотношений и позитивный настрой. Расходимся, а двадцать восьмого, когда я снова с ребятами говорю, возвращаемся к теме.

– А ребят тоже в эксклюзивный проект?

– Нет, что вы. С ними проще – административный департамент расширяется, в юротделе несколько вакансий возникло – а мы предпочитаем людей со студенческой скамьи брать. Дело-то такое, госважности, сами понимаете. Вот меня и попросили в качестве рекрутера выступить, раз все равно с вами...

– А why, как говорится, me? Чем я такой особенный?

– Так очевидно же. Во-первых, ваша специализация и тема научной работы. Она магистральная для нас. Во-вторых, опыт практической деятельности – короткий, но очень впечатляющий. Вы не учитываете, Алик, какую роль сыграло то, что вы именно с Сучковым дебютировали. Только из-за того, что у вас такая компашка кимоношников сложилась, непрозрачная снаружи, вы не засветились на рынке. Будь вы в штабе любого другого кандидата, самого занюханного, вокруг вас уже пять хэдхантеров хороводы водили бы. Условия бы предлагали, все такое. На всякий случай, если они таки возникнут: наши условия лучше.

– Насколько лучше-то? – не выдержал я. – Хоть эти детали обрисуйте.

– А! Ну это просто: сразу оклад полторы тысячи чистыми и жилье, через полтора-два года – квартира в Москве. Она остается за вами независимо от того, в какой точке России или мира вам придется работать дальше. Плюс полный соцпакет.

Я даже не стал спрашивать, какие точки мира грозят, едят ли там шатенов, что такое соцпакет и будут ли перечисленные условия прописаны в контракте. Я сказал:

– Максим Александрович, не надо ждать двадцать восьмого. Я, может, разочарую вас, но я согласен. Здесь и сейчас.

Рычев с шумом выдохнул и сказал:

– Алик, нельзя же так пугать. Я сперва подумал, что вы отказываетесь.

– Максим Александрович, вы просто не с того начали. Извините, ради бога, но вы, видимо, давно не жили в общежитии или на съемной квартире.

Рычев подумал и сказал:

– Да. Видимо, да. Тогда без затей – послезавтра... Нет, даже завтра, если получится, я вас с одним человеком познакомлю – сразу и начнем. Да. А ведь прав Булгаков, да, Алик?

– Что черта героем сделал? Правду говорить легко и приятно, – подтвердил я. – Максим Александрович, так как насчет деталей? Или сначала надо где-нибудь кровью расписаться?

– Да нет, не надо. А проект, если в двух словах, незамысловатый. Называется «Советский Союз».

Сергей давно усвоил, что при встрече с автором афоризма «На работу как на праздник» надо сразу проводить двойку «солнечное сплетение – подбородок». Но в это утро он бы только потрепал лицемерного подлеца по прыщавой щеке и отправил жить дальше.

Любимый город наконец отмылся от весенних чудес и оказался чистым, свежим и ярким. И особенно родным – после каталонских-то выкрутас.

А любовью, оказывается, тоже можно объесться. И найти в пресыщении новый уровень счастья.

Проснуться, не отойдя от нежности, сменившей привкус в родном доме, открыть глаза в желтое солнце, ощутить мягкий Маринкин поцелуй и запах кофе – елки зеленые, как я ее люблю! Позавтракать в постели по заведенному в Гишпании обычаю – правильно, пересадим все ценное в наши грязи, – несуетливо собраться, выйти в любимый город. К накопившимся делам. Без меня там, поди, смрад и полумрак, все заскорузло и уткнулось носом в паутину.

Чертовски хотелось работать.

Дорога была шоколадной, идиоты куда-то делись, уступив эконишу взаимно вежливым водителям, офис сиял, сотрудники тоже. Коммунизм, блин.

Наташка залучилась, полезла целоваться, попросила разрешения позвонить Мариночке, чтобы она все рассказала. А нам-то что рассказывать? Все спокойно, без эксцессов. Валя только Дорофеев сегодня несколько раз уже заглядывал, просил предупредить, как только вы появитесь. Но он вообще помутнел как-то, пока вас не было, зайдет, потопчется и уходит. Медвежонок. Ну да, конечно, подождет. А больше ничего. Да, все замы на месте, только Комаров в отпуске. Хорошо, всех к трем часам приглашу.

В кабинете было чистенько, стояли свежие цветы – ну Наташка, – а под ними лежал ворох открыток и телеграмм.

Сергей плюхнулся в кресло, покачался, рассеянно улыбаясь, дотянулся до вороха и стал по одному выдергивать и читать плотные листки, похожие на мультипликационных бабочек. Совсем разулыбался, когда ожил селектор.

– Сергей Владимирович, вас из Москвы спрашивают, сказала Наташа.

– Агафонов, что ли? Давай.

– Нет, из ЗАО «Союз» какого-то, Корниенко Николай Иванович.

– О, считай, коллеги. Все равно давай, – сказал Сергей, поднимая трубку.