Солдаты пожимают плечами и привязывают три коробки с патронами, тоже вес не маленький — почитай, два пуда будет. Секунда, и груз рывком затянут на дерево.
Через недолгую паузу, по стволу дуба начинает молотить сумасшедший дятел. Такой грохот всех австрияк по тревоге поднимет!
— Занять оборону! — уже не таясь, зло орёт старший расчёта и, передёрнув затвор карабина, прячется за необъятным стволом дуба. Остальная четвёрка, увязая по колено в грязной жиже, рассыпается цепью за соседними деревьями.
Сверху на голову старшего сыплются срубленные ветки, в воздухе кружат дубовые листья, словно где — то над головой невидимый великан подстригает крону декоративного кустарника, только из гигантских дубов.
Вражеская пехота не рискнула вылезти из окопа на шум, только ощетинилась стволами винтовок. В этот момент русский батальон уже в полный рост, молча, шёл в атаку.
Через секунды, австрийские пулемётчики огнём прижали пехоту к земле.
Солдаты стремились укрыться за телами павших казаков и их лошадей.
Зло свистящие пули безжалостно добивали раненых лошадей, вскапывали землю у изголовья русских солдат. Свинцовый ливень щедро поливал ратное поле. Небо грохотало.
Но внезапно в жуткую симфонию смерти ворвался отличный от предыдущего рокота размеренный стрекот одинокого виртуоза. И многочисленный оркестр профанов пристыжено умолк.
Казалось, каждая пуля виртуоза била в мозг. Каждая пулемётная строка ложилась ровненько по линии окопов. На огневых позициях пулемётных расчётов виртуоз выписывал замысловатые узоры. С негодованием ломая и круша инструменты неумелых музыкантов.
Окопы австрийцев затихли, массовка залегла в убогих «оркестровых ямах». Виртуоз не терпел чужую музыку. Стоило поднять инструмент, и мастер тут же наказывал ослушников. Он не шлёпал по попке — бил в голову!
Русский батальон поднялся в атаку с дружным: «Ура — а — а!!!»
С тыла тяжёлой поступью пошли в атаку уставшие, перемазанные грязью, товарищи из первой роты.
Но австрийская пехота головы не поднимала. Неведомый строгий Виртуоз обозревал сцену, казалось с самих небес. За непослушание он карал только смертью. Раненых в окопах не было, словно каждую пулю всаживал в голову чудо — снайпер.
Русский батальон ворвался в окопы, австрийцы не сопротивлялись. Оказалось, что все офицеры выбиты поголовно, притом в прямом смысле — поголовно! Вязать пленных и собирать трофеи оставили измученную ночным рейдом первую роту. Ширкову поручили удерживать левый фланг до подхода основных сил полка. Батальон сходу ударил по тылам, где за холмом располагалась артиллерийская батарея и штаб противника. Дальнейший ход боя предопределён. Враг вынужден либо спешно бросать укреплённые позиции, либо группировке грозит полное окружение и плен.
Текущее сражение, исключительно благодаря мудрости генерального штаба, было выиграно почти без потерь. Досадным недоразумением казалась лишь потеря казачьего эскадрона в самом начале операции. Но, что значит жалкая сотня казачков, в сравнении с грядущими наградами за славную победу? Над полем брани грохотало: «За Веру, Царя и Отечество!»
Вот только одинокому молоденькому казачку сей бравый клич колол душу. Для него война только ещё началась, а он уж не верил в праведность массового смертоубийства. И жадному царю служить, тоже как — то перехотелось. Отечество, конечно, надо бы защищать, однако война — то сейчас шла на чужой земле. Нуждается ли отечество в такой войне? Тяжёлые думы раскалывали голову четырнадцатилетнему пацану. Он всю свою недолгую жизнь готовился воевать за правое дело, и вот теперь усомнился в праведности начатой всемирной бойни.
У пацана ещё не находились ответы, на бурей кружившиеся в сознании вопросы, но душой он чувствовал несправедливость, неправильность и ненужность разразившейся войны.
Алексей молча отдал, пышущий жаром, инструмент смерти. Пулемётный расчёт истово крестился и шёпотом бубнил оградительные от бесовской силы молитвы. Так стрелять простой человек не мог!!! Да и дубовые ветви шашкой срезать, как солому, тоже не в людских силах. А на окаменевшем скорбном лике юноши глаза горели адским огнём. Когда он задумчиво бесшумно проплыл мимо солдат, им показалось, что небо придавило всех к земле, даже дыхание перехватило.
Алексей не заметил, как очутился посреди заваленного трупами поля. Любимый конь, Сивка, пал в бою под есаулом. Изрешечённый пулями казак лежал рядом.
Алексей опомнился от тягостных дум, осмотрелся вокруг. Двое санитаров подъехали на бричке и укладывали на солому раненых пехотинцев.
— А казаки живые есть?! — с надеждой крикнул Алексей.
— Можа и есть кто, — лениво отмахнулся пожилой санитар. — Только мы к дохтору сперва легкораненых отвезём, пока кровью не изошли. А на тяжёлых у дохтора сейчас времени всё одно не будет. Одному всех калеченных не поднять. А ну, как не довезём тяжёлых до лазарета? Почитай, тогда зря бричку туда — сюда гоняли? А туточки, во сыром поле, богу душу отдаст хороший человек, которого, наверняка, спасти ещё можно было. Ты лучше, мил человек, подмагнул бы добрым людям. Вот тебе брезент. Найдёшь кого, не шибко покалеченного, — ложь сюды. Мы с Фролом вернёмся — в лазарет свезём.
Алексей торопливо пробежался по всему полю. Легкораненых уже унесли товарищи. Кого — то ленивые санитары увезли. Но то всё были пехотинцы. Казаков же скосили пулемётным огнём задолго до второй атаки, раненых изначально было мало. Да и на полном скаку с лошади упасть — тоже здоровья не прибавится. Однако хоть время упущено, но троих живых ещё казаков Алексею отыскать удалось. У каждого по несколько пулевых ранений, и переломы костей в изобилии.
Алексей осторожно поднимал обмякшие тела, стараясь не потревожить раны, и на руках, словно детей малых, нёс на расстеленный брезент. Дожидаться «труповозку» он не стал. Санитары правы: доктору сейчас не до безнадёжных пациентов. Алексею оставалось только рискнуть, применив свою колдовскую Силу в полную мощь. И хоть поле далеко просматривалось, но угадать, что творит в кровавом кругу сын ведьмы, сейчас некому. Только из занятых окопов солдаты иногда сочувственно выглядывали на бродившую по полю скорбную фигуру одинокого казачка.
Алексею срочно нужен был надёжный, управляемый источник огня. Он вспомнил, как намучился в прошлую ночь со спичками, прижигая рану дяди Степана. Теперь же в каждом теле казака по три дырки — затворять раны нужно спешно. Алексей побежал к павшему есаулу, вывернул карман. На траву выпала керосиновая зажигалка и серебряная луковица карманных часов. Алексей взял зажигалку и хотел уйти, но… рука покойного есаула упала на ладонь пацана, прижав её к серебряной крышечке часов. Будто бы извинялся мёртвый есаул за то, что обидел честного казака недоверием, что его станичников на верную смерть повёл, что из мелкой зависти любимого коня у казака отнял.
Алексей вздрогнул от неожиданности, свободной рукой провёл над телом есаула — нет, кровь по артериям не течёт, мертво тело. Но покаявшуюся душу отказом оскорблять не стал, принял часы в знак примирения.
Низко пролетев подошвами сапог над самой травой, Алексей стремительно вернулся к смертельно израненным казакам. Наклонился над первым, ножом рассёк мундир, открыв раны на груди. Провёл ладонью над окровавленной кожей — гравитационное поле Силы соскребло всю грязь с поверхности. Пальцы лекаря сжались в кулак — из раны, тонкой нитью, потянулась красная субстанция, сформировалась в маленький шарик и зависла в воздухе. Рука лекаря отбросила шарик в сторону, он кровавой кляксой испачкал траву. Затем пальцы, словно ухватили невидимый мелкий предмет, потянули его вверх. Из раны выползла пуля и, как оса, зависла в воздухе. Небрежным движением чародей отбросил кусок металла в сторону. Пальцем левой рукой сын ведьмы высек кремнём искру, пламя от зажигалки стало медленно расти. Поле Силы ускорило подачу горючей жидкости и сжало плазму, пламя вытянулось тонкой голубовато — алой иглой. Правая ладонь сформировала конфигурацию потока, плазма искривилась и, словно волшебный огненный эликсир, изящной струйкой полилось вглубь раны. Алексей провёл огонь по всему пулевому каналу, затворяя раны. Последней сильной вспышкой ожёг входное отверстие. Противно запахло горелым мясом.
