А здесь, прямо на бруствере окопа, уложены друг на друга рядками, словно брёвнышки в стенке, заледенелые трупы немцев. В амбразуре «дота мертвецов» кипел паром раскалённый ствол «Максима». Две пулемётные ленты, со стреляными гильзами, ещё шипели злыми змеями на снегу, а внешняя сторона «стены» дота испещрена сотнями пулевых отверстий.

И всюду лишь трупы: в залитой кровью траншее, на заснеженном поле, в колючей паутине проволочных заграждений. Только вдали видны заползающие в австрийские окопы серые «тараканы».

Когда русская пехота хлынула с холма, Алексей сделал свой выбор. Он предпочёл отправиться в медпункт, спасать истекающих кровью раненых. Жизни русских солдат для него ценнее, чем контроль «мёртвого поля». Казак понимал, что оставь он австрияк на поле, командование прикажет штыками выбивать противника с позиции, ведь в воронках их ружейно — пулемётным огнём не достать, да и артиллерии сильной в батальоне нет, чтобы поле перекопать. А стоит ли этот кусок ничейной землицы пролитой солдатской крови? Что даст тупое взаимное истребление? Штабные стратеги побалуют офицерскую спесь. Поквитаются солдатскими жизнями за глупый просчёт— обошли их немцы с фланга, по льду, через болото. Безусловно, победа на нейтральной полосе сегодня была бы за русским батальоном, у австрийцев настроение уже не боевое, и офицеры все полегли. Но сколько, после штыковой мясорубки, останется от батальона целых солдат? Алексей понимал, что всех раненых он спасти не сможет, а до лазарета живыми и половины не довезут. Стоит ли, ради наград, отдавать человеческие жизни?

Собственного кровожадного демона в душе Алексей сегодня накормил до отвала, не избаловался бы теперь, не возжелал бы регулярных жертвоприношений. Алексей с омерзением зашвырнул окровавленный топор далеко в поле и метеором полетел по ходу сообщения к медпункту.

Санитар успел занять пост, прежде чем солдаты впрыгнули в окопы. Никто не видел пулемётчика, устлавшего трупами белый саван поля. А ведь стрелок должен быть среди живых! Однако все догадывались, кто умеет так метко стрелять— был уже прецедент, и на этом самом месте был!

Командиры, распределив бойцов по позиции, сразу отправились в медпункт. Никто из солдат не решался заглянуть внутрь «пещеры отшельника». Совестно мужикам в глаза казаку смотреть, да, честно сказать, и… боязно как — то. Ведь не понятно, как шаману удалось поднять в рукопашную атаку раненых солдат. А как они сумели порубить в капусту кучу супостатов, вообще уму непостижимо! На телах русских солдат живого места нет, все пулями пробиты, штыками исколоты. Вот это рубка шла в траншеях!

Когда поручик Ширков и майор Вольдшмидт вошли в медпункт, санитар в белоснежном, словно накрахмаленном, халате, прервал перевязку раненого и обернулся:

— Здравия желаю, Ваше благородие, — каким — то уж очень усталым голосом поприветствовал офицеров ссутулившийся казак. После пролетевшей бури ярости, в душе Алексея воцарился мёртвый штиль. Никогда парнишка так ещё не уставал. Если раньше Алексей порхал над волнами гравитации, словно яхта по простору океана, ловя парусом сильные порывы ветра, то сегодня ему, похоже, пришлось грести веслом, лавируя на байдарке в стремительном горном потоке.

— Твоя работа? — кивнул в сторону кровавого побоища майор.

— Не один сражался, Ваше благородие, вместе с солдатами. Отважно дрались, жаль, не выжил больше никто. Прошу представить всех павших героев к наградам. — Не стал отрицать своё очевидное участие казак. Другие так метко стрелять с пулемёта не смогли бы.

— Всех представим, — снял фуражку офицер и перекрестился. — Поручик, у вас там кинокамера была. Уцелела?

— Ещё не проверял, — пожал плечами Ширков. — Штабной блиндаж, вроде, цел.

— Найти аппарат и заснять кинохронику подвига! Не выйдет ничего с кино, тогда фотографии хоть сделайте. Не то, штабные крысы, не поверят опять нашим победным реляциям, зажмут медали героям. Повесят себе на грудь ордена, а солдатским вдовам голые похоронки отправят, без пенсий за медали. В рапорте особо распишите подвиг санитара, что повёл в контратаку раненых бойцов и пулемётным огнём остановил продвижение неприятеля. Целый батальон держал в одиночку, пока подмога не подоспела.

— Так точно, господин майор! — козырнул поручик и опрометью бросился исполнять, пока солдаты «красивую картинку» не испортили.

— Благодарю за службу, Алексей Ермолаев! — отдал честь казаку офицер и по — отечески пожалел измученного парня— тусклые, постаревшие глаза Алексея выдавали его усталость. — Перевязку заканчивай и отдыхай, других раненых сразу в лазарет отправят. И это… сменный халат там попроси, а то твой уж слишком сильно изорвался… сегодня.

Алексей умел гравитационным полем отделять разнородные частицы (очищать ткань от крови и грязи), но вот штопать, на ходу, халаты пока у него не получалось. Хорошо, что боевого офицера не волновала дьявольская природа Силы казака, главное— использует с пользой для батальона. А санитаром ему быть или пулемётчиком, пусть парень сам решает— совесть подскажет. Да хоть заклинателем мёртвых, лишь бы во славу Веры, Царя и Отечества!

После отражение немецкой атаки, по окопам расползлись слухи страшные. Солдаты шептались по обе стороны линии фронта. Немцы и австрийцы пугали друг дружку ожившими мертвецами и снеговиком с топором, а русские спорили о шаманском заклинании, что, будто бы, способно раненых наделять нечеловеческой силой и живучестью.

В штаб русской дивизии поступило пространное, путаное донесение от штабс — капитана Хаусхофера. Из бумаги той следовало, что завёлся в первой пехотной роте настоящий дьявол, а местное командование и полковой священник потакают бесу. И ещё приписками занимаются — требуют вручения «Георгиевских крестов» всем павшим в окопах бойцам, поголовно. Однако такого быть не может, чтобы все геройски воевали. Притом никто воочию их подвига не видел, а в бою выжил лишь один подозрительный казачок — санитар. На этого удальца Хаусхофер уже пытался обратить внимание командования полка, но должной реакции не последовало.

В штабе дивизии происшествием заинтересовались. Столь массовое проявление героизма на фронте встречалось крайне редко. Разобраться с очевидной фальсификацией и бредовыми слухами направили компетентную комиссию. Возглавил её, как ни странно, капитан контрразведки дивизии Кондрашов Эдуард Петрович, назначенный по настоятельной просьбе управления контрразведки фронта. Штабные майоры оказались в подчинении у капитана, на что сильно обиделись и, тихаря, решили дело саботировать. Бумажные крысы с ходу закопались в канцелярии полка, выискивая компромат. В тёплых избах дознание проводить комфортнее, нежели ютиться в холодных сырых блиндажах. Да и в окопах живых свидетелей того странного боя всё равно нет, зачем же зря задницу морозить? А подозреваемого санитара можно и в штаб полка притащить, тут на него нашлась целая подшивка докладных, Хаусхофер уж расстарался.

До позиций первой роты добрался лишь капитан Кондрашов с парочкой сурового вида подручных. Сам глава комиссии внешность имел неприметную: среднего роста, среднего телосложения, простоватое лицо с небольшими усами по офицерской моде. Лишь цепкий взгляд колол глаза встречным, словно в душу заглядывал.

Командирский блиндаж нашёл сам, охрану оставил снаружи. Отряхнул снег с плеч полушубка и зашёл в освещённое керосиновой лампой помещение.

— Здравия желаю, господин капитан! — навстречу встал из — за стола поручик.

Спиной к входу сидел казак. Поднялся с табурета, развернулся, тоже вытянулся по стойке смирно.

— Боевое охранение у тебя, поручик, ни к чёрту, — снял папаху с головы капитан, аккуратно сбил с неё снег и повесил на вбитый в стену гвоздь. — Шастают по окопам непонятные личности, а командир и не знает. Эдак, опять немцев с тыла в окопы запустишь.

— Враг с фланга ударил, через замёрзшее болото, — смутился выволочке молодой поручик. — А на вас офицерская форма — солдаты робеют остановить.