Фельдфебель уныло пробубнил стандартный текст про дезертиров, изменников и революционеров, запнувшись лишь в конце. Он на долгую минуту умолк, повертел бумагу в руках, словно проверяя на свет денежную купюру, потом подбежал к главному жандарму и шёпотом спросил его мнение.

Котов внимательно рассмотрел подписи, проверил печать и красноречиво посмотрел на скучающего капитана Кондрашова. Тот ободряюще помахал ладошкой, мол: «Давай дальше».

— Трибунал постановил, — фельдфебель выдержал торжественную паузу, — признать Алексея Ермолаева, Фёдора Карпина и Андрея Волкова виновными и присудить каждому… по три года ссылки в Сибирь. Вердикт окончательный и обжалованию не подлежит.

Народная площадь взорвалась ликованием, караул облегчённо выдохнул, жандармы недоумённо переглянулись. Стоило ли, ради такого зряшного дела, так суетиться?

— Ну, и жулик вы, господин капитан, — подойдя вплотную к Кондрашову, с явным облегчением прошептал Котов и промокнул лоб… влажным платком.

— Я же сразу сказал, что мне, для предотвращения мятежа, нужна не копия приказа, а второй полноценный экземпляр, — докуривая сигарету, усмехнулся капитан и поднял указательный палец: — Второй экземпляр.

— Как же Хаусхофер подписал… другой приказ?

— Нервничал, торопился куда — то, — пожал плечами капитан. — Надеюсь, вы не будете утверждать, что второй хуже первого.

— Главное — смутьяны убраны из полка, и не станут докучать честным людям, — отмахнулся довольный жандарм. — А расстреляны сразу или сосланы на годы в Сибирь — не суть важно.

— Правильная позиция, которую я вас прошу донести и до жандармского управления, — Кондрашов очень серьёзно посмотрел в глаза офицеру. — Царёвы слуги должны жить дружно.

— Не извольте беспокоиться, господин контрразведчик, ваши подопечные отправятся по этапу целыми и здоровыми.

— Поверьте, милейший, это в ваших же интересах, а то вон оно, как неудачно с Хаусхофером получилось — то. — Кондрашов положил руку на плечо жандарма и слегка развернул в сторону осуждённых, указывая взглядом на крайнего узника. — Наш казачий шаман полон ещё сюрпризов.

Алексей, уже особо не таясь, приложил гравитационные силы к нитям пеньковой верёвки, и волокна, как перетянутые струны, разорвались. Непринуждённо сбросив порванные узы на землю, Алексей бережно отколол награды с гимнастёрки и сложил в снятую папаху.

— Семён, отошли в родную станицу: награды, казачью шашку и все книги из библиотеки — моему крёстному отцу, Матвею Ермолаеву.

— Не волнуйся, друг, всё сделаю, — принял в руки награды Семён. — А как остальным твоим капиталом распорядиться?

— Деньги узнику ни к чему — меня на казённые харчи перевели, — обнял друга на прощание Алексей и рассмеялся. — Задаром довезут до края земли Русской, а там и до Америки рукой подать. Может, на удачу, со мной махнёшь.

— Нет уж, я лучше по купленному билету, с комфортом, до тёплых краёв чуть позже доберусь.

— Ну, тогда мы с товарищами втроём пойдём за мечтой, — небрежным взмахом ладони, смахнул верёвочные путы с рук узников сын ведьмы.

Кондрашов, понаблюдав издали за распоясавшимся шаманом, с грустью заметил:

— Никогда не надо становиться на пути у человека, которому уже нечего терять. — Потом, чуть помолчав, капитан добавил: — Особенно, если это вовсе и не человек…

Алексея с товарищами довезли на немилосердно скрипящей ржавыми не смазанными осями подводе до городской тюрьмы. Помариновали неделю в общей камере. Кормили сносно, но арестантской робы ссыльным не выдали — политические ходили в цивильной одежде. Ну, а в данном случае, в солдатском обмундировании, только без погон на плечах и без кокарды на фуражке. Алексей носил фуражку, подаренную напоследок Семёном.

Устраивать побег сразу казак не стал, предложил товарищам доехать до конечного пункта, и уже бежать из — под открытого неба. Иначе в тюрьме или в поезде придётся стражу Силой давить, а напрасных жертв не хотелось бы.

Когда прибыли в Ростовскую пересыльную тюрьму, где формировали этап на восток Русской империи, то попали в одну камеру с политическими, высланными из губерний Кавказа. Большевик Фёдор Карпин встретил знакомых товарищей, Алексей с анархистом Андреем Волковым оказались «на обочине». Опытные подпольщики, опасаясь провокаторов, с молодыми анархистами душевных бесед не вели. Вежливо поздоровались и отсадили в сторонку. Молодой казак не обиделся.

Тюремный каземат для политзаключённых был достаточно вместительным: в центре установлен длинный дощатый стол, вдоль боковых стен ряды железных кроватей, в торцевой пробиты узкие зарешеченные окошки, под самым потолком. Алексей занял свободную койку в углу, и, не стесняясь удивлённых взглядов, разделся по пояс. Он ввёл в свой распорядок дня выполнение силовых изометрических упражнений. Форму терять не хотелось. На несколько минут в камере повисла мёртвая тишина, хилая интеллигенция изумлённо таращилась на стройного атлета. Чётко проступающие под кожей мышцы вздувались крутыми буграми. Когда силач упирался руками в стену, пытаясь сдвинуть каменную махину, то из — под пальцев сыпалась серая пыль от штукатурки, и, казалось, будто кирпичи жалобно поскрипывали под напором железных мышц.

Алексей развернулся спиной к сокамерникам, но всё прекрасно видел «колдовским» зрением. Глава большевистской ячейки, который представился при знакомстве с новичками Маратом, глядя на казака, покрутил растопыренными пальцами у виска. Фёдор Карпин замотал головой и начал возбуждённо шептать Марату на ухо. Главарь внимательно вслушивался в торопливый говор и, не отрываясь взглядом от мускулистой спины молодого атлета, уже одобрительно кивал, изредка поглаживая густые чёрные усы.

Алексей, не доставая часы, сверял личное расписание с тюремным. Он выполнил получасовой комплекс упражнений, оделся и приготовился к приёму пищи. Через минуту в окошко двери началась раздача тарелок с похлёбкой. Алексей взял положенную «пайку» и примостился на краю стола. Рядом уселся Волков, напротив — Карпин и, поменявшись местами с завсегдатаем, Марат. Пока трапезничали, на этом краю никто не переговаривался. Марат изредка бросал пристальные взгляды на молодого казака, сразу определив сословие по красным лампасам на синих галифе.

Когда дошла очередь до горячего чая, Марат предложил гостям коробку с рафинадом. Друзья с благодарностью приняли угощение и смаковали напиток чуть дольше остальных. Оставшись с бывшими солдатами за столом наедине, Марат осторожно поинтересовался:

— И какие у молодых людей планы на ближайшее будущее?

— Да и вы, вроде, ещё не старик, — огрызнулся студент — анархист.

— Что ты, Андрей, сразу ерепенишься. Товарищ по делу спрашивает, — одёрнул друга Фёдор и с воодушевлением признался: — Я собираюсь сражаться на идеологическом фронте, где партия прикажет.

— Мы же мечтали в Америку рвануть? — удивился резкой смене настроений Алексей.

— Может, и за границей революцию поднимать надо, — заметался между двух товарищей Фёдор.

Анархист неожиданно тоже пересмотрел прежнюю позицию:

— Спасибо, Алексей, что от расстрела спас, но я уж лучше три года в Сибири посижу, чем всю жизнь по заграницам бегать, — уткнувшись взором в стол, честно признался Волков.

— Ну, как хотите, я и один могу в путешествие по заморским странам отправиться, — обиженно махнул рукой казак.

— Куда ты один в чужой мир полезешь? — беспокоился за неопытного пацана Фёдор. — Ты же простых бытовых мелочей не ведаешь. Тебя отлично натаскали выживать на поле боя, а среди толпы мирных обывателей ты, как белая ворона. Даже стоимость вещей и услуг не знаешь.

— Разберусь, как — нибудь, — хмыкнул нелюдимый парень, понимая справедливость упрёка. Самостоятельно в цивилизованном обществе он ещё не жил. — На крайний случай, везде дремучий уголок мира найдётся — в дикой природе выживу.

— Впервые вижу Маугли, тому тоже легче в джунглях прожить, чем среди людей, — добродушно рассмеялся Марат и, заметив обиду в глазах парня, пояснил: — Это один индиец, мальчишка, выживший в диком лесу среди зверей.