— Так хорошая же книга, интересная, — не признал вины книгочей.

— Хорошо, что не политическая, — с облегчением вздохнул поручик. — А о литературных её достоинствах будешь с отцом Онуфрием дискутировать. Но обязательно скажи, что по моему приказу солдат развлекал, что командир роты репертуар одобрил. Я с утра беседу с солдатами проведу, чтобы лишнего не болтали. Не то они свободными вечерами не сказки про индейцев слушать в курилке будут, а вигвамы, в три наката, из брёвен строить.

Утром, сразу после завтрака, в расположение пехотного батальона прикатил крытый тарантас с комиссией из штаба. Из него первым выбрался тучный батюшка в чёрной рясе, отец Онуфрий. Затем из — за его необъятной фигуры показался щупленький фельдшер в белом халате, Печкин. Последним покинул средство передвижения штабной писарь, Семён.

— А штабс — капитана, где потеряли? — заглянул в крытый тарантас встречающий унтер — офицер.

— Ой, да ну его, Берёзкин, не поминай чёрта, — поправил почтовую сумку на плече Семён и отмахнулся пухлой канцелярской папкой. — Я буду вести протокол комиссии, а господин штабс — капитан после проверит и подпишет.

— Не богохульствуй сын мой, — отвесил писарю смачный подзатыльник поп. — Животом занедюжил председатель, в лазарете у Роман Васильевича остался Хаусхофер.

— А Фрол, что бидоны с кухни привозил, байку сказывал: будто испужался штабной офицерик в гости к подпоручику Щетинину приезжать, — рассмеялся хорошо осведомлённый Берёзкин. — Будто бы у Хаусхофера дворянская спесь взыграла, и он дуэли возжелал, когда узнал, что офицер, ниже по званию, грозил его с холма спустить на жопе. А начальник штаба ему посоветовал: лучше на время оглохнуть, ибо разодранные штаны можно у портного новые купить, а вот, если артиллерист своим палашом развалит Хаусхофера до задницы, то половинки уже даже хирург не сошьёт.

— Какие страсти тут кипят! — удивился Печкин и донёс известную ему версию — А мне господин Хаусхофер сказал, что комиссия должна разобраться только с противоречивой информацией о казаке — санитаре. Потому и медика в эксперты у начальника лазарета попросил. Роман Васильевич сам порывался принять участие, но опасался, вдруг тяжелораненых подвезут. А господин штабс — капитан сказал, что много чести для рядового казака, чтобы им офицеры занимались. Фельдшера и попа будет достаточно, чудотворца разоблачить.

— Выходит, артиллерист свою награду получит, а казака, честно заслуженным Георгием, опять обделить хотят?! — зло прищурился Берёзкин. — Ну, пехота своего разведчика тоже в обиду не даст! Второй раз уж штабные крысы обижают!

— Ты не кипятись, унтер — офицер, комиссия честная приехала, — отец Онуфрий важно погладил окладистую бороду. — Во всём разберёмся, Семён выводы на бумаге изложит.

— Ага, в штабе ею подотрутся и в сортир выбросят! — не верил в праведность системы бывалый унтер.

— Зато и не накажут никого, — стушевался перед таким напором честный поп и кивнул на толстую папку в руках писаря. — А то, судя по доносам, у вас в роте завёлся настоящий шайтан.

— Брехня — я — я, — махнул ладошкой унтер — офицер. — Один казачок шаманит помаленьку. Так то для пользы общего дела. Ещё в старину казаки так воевать умели: на врагов морок наводить, а братам раны огнём врачевать.

— Вот и поглядим на вашего казачка, — прищурился поп. — Я по окопам пройдусь, христианские души исповедую, а фельдшер в медпункте покараулит, понаблюдает за чудо — врачевателем. Семён, пробегись по всему батальону, чтобы раненых отправляли в медпункт первой роты. Говорят, тут целые катакомбы в скале вырыли.

— Да брешут люди, — скривился Берёзкин. — Так, комнатушку малую сотворили.

— Ну — ну, после покажешь бесовское творение, — бросил косой взгляд поп, заложил руки за спину и неспешной походкой направился к блиндажам на первой линии окопов.

Допрос у отца Онуфрия сразу не заладился, солдаты отвечали неохотно. На исповеди рьяно крестились, но лишнего не сказывали. Получалось: не видел никто воочию дивных подвигов чудо — богатыря Алёши Поповича. Ну, прикрылся дымовой завесой находчивый казачок, прополз в окоп, оказал медицинскую помощь раненым— ничего сверхъестественного. А что сам в пыли, как чёрт, вымазался— так для маскировки. То, что ночью дюжину австрияк в одиночку вырезал— никто в темноте не видел. Может, трупы давно там валялись. А, если и вырезал— так на то он и казак лихой. Наверняка, за линию фронта тоже ползал и расположение вражеской батареи артиллеристам показал. Однако и этот подвиг подтвердить нечем. Может, Щетинин сам батарею нащупал. А иначе, зачем всю ночь снаряды изводил, если казачок сразу цель обозначил? Щетинин, в любом случае, молодец! А казачок, выходит, и не при чём? Уличить шайтана можно было только в сотворении «чёрной комнаты» и нетрадиционной медицине.

Тут и Семён прибежал в блиндаж.

— Отец Онуфрий, там раненого в медпункт привели! — радостно улыбаясь, сообщил писарь.

— Чего весёлый такой? — удивился раздосадованный многочасовым опросом свидетелей усталый дознаватель.

— А вы идите, сами гляньте на… — Семён откровенно заржал, — «чёрную комнату».

Хитрый Семён был уверен в успехе. Пресловутую «чёрную комнату» он уже повидал, а поручение председателя комиссии выполнил весьма своеобразно. Сразу доложил командиру батальона, майору Вольдшмидту, о происках штабс — капитана Хаусхофера. Мало того, что казака второй раз лишают заслуженной награды, так хотят ещё знахаря в шаманизме обвинить. Поэтому майор приказал офицерам батальона в «грязных играх» не участвовать, и серьёзно раненых солдат немедля отправлять в полковой лазарет. А в медпункт первой роты вести только с царапинами. Позже и сам лично обещал подойти: «Подправить выводы комиссии».

Воинственный поп раздражённо распахнул входную дверь «шаманского логова» и… обмер от неожиданности. Из дальнего угла просторной белой обители на него сурово глянул святой лик иконы, подсвеченный пламенем лампады. Отец Онуфрий осторожно перешагнул порог и перекрестился на святые образа. Семён протиснулся следом, тоже осенил себя крестным знаменем, скромно умолчав, что это он сегодня установил в медпункте сей иконостас— знал, чем попа задобрить.

Онуфрий внимательно окинул взглядом высокий куполообразный потолок, только сильно вытянутый в длину. Комнату разделяло на две равные половины брезентовая штора. Сейчас она была наполовину отодвинута, и открывала спины санитара и фельдшера, склонившиеся за операционным столом. Солдат, раздетый по пояс, лежал без движений на дощатом столе. В ближней половине стоял ещё одинстол и, вдоль белых стен, расположились два ряда лежаков. В левом углу от входа устроен каменный очаг с дымоходом, в правом— занавешенные полки.

Отец Онуфрий поковырял носком сапога серую каменную крошку на полу, но пыль, будто приклеенная, не шелохнулась. Очевидно, перемешали с цементом и уложили… идеально ровным слоем! Стены и потолок тоже были идеально выровнены и чисто побелены. Онуфрий подошёл к стене и мазнул ладошкой побелку. Известь, смешанная с мелом, не испачкала руки, словно в смесь клея добавили!

— Семён, нож дай, — присел возле каменного очага поп.

В комнату вошёл Берёзкин и победно обвёл руками помещение:

— Ну, и где вы тут «чёрную комнату» видите!

— Сейчас, поищем, — взяв у писаря складной ножичек, разложил лезвие дотошный поп.

Онуфрий стал, натужно пыхтя, сверлить остриём ножа стену возле очага. Белая облицовка поддавалась усилию с трудом, но всё же настырному попу удалось проковырять воронку до самого природного камня. На срезе были видны рыжие следы спрессованной, а потом обожжённой глины. Также чётко обозначились тонкие верхние слои чёрной копоти и белой побелки.

— Ну, закоптили штукатурку, когда подсушивали, — пожал плечами унтер — офицер. — Так забелили же потом всю черноту. Зря глупые люди слух про «чёрную комнату» пустили.

— Выходит, что зря, — хмыкнув, встал в полный рост отец Онуфрий. — А что там, насчёт шаманских огненных камланий? Печкин, доложи результаты наблюдений!