Алексей повернул голову в сторону холма. Прорвавшие оборону немцы обстреливали батарею Щетинина с тыла, не давая ей открыть огонь по атакующим в лоб левый фланг австрийцам. Но откуда же взялись на позициях роты Ширкова немцы? Не из — под земли же они вылезли. Алексей, на всякий случай, просканировал окрестности на предмет тайного подкопа, но гравитационных пустот не увидел. Зато его взгляд зацепился за вытоптанную полосу снега, что тянулась, словно шершавая сброшенная змеиная шкура, из глубины лесного болота к краю траншеи. Разрушенный артиллерией пулемётный дот скалил в небо обломанные брёвна, будто осколки зубов, но укусить огнём уже никого не мог.
— По лесу обошли, с фланга, как я летом роту Ширкова провёл! — в сердцах стукнул кулаком по брустверу окопа Алексей. — Мороз сковал болото льдом!
«Теперь враги окружат русских и поквитаются за давний разгром. Однако без подкрепления, немецкий штурмовой отряд долго на обратном склоне холма не продержится. Надо не дать австрийскому батальону занять русские траншеи. Вот только против такой толпы одним топором и кучкой мёртвых солдат оборону не удержать.»
Картина боя теперь стала ясна. Немцы придавили русскую пехоту огнём артиллерии, разрушили пулемётные доты и ударили штурмовой группой во фланг. Часть роты закрепилась в окопах, остальная пошла в тыл артиллеристам. Русские, отстреливаясь, отступили на холм (проще говоря, драпанули, даже раненых и санитара бросили!). Горькая обида за товарищей кольнула душу пацану, но он — то отступать не будет. Казак покажет, как надо воевать! А, если придётся, то и умирать «за други своя»! Ведь, уступи сейчас Алексей свой участок фронта, и всему русскому батальону конец!
— Зря вы, немчики, законы цивилизованной войны порушили. Хотите пленных и раненых безнаказанно штыками резать, так я вам покажу… дикую войну. Теперь я в полную силу биться буду!
Алексей пробежал взглядом по линии траншей. Все доты взорваны, но он заметил перевёрнутый пулемёт на бруствере окопа. Рядом и пять коробок с набитыми лентами нашлось. Приятным бонусом пошёл ящик с гранатами. Видно, Ширков отреагировал на опасения шамана и выпросил у комбата усиление огневой мощи. Ну, теперь и повоевать можно!
Алексей поставил «Максим» в стрелковую ячейку, заправил пулемётную ленту. Но стрелять не торопился, австрияки ещё последний ряд колючей проволоки ножницами не успели перекусить. Сильно мешали запутавшиеся в «колючке» обезумевшие беглецы.
Немцы орали от боли и страха, дёргаясь в железных путах. Самых буйных, офицерам пришлось пристрелить, чтобы, заодно, и своих паникёров вразумить. Ведь лезть в окопы к мертвякам никому не хотелось. Раз уж элитная немецкая рота в гиблых местах вся полегла (не считая кучки сумасшедших беглецов), то в русских траншеях действительно сидит кто — то о — о — очень страшный.
Алексей потянулся колдовской Силой к ближайшим трупам немцев, придал невесомость телам и задал нужный вектор тяги. Тушки поднялись стайкой в воздух и, плавно подлетев, аккуратными рядами уложились поверх бруствера окопа, образовав защитную стенку. Пулемёт теперь выглядывал, словно из амбразуры дота, только стена была единственная, и крыша тоже отсутствовала.
Австрияки с недоумением глядели на переползание тел в серых шинелях по брустверу окопа. Офицеру в бинокль было виднее, из чего сложилась стена, но делиться с соратниками знанием он посчитал лишним. Вытер холодный пот перчаткой со лба и махнул пистолетом, посылая батальон в атаку. Ствол пулемёта он тоже различал в окуляры отчётливо, но разве может один пулемёт остановить полтысячи штыков? Правда, ширина полосы фронта очень уж мала и отлично укладывается в эффективный сектор стрельбы. Однако стоит лишь «броском вперёд» преодолеть сотню метров, и пулемётчик не будет успевать ворочать стволом в разные стороны. А скольким солдатам такой «бросок» грозит верной смертью, зависит от мастерства пулемётчика.
Знал бы офицер, какой виртуоз занял место за инструментом, не послал бы на убой живую массу. Как только пехота дружною толпой прорвалась за последний ряд проволочного заграждения, вокруг «стены из мертвецов» закружился снежный вихрь. Огневая точка скрылась с глаз врага. Лишь очень узкая щель, напротив прицела, оставалась странно чиста. Станок «Максима», будто корнями врос в землю (гравитация глубоко вдавила колёса в мёрзлую землю). Даже ствол пулемёта не дёргался при стрельбе, словно его зажала рука невидимого великана.
И ударил огненный дождь! Только капли летели параллельно земле и были они свинцовые. Первые шеренги солдат полегли под огненными каплями сразу, со скоростью стрельбы пулемёта — 600 выстрелов в минуту. Каждая пуля не пропадала у казака даром. Просто, в каждую мишень попадало, для верности, сразу по несколько смертей. Но Алексей даже пол — ленты не успел израсходовать— пугливые попались агрессоры, залегли в снегу.
Первые шеренги уже не дёргались— медленно остывали. А вот из — за «колючки», решили в снайперской стрельбе с пулемётчиком посоревноваться. Пули застучали по замёрзшим трупам в стене дота. Куда стрелять, из — за снежной завесы, австриякам видно не было, но они, по — видимому, вознамерились завалить казака горой пуль, сотни четыре молодцов разом палили порох.
Алексей от участия в соревновании не уклонялся, начал бить короткими очередями, исключительно по офицерам, в островерхих касках. Начальство как — то уж очень быстро закончилось, пришлось переводить огонь на унтер — офицеров, тоже от рядовых одёжкой отличающихся, погонами сверкали. Вскоре и эти закончились. А вслед за их безвременной кончиной, у солдат угас наступательный порыв, мышками вжались в снег и затихли.
Пока Алексей менял пулемётную ленту, подлые австрияки попытались по — тихому уползти. Однако душа патриота жаждала мести— пулемётный огонь загнал всех в воронки от взрывов. Тесновато там, конечно, но зато жить можно, если не высовываться.
И только Алексей угомонил австрияк, так тут немцы с холма поползли. Одинокий пулемётчик в тылу сильно их раздражал. Сквозь кружащийся кокон снежной пурги, казак увидел высовывающиеся из — за изгиба траншеи рогатые каски.
Немцы, в отличие от шамана, ничего не видели в снежной круговерти возле «дота». Куда стрелять было не понять, а для броска гранаты ещё далековато. Да и возьмёт ли граната замаскированный дот? Тут в амбразуру метать надо, а как её разглядишь?
Алексей же подобными сомнениями не заморачивался. И замах у Алёши Поповича был богатырский— две его гранаты легли точно в кружок любопытствующих «рогатых». Казак и про отару на поле не забывал, «Максим», зло гавкая, не давал австриякам разбегаться.
Русская пехота успела очухаться от неожиданного удара с фланга и поднялась в контратаку. Остатки первой роты ринулись с холма впереди всего батальона. Солдаты слышали, что в покинутых окопах кто — то ведёт геройский бой. Неужели, часть роты выжила и вступила в неравную схватку с врагом?! Там же одни раненые остались! Братцы, стыдно — то как— мы же товарищей бросили!
Сильно прореженный штурмовой отряд немцев не мог остановить хлынувшего с вершины холма потока штыков. Вместо растерянных, оглушённых артобстрелом, окруженцев, на врага накатила бурлящая волна разъярённых бойцов. Теперь всё было за русских: высота, пологий голый скат холма не позволил немцам зацепиться; подавляющий численный и огневой перевес; а главное— ярость, с какой русские бросились в штыковую атаку. В ходе скоротечного боя, Ширков и комбат еле успели спасти пленного немецкого офицера от солдатской расправы. На остальных времени не хватило— не брали обозлённые бойцы пленных.
И ещё хорошо, что легко раненного командира немецких штурмовиков успели сразу под конвоем в лазарет отправить. Не то бы, когда солдаты увидели, что все оставленные ими раненые товарищи убиты, то гадского офицера разорвали бы в клочья. Ведь картина предстала жуткая: оказывается, группка израненых русских солдат вступила в неравный рукопашный бой с полуротой немцев, занявших окопы. И— о чудо! — изрубила супостатов в кровавый фарш. Тела русских солдат были пробиты пулями, исколоты штыками, но герои лежали поверх безобразных куч человеческих запчастей: отрубленные головы, руки, разваленные страшными ударами стальных клинков тела— устилали дно траншеи до середины позиции роты.
