— Долой господ! Мы сами себе хозяева!

Хала с неудовольствием отметил, как настроение слушателей колеблется. Вместо того, чтобы просто прогнать бродягу, люди задумались и даже поверили части услышанного. Проповедник, почувствовав поддержку, решительно пошёл в атаку на кузнеца.

— Вот ты, ты сам чего достиг в этой жизни?

— Я честно служил своему конунгу, и не тебе рассказывать мне о достижениях!

— Продажный наёмник! — презрительно сплюнул себе под ноги проповедник. — Ты ждёшь подачки от своих хозяев и других учишь тому же. Такие как ты и привели нас к тому, что мы имеем сейчас. Чёрная Хворь, войны, набеги — это все кара истинного бога за то, что мы отринули его и выбрали себе новых идолов. Ты почитаешь своего конунга, а он и знать тебя не знает. Ни он, ни его сестра, что ведёт себя как девка! — глаза бродяги метали молнии. — Женщина должна быть хранительницей очага, должна ждать мужа, растить детей и беречь дом. А те, кто забывает о своем долге и берет в руки меч — не женщины, и ведет их вперед лишь гордыня и жажда славы, похоть и глупость. Истинная женщина должна быть смиренна, кротка и тиха. Нет! Род конунга давно утратил право вести вас за собой. Лид и его сестра — пятно, короста на теле степи! Сотрем их и очистимся!

Хала всем существом своим почувствовал, что хочет размазать по земле этого крикуна. Если раньше разговоры его были странными и опасными, то теперь он открыто призывал к мятежу. Третий всадник дворцовой стражи не мог оставить такие речи безнаказанно. Хала шагнул вперёд, за его плечом возмущенно сопел Кит, видимо, его тоже зацепило за живое.

— А вот за эти слова ты ответишь, — мрачно пообещал лучник, проталкиваясь между плотно стоящими людьми.

— Смотрите, смотрите! Вот то, о чем я говорил, — взвизгнул проповедник, отступая от двоих воинов. — За правду, за слова истины эти рабы конунга готовы убить меня. Смотрите и запоминайте, ибо дела их громче моих слов!

Хала спиной почувствовал полные сомнений взгляды собравшихся, а потому обернулся к людям и кратко сказал:

— Разве не видите вы, что перед вами безумец? Безумец и подстрекатель. Расходитесь, тут не на что смотреть.

Но бродяга не желал сдаваться:

— Безумен не я, а все, кто идёт по слову конунга на убой!

— А должны идти по твоему слову, так выходит? — встрял Кит, но Хала придержал его и вновь обратился к толпе:

— Этот человек нуждается в помощи лекарей. Я отведу его, ступайте.

Немного помявшись народ стал расходиться. Убедившись, что слушатели уходят, Хала повернулся к проповеднику и тихо прошептал:

— Собирай свои вещи и иди за мной, если не пойдешь добром — силой отволоку.

Проповедник, лишившись поддержки, разом растерял свой пыл, подобрал с земли палку и лохмотья и поплёлся за Халой, тяжело опираясь на посох. Кит, старательно сдерживая свое негодование, замыкал шествие. Глядя в сгорбленную спину бродяги он даже подумал, что, может, тот и впрямь безумец и зря они с Халой так обозлились. Но тут бродяга бросил быстрый взгляд за спину, кинул Киту в лицо свои вонючие тряпки и бросился бежать в боковой переулок.

— За ним! — рявкнул Хала и устремился следом.

В два счета настигнув бродягу, Хала сбил его с ног сильным ударом в спину. Бродяга кубарем полетел в дорожную пыль, но тут же извернулся, встал на четвереньки и зашипел, как разъярённая кошка. Из-за поворота послышались быстрые шаги и топот — подоспела стража. Однако бродяга не пожелал остановиться и с тонким визгом бросился на Халу, увлекая того на землю и стараясь добраться до его горла. Завязалась драка, но уже через минуту третий всадник дворцовой стражи прижал безумца к земле и заломил ему руки за спину. Проповедник извивался в пыли и кричал уже что-то совсем неразборчивое. Подоспевшие стражники связали его и поволокли в сторону городских ворот, где располагались склады и крепкие подвалы. Кит протянул руку другу, помогая встать.

— Видимо, нам надо навестить Соммера Ката прямо сейчас, — констатировал он очевидное.

— Да уж, и разговор будет гораздо интереснее, чем я думал, — проворчал Хала, рассматривая порванный в нескольких местах рукав. — Пошли.

Соммер Кат даже почти не удивился рассказу Кита и Халы. Он сам допросил пойманного святошу, но так и не смог с уверенностью сказать, безумен тот или нет. Послали за лекарем, проповедник лекаря к себе не подпустил. После получаса бесплодных попыток, тот махнул рукой и ушёл, сказав, чтобы бесноватому дали успокаивающий отвар. Теперь начальник городской стражи, третий всадник дворцовой стражи и один из лучших лучников конунга молча сидели за столом в кабинете и обдумывали, что делать дальше.

С одной стороны, был факт прилюдного оскорбления конунга и чести его сестры. С другой, наказать виновного по всей строгости было нельзя — он бы сразу превратился в мученика. Дело решили отложить и дать пленнику возможность успокоиться и прийти в себя. Но на этом неприятности не окончились. Перед закатом прибежал гонец с сообщением, что в ремесленном квартале началась большая драка — какие-то люди напали на дом кузнеца. Они кричали, что кузнец — наемник и убийца, а сами начали грабить его дом.

На шум сбежались соседи, началось побоище. Нападающих связали, но кто-то опрокинул жаровню, начался пожар. Все, кто был свободен, бросились тушить огонь, и к ночи пламя стихло и потеряло силу. Однако хозяйство сгорело почти все. К счастью, здание кузницы стояло чуть в стороне от остальных, а день выдался почти безветренный и пламя не перекинулось на соседние дома, но все равно урон был нанесен значительный. Среди нападавших Хала и Кит опознали несколько людей с площади, о чем сразу сообщили Соммеру.

Старый вояка выругался и покачал головой, ему решительным образом не нравилось развитие событий. Назначив дополнительные ночные патрули, начальник стражи пригласил двоих друзей разделить с ним ужин. Но Хала уже торопился во дворец, ему было не спокойно за свою госпожу, а Кит просто откланялся, сославшись на усталость. Разговор опять откладывался.

Следующее утро не принесло Соммеру облегчения. Город гудел, как растревоженный улей. Несколько раз в день к начальнику в кабинет заглядывали разные люди, спросить, все ли хорошо в Витахольме. Но Соммер не мог сказать наверняка. Предчувствие беды грызло его всю ночь, не смотря на усиленные меры безопасности. Утром он послал весть во дворец конунга, чтобы просить об аудиенции, но ответа пока не было. Зато явился Хала и передал на словах, что конунг занят — срочные вести из провинции. Оказывается, не только в Витахольме начались волнения и беспорядки.

За пару недель беспокойство расползлось и затронуло почти все крупные поселения. Где-то проповедников сразу выгнали взашей, не пустив в стены города, где-то слушали с удвоенным интересом. Конунг пребывал в напряжении и недовольстве, однако решительных действий не предпринимал.

Лекарь все-таки признал бродягу с площади нездоровым. По его словам человек этот был истощен, болен по меньшей мере несколькими заболеваниями, и дух его находился в упадке. Наказать безумца конунг не мог, отпустить на свободу не хотел. После некоторой заминки было принято решение выдворить этого человека за пределы страны без права вновь появляться в городах.

Бродягу под конвоем увезли к северной границе королевства Хольда и там прогнали, запретив возвращаться.

— Если кто-то из воинов конунга увидит тебя вновь в пределах нашего королевства, то тебя убьют на месте, — предупредил проповедника командир охраны. — Не знаю, почему тебя вообще пощадили, но не советую пренебрегать милостью Лида.

Бродяга не ответил, лишь плюнул воинам под ноги, перехватил поудобнее котомку и неспешным шагом отправился прочь.

Тем не менее скоро стало ясно, что ситуация несколько сложнее, чем казалось раньше. Фанатики вовсю старались и в других городах, подбивая людей на мелкие погромы или просто вызывая недовольство.

Хала тщательно собирал все новости и старался найти им логическое объяснение. Но как он ни пытался, связать появление проповедников с оживлением в стане Талгата он не мог. Проповедники были не из кочевников, на языке хольдингов говорили идеально, а откуда на самом деле они взялись, не знал никто.