— Слушайте, люди Витахольма! Слушайте и трепещите! Хан Талгат желает говорить с вами. Пусть выйдет тот, кто будет говорить от вашего имени, ибо хан Талгат милостью своей хочет одарить вас и спасти от смерти.

Йорунн переглянулась с Лонхатом и тот чуть заметно кивнул. В абсолютном молчании Йорунн, Лонхат, Хала и Агейр спустились со стены. Кит остался наверху и разложил перед собой стрелы так, чтобы каждую из них можно было наложить на тетиву за время, что проходит между двумя ударами сердца. Со стены было хорошо видно, как подвели коней, и Йорунн одним уверенным движением взлетела в седло Крисги. Лошадка чувствовала общую тревогу, нервно переступала копытами и косила глазом на свою хозяйку, что, мол, не так? Йорунн нежно потрепала верную четвероногую подругу по холке и замерла. Когда остальные поднялись в седла, Лонхат дал знак открыть ворота. Первым выехал Агейр, в руках его на древке развевалось знамя Хольда. За ним следовала сестра конунга, Лонхат, Хала и полдесятка человек охраны. Неторопливым шагом они двинулись вперёд и остановились, не доезжая до кочевников нескольких метров.

— Назовитесь, кем бы вы ни были, — потребовал глашатай Талгата.

— Не тебе приказывать нам, сын степи, — холодно отозвалась Йорунн. Взгляд ее безошибочно выделил среди остальных коренастого мужчину в доспехах, богато украшенных золотом. Он был немолод, темноволос, с раскосыми глазами. Во всей позе его сквозила абсолютное спокойствие и уверенность в своём превосходстве. — Я приветствую Талгата, хана Великой Степи на своей земле. Мое имя — Йорунн, дочь Канита из рода Хольда. Зачем ты позвал нас? Говори, я слушаю.

— Значит, ты и есть та самая наследница конунгов и последняя из своего рода? — Талгат окинул ее оценивающим взглядом. — Рад встрече, хоть и не так представлял ее.

— Я тоже не так думала приветствовать хана Великой Степи. Не с оружием под стенами своего города, но за столом во время пира как дорогого гостя. Отчего ты пришёл сюда с мечом и зачем стоишь теперь на земле моих предков?

— Твоих предков? — хохотнул хан. — Эта земля принадлежала моим отцам и дедам задолго до того, как сюда пришли хольдинги. А теперь я возвращаю себе то, что должен был забрать уже давно. У тебя и твоего народа нет более будущего тут, примите меня своим повелителем — и я пощажу ваши жизни. Вы станете моими подданными, а тебе я обещаю достойную судьбу и долгую безбедную жизнь.

Йорунн усилием воли сдержала раздражение.

— Ты рано стал думать о себе как о победителе. Ты выиграл лишь сражение, но не войну. Сейчас сила на твоей стороне, но нам терять нечего, а потому мы будем сражаться насмерть. Прежде, чем ты войдёшь в город, мы лишим жизни половину твоих воинов, а остальным достанется лишь пепелище. Ты никогда не получишь от моего народа ни признания, ни верности, ни любви.

— Мне не нужна их любовь, только покорность. Одумайся, тебе не выстоять. Ты ждёшь возвращения своего братца? О, так я скажу тебе: жди ветра в поле, ибо ветер поможет тебе больше, чем юный конунг. Три дня назад я разбил его войско. Никто не уцелел.

— Мы не станем верить тебе, — вмешался в разговор Лонхат. — Где доказательство правдивости твоих слов? Покажи нам тело мертвого конунга, а до тех пор слова твои будут значить не более, чем шум листьев в лесу.

— Ты будешь просить у меня доказательств, старик? — Талгат подался вперёд и лицо его стало похожим на оскаленную морду дикого зверя. — Кто ты такой, чтобы я, хан всех вольных народов степи, оправдывался перед тобой и доказывал свою правоту? Когда я возьму город, я повешу тебя на том, что останется от ваших ворот. Я лишу жизни всех воинов, а затем заберу себе ваших женщин и сделаю рабами ваших детей. Никто не явится вам на выручку, и к ночи вы захлебнетесь своей кровью, если не примите мое предложение.

— Не спеши, хан вольных народов, даже если слова твои верны, то пока ты не в стенах Витахольма, а под ними. Чего именно ты хочешь? — вновь заговорила Йорунн.

— Откройте ворота, сложите оружие. Затем пусть твои люди покинут город. Я обещаю отпустить всех, кто не выступал против меня. Тех же, кто служил в твоём войске, я оставлю в живых, но пусть десять лет прослужат мне верой и правдой. По прошествии этого срока я верну им свободу и право жить в моем государстве так же вольно, как и остальным. Ты, девочка, прилюдно откажешься от своей власти для себя и своих потомков, трон хольдингов будет низвергнут, а для тебя я выберу судьбу, достойную красивой и юной женщины.

— Твои предложения неприемлемы, хан. Я не позволю обращать свободных людей в рабов. И милость твоя меня не интересует, — голос Йорунн был холоден и бесстрастен.

— Это твоё последнее слово? Подумай, я не прошу тебя отвечать сейчас, вернись к себе и взгляни в глаза тем, кого ты хочешь отправить на смерть. Вы все обречены, но ещё не поздно спастись. Ты молода и не видела, во что превращается поле боя и что остаётся от захваченных городов. Стольких злых смертей ты можешь избежать лишь тем, что примешь очевидное — вы уже проиграли. Даю тебе время до обеда завтрашнего дня, когда солнце встанет в зените, я пришлю человека, чтобы он передал мне твоё решение. Не ошибись, последняя из рода Хольда.

С этими словами Талгат развернул коня и, не прощаясь, покинул поле, вслед за ним ускакали и его люди. Йорунн, не глядя ни на кого, повернула в сторону ворот.

— Не верьте его словам, — тихо сказал Агейр. — Не могут погибнуть все, кто-то должен уцелеть. Я верю, что конунг жив. Нам надо продержаться до его прихода.

Но Йорунн думала о другом и не слушала, в ее голове звучал издевательский голос: «Стольких смертей ты можешь избежать». Да, возможно, многие погибнут, но если сдаться на милость хана, то чем эта жизнь будет лучше смерти? Десять лет рабства — огромный срок, до конца которого доживут сто из тысячи, а может, и меньше. Долгая, позорная, мучительная смерть. Не лучше ли покончить все разом? Умереть, как подобает воинам? Даже если Витахольм падет, то Талгат не получит той добычи, на которую он рассчитывает, ведь многие люди успели скрыться на юге, а значит, рано или поздно они смогут восстать и прогнать захватчиков.

Девушка не поверила, что конунг мёртв. Сердце сжималось от тревоги, но не от боли. Может, Лид ранен? Может, даже жив и здоров, но не успел пробиться сюда? Тогда он вынужден будет отступить и отвести свой отряд в безопасное место, чтобы вновь начать свою борьбу. Жаль только, что самой Йорунн этого уже не увидеть, как и всем, кто спрятался за этими стенами. Она не сомневалась, что никто не поддержит добровольную сдачу, а значит, будет битва на смерть, до последнего живого человека, способного держать оружие. Что ж, значит они будут держаться столько, сколько в силах человеческих.

К обеду следующего дня герольд Талгата вернулся на поле. По приказу Йорунн Кит выпустил ему под ноги стрелу, выкрашенную в красный цвет, в цвет крови. Витахольм не принял милость хана.

Бой был скор и ужасен. Сначала в сторону стен полетели стрелы, град стрел. Кочевники стреляли с коней на ходу, оперенная смерть падала чаще, чем капли воды во время летней грозы. Многие древки были пропитаны маслом и горели. За стеной начались пожары, которые тушили все, кто был не занят на стене.

Йорунн стояла с лучниками над воротами, стараясь не отвлекаться на злое шипение и свист, с которым наконечники рассекали воздух в опасной близости от неё. Теперь сестра конунга была частью войска, передав командование Лонхату. Из всех оставшихся в городе защитников у седого воина был самый большой опыт ведения сражений. Однако кочевников было во много раз больше, на место одного убитого тут же вставал другой, а ведь основной штурм ещё и не начался.

Вслед за лучниками двинулись обшитые кожей повозки, за которыми скрывались пешие воины. Они несли с собой лестницы, длинные тяжелые копья и окованное железом бревно тарана. Словно волны прибоя надвигались они на стены почти по всей их длине. Конечно, подойти вплотную им было сложно, в сотне шагов от частокола пришлось бросить телеги: они застряли во рвах, опоясывающих город. Но вот раздался грохот тяжелого барабана, и кочевники с громкими криками бросились вперед, не считая потери. Сейчас им важно было добежать до стен, взобраться наверх и смять, снести или хотя бы связать ближним боем тех, кто мог защищать ворота.