На этот раз к недоумению примешались возмущение и стыд, но сказать что-то так никто и не смог.

— Вы хотите знать, что я предлагаю вместо этого бесплодного словопрения? — я медленно провел взглядом по всему залу, намеренно встречаясь глазами то с одним, то с другим делегатом, заставляя каждого ощутить тяжесть моего внимания. — Я предлагаю прекратить игру и придать нашим словам тот самый, недостающий им вес. Перестаньте блефовать. Начните играть по-настоящему, с реальными ставками. Вот мое предложение. Обе стороны немедленно, по открытому каналу, отдают приказ о переброске к острову Кагуручири своих самых боеспособных ударных военных групп. Равных по составу, тоннажу и мощи. Ровно столько кораблей, чтобы ни у кого из сидящих в этом зале даже в кошмаре не возникло соблазна решить вопрос силой, зная, что ответный удар будет абсолютно симметричным, тотальным и мгновенным. Вместе с ними, в составе этих групп, к острову должны прибыть специальные корабли-носители. Каждый — с нулевыми бомбами на борту, приведенными в состояние высшей боевой готовности.

В зале повисла густая, давящая атмосфера, нарушаемое лишь сдавленными, свистящими вздохами и скрипом кресел.

— Эти корабли встанут на якорь в нейтральных территориальных водах острова, на видимом расстоянии друг от друга. Они и будут тем самым реальным аргументом, который заставит каждого из нас тщательно взвешивать слова. Если чей-то флот у острова будет атакован, это действие станет автоматическим, немедленным сигналом. Сигналом к применению нулевого оружия по заранее рассчитанным координатам. Мощность зарядов и их точное расположение будут рассчитаны так, чтобы зона тотального, гарантированного уничтожения ограничилась самим островом Кагуручири и акваторией вокруг него на радиус двадцати километров. Мы сознательно принесем в жертву это место и себя, но сохраним наши основные территории и народы.

Я видел, как лица делегатов бледнеют, как на лбах выступает холодный пот, но я продолжал, выстраивая эту чудовищную систему с методичностью инженера, вкручивающего винтик к винтику.

— Вокруг острова, по всему периметру, устанавливается строжайшая буферная зона радиусом в пятьдесят километров. Вход в нее разрешен только кораблям из заранее согласованного и утвержденного обеими сторонами списка снабжения. Любое неавторизованное судно, пересекшее эту границу, будут немедленно уничтожено и расценено как враждебный акт и достаточный повод для того самого сигнала.

— Но и это еще не все, — я поднял указательный палец, приковывая их окончательное, пристальное внимание. — На каждый корабль-носитель с нулевыми бомбами будет отправлена совместная комиссия инспекторов от противоположной стороны. Их задача — круглосуточный, постоянный визуальный и инструментальный контроль над боезапасом, его состоянием и системами активации. Эти инспекторы будут жить на этих кораблях, есть и спать в нескольких метрах от заряда. На самом острове мы создадим единый Координационный центр. Каждый час без каких-либо исключений, капитаны кораблей-носителей и главы инспекционных групп должны выходить на связь с центром и лично подтверждаровать статус-кво. Любое нарушение связи, любая задержка будут автоматически считаться сигналом к началу апокалипсиса.

— Таким образом, — резюмировал я, мой голос все так же был спокоен и лишен дрожи, — переговоры будут вестись в условиях осознанного, управляемого, рационального страха. Не слепого ужаса перед неизвестностью, а точного, выверенного понимания последствий каждого неверного слова или шага. И с твердой уверенностью, что любое неправомерное действие противника не останется безнаказанным, ибо ответ будет мгновенным и окончательным.

Мое предложение повисло в густом воздухе зала на долгую, тягучую секунду, а затем пространство взорвалось настоящим хаосом. Казалось, каждый делегат, забыв о дипломатическом этикете, наперебой пытался выкрикнуть свой протест, возмущение или, что звучало гораздо реже, осторожное, испуганное одобрение.

— Это чистейшее безумие! Вы предлагаете превратить нас самих в заложников у собственного же оружия! — кричал седовласый бамранец, тряся своими документами.

— Мы не можем добровольно подвергать такой смертельной опасности самих себя и весь остров! — вторила ему дама из Торгового Союза, ее голос предательски дрожал.

— Но это… это чертовски логично, — раздался чей-то неуверенный голос с задних рядов. — Это честно. Никакого блефа.

— Нет, это не путь к миру, это прямой билет в ад! Это приведет не к договору, а к случайной войне по чьей-то ошибке!

Я стоял неподвижно, как скала, наблюдая за бурей, которую сам же и посеял. И тогда, сквозь нарастающий общий гул, прозвучал тот самый голос, который я ожидал услышать больше всех.

— Тише! — Сенк резко встал, и его голос, усиленный Потоком до металлического звона, легко и властно перекрыл весь шум. Он обвел зал насмешливым, торжествующим взглядом. — А по-моему, единственное здравое и логичное предложение за весь этот бестолковый день исходит от господина Аранеа. Оно разом снимает все наши взаимные, утомительные подозрения. Оно ставит всех в абсолютно одинаковые, кристально чистые условия. И оно, наконец-то, придает нашим с вами словам ту самую, настоящую цену, о которой наш уважаемый советник так проникновенно и долго рассуждал. Со своей стороны, я эту инициативу полностью и безоговорочно поддерживаю.

В зале снова воцарилась тишина, на сей раз — ошеломленная и глубокая. Открытая поддержка Сенка предложения противной стороны была последним, чего здесь мог кто-либо ожидать. Но я понимал его мотив лучше, чем кто-либо другой в этом зале.

Для него, прямого агента кронпринца, жаждущего эскалации любой ценой, мой план был не риском, а идеальным, дарованным свыше инструментом. Теперь ему не нужно было изощренно саботировать переговоры тонкими интригами.

Достаточно было одной единственной провокации, одного ложного сигнала, одного случайно заблудившегося корабля, пересекшего границу буферной зоны, чтобы привести в действие необратимый маховик взаимного гарантированного уничтожения.

Он видел в этой схеме не смертельную опасность, а блестящую возможность. И именно на этот его холодный, циничный расчет я и делал свою главную ставку, предлагая этот, казалось бы, безумный план.

Барион и Хеда обменялись долгими, тяжелыми, полными скрытого смысла взглядами через всю ширину стола. Они были опытными политиками, они чуяли ловушку в наших с Сенком играх, но не могли ее четко обозначить и выставить напоказ.

Отклонить предложение, уже публично поддержанное обоими ключевыми и самыми влиятельными советниками, значило бы выглядеть неуверенными, слабыми или, что было несравненно хуже, — трусливыми перед лицом своих же собственных громких фраз.

— Предложение… принимается к детальному и безотлагательному рассмотрению, — медленно, выжимая из себя каждое слово, произнес Барион, его голос был глухим и усталым до предела.

— Мы должны немедленно, в рабочих группах, детально проработать все технические процедуры и протоколы, — кивнула Хеда.

Инициатива была пущена в ход. Маховик завертелся. До самого конца дня делегаты, уже без прежних истеричных криков, но с ледяной, сосредоточенной серьезностью, составляли объемистый свод правил для групп сдерживания: точный состав и тоннаж эскадр, типы кораблей-носителей, протоколы экстренной связи, параметры буферной зоны и санкции за ее нарушение.

Каждое слово, каждая запятая теперь имели совершенно иной, смертельный вес, ибо за ними теперь стояла реальная, осязаемая тень нулевой бомбы. К вечеру, при свете зажженных ламп, итоговый документ был проверен, а затем и подписан обеими сторонами.

Без промедления гонцы на самых скоростных курьерских судах помчались в столицы наших держав с запечатанными пакетами, содержащими приказы о немедленной переброске ударных групп к Кагуручири. Игра, самая опасная из всех, в которые я когда-либо играл, началась.

Спустя несколько дней океан вокруг Кагуручири преобразился до неузнаваемости. Из спокойной, сияющей бирюзовой глади он превратился в угрюмый, насыщенный металлом и сталью лес мачт, радиобашен, орудийных стволов и сложных антенных решеток. К острову, точно в соответствии с новым, чудовищным протоколом, стянулись объединенные эскадры всех основных воюющих держав.