Одновременно с этим, по тому же самому каналу связи, пламя перекинулось на меня. Огонь пробежал по энергетическим нервным путям моего тела, и я загорелся изнутри, как бумажный фонарь.

Мысли спутались, распались на отдельные, не связанные обрывки. Сознание превратилось в хаотичный вихрь из чистой боли и всепоглощающего огня. Я почти перестал быть Лейраном, почти полностью растворился в этом персональном аду.

Почти.

Каким-то чудом, на самом дне пропасти, зацепившись за последний, крошечный обломок воли, я нашел в себе силы. Собрав то, что осталось от моей расплывающейся формы, я ударил сам себя в грудь сконцентрированным импульсом направленного саморазрушения.

Удар, призванный не убить окончательно, а создать контролируемый разрыв. Дестабилизировать энергетическую форму еще сильнее, до критического состояния, таким образом разомкнув петлю.

Связь с Сепой резко ослабла, стала тоньше, приглушенней. Этого хватило.

Давление агонии спало с моего сознания, как ослабшая удавка, и я судорожно, мысленно вздохнул, впервые за эти вечные секунды. Пламя внутри меня также погасло, оставив после себя дымящиеся, оплавленные и почерневшие участки того, что когда-то было моей энергетической плотью.

Я не умер. Я устоял. Моя форма мерцала, как умирающая лампочка, а мир плыл и двоился передо мной. Но я был жив. В каком-то жалком, полуразрушенном виде, но жив.

Я поднял голову, чувствуя, как каждое движение отзывается волной боли и нестабильности. Высоко в небе Аватар Нова Зер Гана смотрел на меня. На его лике из живого пламени не было ни удивления, ни злости — лишь холодное, безразличное ожидание, как у человека, наблюдающего за тлением тлеющей щепки.

Одна из семи оставшихся огненных змей, обвивавших его торс, оторвалась от тела и замерла в воздухе, ее угольные глаза прицельно нацелились на меня. Она была готова к броску.

За секунду до того, как вторая огненная змея должна была сорваться с места и пронзить то, что осталось от моей формы, пространство над нами всеми содрогнулось.

Голубая, казалось бы, незыблемая бестелесность неба затрещала по невидимым швам, как перегретое и резко охлажденное стекло, и обвалилась внутрь себя, обнажив бездонную, леденящую черноту, лишенную даже звезд.

И из этой раны, из самой глубины космического вакуума и холода, донеслось слово. Один-единственный, но всесокрушающий громовой раскат, который обрушился на нас чистой, сминающей волю силой, физическим давлением на саму душу.

— ДОВОЛЬНО!

Голос был настолько безраздельно могущественным, что мое едва державшееся энергетическое тело затрещало, как скорлупа. Это был не просьба, не предложение. Это был приказ, не терпящий ни малейшего возражения, закон мироздания, объявленный вслух.

Аватар Нова Зер Гана вздрогнул всем своим стометровым пламенеющим телом, как от пощечины. Его ослепительная форма на миг померкла, потускнела.

Он резко, почти судорожно развернулся, отведя руку с готовой к броску змеей, и склонился в низком, формально почтительном, но исполненном сдерживаемой ярости поклоне в сторону зияющего разлома.

Он не произнес ни слова в ответ. Лишь на мгновение его взгляд метнулся в сторону Сенка, и в этом мгновенном скрещении взглядов читался четкий, невысказанный, но понятный приказ закончить начатое. Затем Аватар просто растворился, исчезнув без следа и звука, словно его и не было вовсе.

Сенк, все еще стоявший в почтительном оцепенении, явно поймал этот взгляд. Его лицо, только что сиявшее фанатичным восторгом, исказилось мгновенным пониманием и дикой, решительной целеустремленностью.

Он рванулся ко мне, отталкиваясь от воздуха, его фигура превратилась в размытый, теневой след. Он намеревался добить меня сейчас, пока я был слаб и беспомощен, выполняя последнюю, пусть и неозвученную, волю своего хозяина.

У меня не было времени на размышления. Не было сил на сложные маневры или построение защиты. Оставался один-единственный, отчаянный и тотальный козырь.

Одним спрессованным, финальным импульсом воли я швырнул ему и остальным преследователям навстречу сразу все оставшиеся нулевые бомбы — все два десятка инертных, холодных цилиндров, опутанных моими истончившимися нитями.

Я не целился, не выбирал траекторию. Я создал сплошную стену, непроходимую завесу из тотального уничтожения, растянув их в широкую стену между мной и настигающими меня фигурами.

Одновременно я вновь, с отчаянием тонущего человека, хватающегося за соломинку, рванулся к глубинной связи с Ананси. Я чувствовал, как обратный ток чудовищных мутаций, теперь еще более стремительный и едкий, прожигает то, что осталось от моего физического носителя в убежище.

Остаток жизни, который я только что ценой невероятных усилий и боли продлил, снова резко пошел на убыль, словно песок в часах. Пять месяцев… четыре… Счетчик остановился, едва перевалив за отметку в три.

Я сжег еще два месяца своей и без того сокращенной жизни в этом аду. Но жизненная сила Ананси, как костыль, вновь влилась в мое распадающееся энергетическое тело, вернув ему призрачную, хрупкую стабильность, скрепив самые опасные трещины.

И затем я, не оглядываясь, не думая ни о чем, кроме бегства, рванулся прочь. В спину мне уже доносились первые, сливающиеся в один гул, ослепительные вспышки и нарастающий, рвущий реальность рев того ада, который я собственными руками оставил позади.

Продолжая стремительно лететь по небу, я вновь и вновь посылал сфокусированный импульс в ту пустоту, в то мертвое пространство, где раньше была наша с Сепой связь. Где-то там, в искаженном пространстве, среди остатков чужеродного, всепожирающего пламени, должна была быть она.

Я не чувствовал окончательной гибели — лишь оглушительную, абсолютную тишину, плотную и непроницаемую, как свинцовая стена. Но я ощущал смутный, едва уловимый отголосок, слабый след ее существования, словно тлеющий уголь под толстой горсткой пепла.

«Сепа, — мысленно взывал я, вкладывая в этот беззвучный зов всю оставшуюся волю, пытаясь пробить эту немоту. — Отзовись. Дай знать, что ты здесь!»

В ответ — лишь монотонный свист ветра, рассекаемого моим телом, и нарастающее, изматывающее гудение моего собственного перегруженного сознания.

Не имея других вариантов, я просто бежал. Я вкладывал в это движение все силы, превратил полет в единственную цель, в основной смысл своего существования.

Каждый импульс энергии, каждое корректирующее движение крыльев-нитей было подчинено одной простой задаче — увеличить дистанцию между мной и преследователями. Я летел, не выбирая конкретного направления, лишь бы дальше, лишь бы быстрее, по наименее предсказуемой траектории.

И снова и снова, сквозь нарастающую, костную усталость, я буравил эту тишину, посылая новые, отчаянные запросы, новые попытки пробиться сквозь пелену небытия.

— Сепа!

Так продолжалось еще семь долгих суток. Семь дней и ночей бесконечного, изматывающего бега по пустому, безразличному небу. Давление на мою ауру, выматывающее чувство погони, которое висело на мне все это время, частично ослабело.

Сенк, Элира и Шаонар больше не появлялись на горизонте резкими маневрами, не пытались отрезать путь или создать энергетические барьеры. Тот последний, веерный подрыв всех оставшихся нулевых бомб сделал свое дело — они получили серьезные повреждения, и теперь были вынуждены тратить силы на исцеление и восстановление, а не активное нападение.

Догнать меня, который был занят теперь лишь одним — бегством, не отвлекаясь на бой, кражи или другие тактические задачи, они физически не могли.

За эту неделю мы уже не раз обогнули планету по самым причудливым и извилистым маршрутам — от ледяных, безжизненных шапок полюсов до раскаленных пустынь экватора. Преследование окончательно зашло в тактический тупик.

Они не могли меня настигнуть, а я, в своем нынешнем состоянии, не мог от них скрыться, раствориться без следа.