О радостной встрече

Шала вышел на крыльцо и подал знак. Привратник пророкотал важно и неразборчиво, и стражники кинулись отворять ворота. Едва створки разошлись, тут же в проеме как из-под земли вырос всадник. Под седлом у него был золотистый конь, под легким вьюком — мышастый, оба чистых бахаресских кровей. Не придержав коней ни на миг, хмурый всадник, одетый на аттанский манер, направил их прямо в ворота, еще и поторопил золотистого каблуками. Рявкнув на растерявшуюся стражу, привратник обнажил меч и кинулся наперерез.

— Что это ты не узнал меня, Авари? — крикнул ему всадник, придерживая коней, чтобы не стоптать ненароком вельможу.

Привратник задрал голову, пригляделся.

— Неужели я вижу тебя, господин мой…

— Молчи ты! — перебил Эртхиа. — Я передумал.

И спрыгнул с коня.

— Авари, пропусти меня во дворец, как простого просителя. Только позаботься о моих конях.

— Немедленно и наилучшим образом, — пообещал привратник и махнул рукой стремянным. — Чем еще услужить господину?

— Да тише ты, — через силу улыбнулся Эртхиа. — Не выдавай уж. Хочу посмотреть, узнает ли меня брат мой, повелитель Хайра. Погоди, — он обернулся к слуге, уводившему коней. Из переметной сумы достал обернутую в плотную ткань дарну. — Красавицу мою под покрывалом я возьму с собой.

— Э, господин мой, с ней тебя всякий сразу узнает, — заулыбался привратник.

— Тогда присмотри, пока я за ней не пришлю, — кивнул Эртхиа, отдавая ему дарну. — Береги мне ее!

Привратник поклонился как мог низко, принимая от Эртхиа его знаменитую дарну.

— Неужели мы услышим ее здесь, господин? Столько говорят о ней от самого Аттана до наших краев!

Эртхиа кивнул и пошел через просторный двор к крыльцу, пошел впереди слуги, посланного проводить его: он не нуждался здесь в провожатых.

Его, одетого по-аттански, по-аттански стриженого, никто не узнавал, да никто и не вглядывался в его покрытое белесой и розово-рыжей пылью лицо. Только у самого входа в тронный зал распорядитель попытался остановить его:

— Не позволительно в таком виде появляться перед повелителем!

— Срочное дело, — отрезал Эртхиа, вскинув к глазам распорядителя руку, на которой среди других перстней яростным алым горел его перстень царевича. Распорядитель отступил перед ним, но одернул вслед:

— На колени!

Он еще было кинулся за Эртхиа, намереваясь силой заставить чужеземца склонить колени перед царем Хайра, но царь сам поднялся навстречу.

— Никого больше не впускать! Пусть закроют ворота! — воскликнул царь, сбегая с возвышения. И не заботясь больше ни о чем, обнял брата.

— Эртхиа, сердце, ты ли? Как ты… нет, не вырос, но плечи! А борода! Когда ты успел? Надо же, ты теперь — вылитый Лакхаараа. Но это ты, радость моя, ты приехал! Как щедра ко мне Судьба!

— И правда, щедра, — неохотно согласился Эртхиа. — Счастья тебе и здоровья, живи долго. Может, дождешься от нее милостей.

Акамие отпустил его из объятий, отступил.

— Что с тобой, дорогой мой?

Эртхиа передернул плечами:

— Прости. Зараза уже в Аттане. Я встретил гонца, когда ехал к Аэши. На этот раз ашананшеди опоздали. Рода Черной Лисицы больше нет. А гонца с твоими письмами я встретил… уже поздно было.

— Не успел я, значит…

— Ну а что можно было сделать? Ты не виноват. Это не ты. И не бойся: я не принесу в твое царство смерть. Мы с ней разминулись. Это точно.

— Брат, давай отложим разговоры, — стал уговаривать Акамие. — Ведь ты не сию минуту обратно, правда? Теплая вода, отличная белая глина, благовония, какие пожелаешь, — а потом много еды. Как бы ни велико было горе, ты устал и проголодался с дороги. Поешь и спи. Когда отдохнешь, мы поговорим обо всем.

— Ладно, — махнул рукой Эртхиа. — Во-первых, тебя не переспоришь, мой кроткий брат, а во-вторых, ты прав. Я ночевал… О, вот еще что я должен тебе рассказать!

— Потом? — наморщил лоб Акамие.

— Хорошо, потом, все сразу и по порядку. Здесь ты царь и я повинуюсь. Только спать я не буду!

— Хорошо, — с легкостью согласился Акамие. — Если ты не передумаешь после купания и еды.

Эртхиа окунулся в бассейн, запил вином хороший кус мяса, приготовленного и приправленного именно так, как он любил всю жизнь, набил рот халвой и тщательно вновь прополоскал его лучшим вином и — не растянулся на коврах, сморенный усталостью, а стал только угрюмее и нетерпеливее, словно не остались за спиной несчитанные парсаны между Аттаном и Аз-Захрой. Акамие сидел с ним за столом, сам только из учтивости отщипывая кусочки пресной лепешки. Так и не привык он есть помногу, особенно днем, он, всю жизнь спавший с утра до вечера и бодрствовавший с вечера до утра.

— Пошли кого-нибудь к привратнику, — сказал ему Эртхиа. — У него моя дарна.

— Та самая? — встрепенулся Акамие.

— Она.

— Как ты зовешь ее?

Эртхиа пожал плечами.

— Жаль, что ан-Араван не записал ее имени. Никакого ей подобрать не могу. Как ни назову — все не то. Прежняя моя, которую в походе разбил, ты же ее помнишь?

Акамие помнил — кивнул.

— Я тебе еще пел, когда из Аттана возвращались, — на всякий случай уточнил Эртхиа.

— Я помню, — сказал Акамие. — Жаль ее.

— Жаль. Ее звали Серебряная. А эта! Никакое имя ей не впору. Пошли за ней. Я тебе спою. Я песню сложил. Не ко времени, да что ж теперь. Плачей я не сочинял никогда, только утешения.

— Я помню.

Пока ходили за дарной, Эртхиа, казалось, не знал, чем занять руки, куда спрятать взгляд. Наконец, освобожденная от покровов, блеснула крутым изгибом дарна, и Эртхиа привлек ее к себе движением уверенным и нежным, так что у Акамие жар опалил щеки, и он оглянулся — так, в никуда кинул просительный взгляд.

— Вот песня, — сказал Эртхиа. — Ехал я через Суву…

— Через Суву? — переспросил Акамие. — Это же в другой стороне.

— Ладно, потом, — мотнул головой Эртхиа, и принялся подкручивать колки костяным ключом. Перебрал лады, подумал.

— Я никогда еще не пел ее.

И вольной рукой ударил по струнам.

Что от тебя осталось,
похитивший мое сердце?
Высокий огонь взвихрился,
как полы плаща путника,
так внезапно повернувшего вспять.
Где я тебя увижу?
Возлюбленный пламени,
где бы оно ни пылало,
в пламени ты пылаешь,
похитивший мое сердце,
напоивший его огнем.
Пламени всплеск,
шелк золотой, сиянье —
вот где тебя я увижу.
Что от тебя осталось,
если так огонь ревнив,
и после его объятий
никто тебя не видел,
и не знают, какой дорогой ушел ты,
и какой вернешься,
так что некому вслед
махнуть рукою.
Где мне искать тебя,
у каких ворот встречать,
в сторону какую посылать гонцов…

В середине песни от стены отделилась тень, и Дэнеш, в сером, неприметно-сером теней и лазутчиков, приблизился и сел позади Эртхиа, не спугнув песни ни движением, ни звуком.

Их стало теперь трое, и все трое жадно и терпеливо дослушали, пока растает последний отголосок, и только потом Эртхиа опустил дарну на колени и обратил к Акамие вопросительный взгляд.

Акамие прерывисто вздохнул.

— Каких слов ты ждешь? — и покачал головой. — Нет таких слов. Если бы он это слышал! Он бы вернулся. С той стороны мира вернулся бы. Спроси Дэнеша, — и указал взглядом за спину Эртхиа.