Рассказывают, что первым из влюбленных был Хутуни.

Однажды он поехал на охоту к гельту. А туда пришли купаться девушки из племени фар. Хутуни оставил верблюдицу, сам укрылся в траве и смотрел. Одна из девушек распустила косы. А он любовался белизной ее тела сквозь черноту волос, потом сошел с горы и хотел оседлать верблюдицу, но не смог и целый час просидел на земле. А раньше ему ставили рядом трех верблюдиц и он их перепрыгивал.

А еще говорят, он подъехал к гельту, когда Урава с другими девушками пришла за водой. Он увидел ее и лишился чувств. Она подошла и побрызгала ему в лицо водой. Он очнулся и сказал:

— Разве за убитым ухаживает убийца?

— Это уж слишком, — сказала она и улыбнулась.

Тут любовь и вошла в их сердца.

Хутуни вернулся домой и все повторял:

— Я отправился на охоту и сам оказался добычей.

Говорят и по-другому: что он ехал по своим делам мимо тех мест, где жило ее племя, и остановился возле палатки ее отца. Она вынесла ему воды и предложила отдохнуть в тени. Пришел ее отец, приветствовал гостя, для него закололи верблюда, и Хутуни весь день пробыл у них.

Он уехал и скрывал свои чувства, пока мог с ними совладать. А когда это стало ему не под силу, он стал воспевать ее в стихах, и все об этом узнали.

Он еще раз приехал к ней и увидел, что ей известно о его любви и что она любит его.

Тогда Хутуни пошел к своему отцу, но тот строго сказал:

— Оставь ее. Ты должен жениться на одной из дочерей твоего дяди.

Опечаленный, он пошел к своей матери, но она сказала:

— Не будет в наших стенах фаритки.

Рассказывают также, что он болел и был при смерти, а его мать нашла Ураву и умоляла ее прийти и утешить ее сына. Но Урава только дала ей прядь своих волос, и аромат их исцелил Хутуни.

Но родственники ее догадались, в чем дело, и решили его убить. Она прибежала к Хутуни и умолила его уехать в Удж, где он будет в безопасности: в Удже место торговли, и там прекращается всякая вражда, и даже кровные враги в Удже просто не смотрят друг на друга. И Хутуни послушался ее.

Всякий раз, думая о ней, Хутуни доставал ее прядь, подносил ее к лицу и наслаждался ароматом. А однажды он вышел куда-то по своим делам и обронил по дороге эту прядь.

Хутуни очень огорчился и решил вернуться домой. Там ему сказали, что девушку выдали замуж за одного мужчину из племени фар. Когда он узнал об этом, то так разволновался, что лишился чувств. Его хотели поднять, смотрят — а он мертв.

Услышав о его смерти, она плакала несколько дней, и муж не мог успокоить ее. Однажды ночью она вышла к гельту и бросилась в воду. Муж успел вытащить ее, но утром она умерла.

Но многие утверждают, что у них вышло по-другому.

Когда ему сказали, что Ураву отдали замуж, он сказал: «Видно, пришел мой час», — сел на верблюдицу и поехал домой. Но братья Уравы искали его, чтобы убить, и ему пришлось вернуться в Удж, так и не повидав ее.

А ее муж привел в Удж верблюдиц продавать. Он поил их, а Урава сидела у водоема. Хутуни увидел ее и вскрикнул. Она вскочила, они бросились друг к другу, обнялись и упали. Муж подошел, а они мертвые.

А еще так говорят: Хутуни уговорил человека, почитаемого всеми, просить за него отца Уравы. Все согласились, но отец Уравы сказал, что без согласия отца жениха не о чем и говорить, так принято у детей песка. «Горе мне!» — признался Хутуни. — «Мой отец никогда не примет в дом фаритку». Тогда почитаемый всеми пришел в селение Хутуни, увидел его отца, разулся и пошел к нему босиком по горячему песку. «Что я могу сделать для тебя?» — вскричал отец Хутуни. Так и сговорились.

И рассказывают, что мать Хутуни была недовольна, потому что ее сын всегда был при ней, а теперь стал бывать у нее редко, и жил с Уравой в палатке, как фарит. И Урава пять лет не рожала детей. И мать говорила отцу: «Если бы ты женил его на такой, которая могла стать матерью, у тебя уже был бы внук, он продолжил бы твой род и хранил бы твой дом и имущество».

С этим они явились к сыну и предложили ему оставить Ураву, но он наотрез отказался. Так он им противился, и шло время. Однажды отец сказал: «Хватит позора мне и нашему роду», вышел из дому и сел на песок под полуденным солнцем и сказал, что не уйдет в тень, пока Хутуни не разведется с Уравой. Хутуни услышал об этом, пришел туда, накрыл отца своим плащом и стал возле него и стоял, пока солнце не село. Потом пошел к Ураве. Они говорили всю ночь, обнимали друг друга и плакали.

— Не разводись со мной, ты погибнешь, — повторяла она. Но делать было нечего. Когда он уходил, она пыталась его удержать, а рука у нее была в шафране, и от шафрана на его рубахе остались пятна.

Когда Хутуни вернулся в свой дом, Урава собралась и отправилась к своему племени. Он вышел утром из селения, увидел пустое место там, где стоял их шатер, и упал без чувств.

Он заболел, едва не лишился рассудка. Отец испугался, что он совсем умрет, и в скором времени женил его на девушке из другого селения, но Хутуни даже не разговаривал с ней.

А может быть, это был не Хутуни, а другой человек.

Дальше говорят, что родители женили его на девушке из их племени, и когда Урава услышала об этом, сказала: «Я из-за него отказывала всем, а теперь не стану». И вышла замуж. А он к той девушке и не прикоснулся.

Как-то Хутуни привел верблюдицу в Удж на продажу. Ее купил человек и сказал: «Приди за деньгами завтра в дом такого-то». Хутуни пришел, а там Урава. Тогда Хутуни воскликнул: «Зачем тебе две мои верблюдицы?» — и убежал. А еще говорят, он повернулся и ушел, ничего не сказав. А Урава сказала мужу: «Что ты наделал? Это ведь Хутуни». Муж догнал его и предложил, чтобы сама Урава выбрала между ними, и поклялся, что даст ей развод. Он был уверен, что она ненавидит Хутуни и не выберет его. А она все-таки выбрала Хутуни.

Пока они пережидали время очищения, Урава умерла. Он пришел на ее могилу и вскоре там же умер.

А еще говорят, что он умер, потому что увидел мужа Уравы в рубахе, на которой был точно такой же след от ее ладони, как у него, когда Урава пыталась его удержать. Оттого и умер.

Вот их история, рассказанная в точности так, как я сам ее слышал от надежных людей, заслуживающих доверия.

Постель им приготовили в той же просторной комнате, поверх ковров настелили гладкой ткани, пахнущей курениями, нанесли подушек разной толщины и размера, и длинных, и круглых, и так ловко скроенных и набитых, что их длинные углы выступали тугими рожками. У постелей поставили знаменитые здешние кувшины, в которых сохраняется вода свежей и прохладной. Стенки их были покрыты бисерными каплями воды.

— Сможешь ты тут спать? — спросил Тахина Дэнеш.

— Я боялся, что ты и совсем в дом войти не сможешь… — сказал Эртхиа. — Что вспыхнет все, как тот тамариск.

— Я и сам не всегда знаю, смогу ли, — ответил, озабоченно хмурясь, Тахин. — Неживых вещей я могу касаться, им ведь не больно. Только должен быть спокойным, очень спокойным. И ты меня сейчас не спрашивай, почему я к дарне не прикоснусь.

— Не спрошу, — пообещал Эртхиа.

— Здесь стены глиняные, гореть, кроме ковров и подушек, нечему. Если что, водой залить можно. Зальете? — не подымая глаз, уточнил Тахин. Эртхиа потянулся прикоснуться к нему рукой, но над плечом задержал руку и, почувствовав жар, в растерянности руку убрал. Тахин улыбнулся ему.

— Лучше будем спать, — и сам первым осторожно вытянулся на простыне, поближе к стене, подальше от кувшина.

Слышно было только, как песок бросается на стену и метет по крыше, как гудит ветер.

Эртхиа заснуть не мог.

Стоило ему закрыть глаза, виделась золотая от солнца гладь воды и девушки на берегу.

— А почему это, — приподнялся он на локте, — все истории начинаются у воды?

— Не все, — заметил Дэнеш.

— Она ему пить вынесла, — напомнил Тахин, отворачиваясь от стены.