Там, где был затянут узел, бумага смялась и волнилась мелкими морщинками. В середине в несколько столбцов выстроились черные значки, похожие на спутанные клубочки. От волнения или еще почему Акамие не мог найти ни одного знакомого. Хрустящий листок в пальцах ознобно подрагивал. Я успокоюсь, сказал себе Акамие. Я успокоюсь и попробую прочесть его. Сам. И от своей вины, и от обиды стало невозможно обратиться за помощью.

Но успокоиться долго не удавалось, а когда удалось, он понял, что заснул, и его будят. Он рывком поднялся, прикрывая глаза ладонью.

— Что?

Ашананшеди посторонился, и Акамие увидел второго, стоявшего чуть поодаль и державшего за руку выше локтя Сю-юна, поникшего, в разметавшихся одеждах. Узел волос, полурассыпавшийся, лежал на плече, единственная шпилька косо торчала из него. В свободной руке ашананшеди держал длинный нож с чуть изогнутым голубоватым лезвием и косо срезанным острием.

— Что это? — повторил Акамие. Он не вполне пришел в себя после внезапного пробуждения, и его растерянность только возросла.

Первый ашананшеди распахнул одежду на Сю-юне и стала видна как бы тонкая красная линия, начинавшаяся над левой ключицей и спускавшаяся на втянутый живот, она оплывала потеками, и складчатые белые штаны пропитались красным.

— Он пытался убить себя.

— Откуда у него это?

Первый ашананшеди раскрыл перед Акамие узкий ларец и вытащил из него дощечку.

— Двойное дно.

Акамие подавил дрожь.

— Оставьте нас.

Ашананшеди тут же исчезли вместе с ножом и обманным ларцом. Акамие поднялся, взял Сю-юна за руку и усадил рядом с собой на постель. Сю-юн прятал взгляд.

— Что это ты задумал?

— Это единственное средство для меня избежать бесчестия, — ровно выговорил Сю-юн, не поднимая головы.

— Объясни-ка мне это дело.

— Мой господин назначил мне службу. Я оказался непригоден, не справился, вызвал неудовольствие. Повелитель отсылает меня обратно. Я не посмею показаться на глаза моему господину. Я недостоин жить.

Акамие опустил лицо в ладони.

— Какова должна быть твоя служба? Развлекать царя? Угадывать желания? — Акамие повернулся к Сю-юну и с силой встряхнул его за плечи. — А большего ты не хочешь? Мне не нужны игрушки. Что такое твоя служба? Ты не принял моей дружбы, когда считал меня равным. И ты каждую минуту думаешь только о своем господине. И не спорь! — шепотом крикнул Акамие, когда Сю-юн встрепенулся. Сю-юн опустил ресницы. Акамие вытер ему щеку. На пальцах остались белила.

— Я знаю о тебе больше, чем ты можешь поверить. И я совсем не понимаю тебя.

— Повелитель все, все понимает, — в отчаянии прошептал Сю-юн. — Я ничего не могу скрыть от него.

Акамие притянул его к себе за плечи.

— Неправда. Помнишь, как ты сказал: не каждое слово, но смысл. А я понимаю слова. Но смысл ускользает.

— Прошу меня простить.

— Перестань кланяться. По крайней мере, не сейчас. Ты можешь?

Сю-юн посмотрел в недоумении.

— Я не знаю, как угодить повелителю.

— Меньше думай об этом. Как бы я хотел, чтобы ты просто мог уехать. Но теперь я ни за что не отпущу тебя. Не хватает малости: чтобы ты сам хотел остаться.

— Не имеет значения, чего я хочу.

— Кажется, я уже понимаю, — вздохнул Акамие. Огляделся. Письмо лежало возле подушки. — Помоги мне разобраться, что здесь к чему.

Сю-юн почтительно расправил листок.

— Господину Дэн-ши пришелся по душе обычай обмениваться короткими посланиями в стихах, и он изволил передать со мной такое послание повелителю.

— Он сам написал это? — удивился Акамие.

— Кажется, нет, — смутился Сю-юн. — Господин Дэн-ши не умеет писать на дэй-си. Он мог заказать надпись. Есть мастера, которые делают надписи за плату. Эта сделана у очень хорошего мастера.

— Прочитай.

Сю-юн произнес. И прижал пальцы ко рту:

— Теперь я понимаю…

Акамие тоже понял.

— Почему я не мог прочесть это? — спросил он.

— Существуют различные способы начертания, — запинаясь, произнес Сю-юн. — Мы читали написанное уставным почерком, придворными знаками и такими, которые используются для исторических сочинений. Личные письма… такого содержания… пишутся иначе.

Акамие подумал и произнес на хайри:

— Да, — подтвердил Сю-юн. — Это так. Прошу меня…

— Хватит. Могу я положиться на тебя? Ты, может быть, меня ненавидишь. Я невольно стал причиной того, что ты разлучен со своим господином.

— Нет-нет, я буду преданно служить повелителю! Я должен загладить свою оплошность. Повелитель может быть уверен во мне.

— Разве можно приказать быть другом? — пожал плечами Акамие. — И для этого-то прислал тебя мой брат Эртхиа, да поможет ему Судьба!

— Будет очень, очень нетрудно выполнить такой приказ.

— Ложись, — велел Акамие, поднимаясь с постели. — Не хочу, чтобы об этом знали.

На растерянный взгляд Сю-юна ответил:

— Я сам займусь твоей раной. Никогда больше так не делай.

И полез в сундук за нужными снадобьями. И вот его руки смывали кровь, размачивали в вине травяные порошки, накладывали кашицу на чистую ткань и заботливо примащивали ее к ране. А сам он в это время бормотал непонятные Сю-юну слова, повторяя слово в слово за наставником Эрдани, но думал о другом. И, наложив повязку, присел на край рядом с Сю-юном и сказал ему так:

— Я вижу, что тебе не суждено счастье. Может быть, ты из тех, кто любит один раз. Мне казалось — и я такой. Но… Скажи мне, кто знает, какая любовь — любовь? Может быть, тебе суждено иное счастье, чем ты себе загадал? А если нет, то запомни: мы одной породы, нас Судьба держит в левой руке. В левой — не к добру, понимаешь?

— Понимаю.

— Неправильно я говорю. Нельзя так. Мы не знаем, что на следующей странице. Понимаешь?

— Понимаю.

— Но и если то же самое, что на этой — все равно, другой книги нам не дадут. Что я хотел сказать? Счастья тебе не дали. По крайней мере, сейчас. Не рви сердце. Я тоже. Ты читал письмо господина Дэн-ши. Он сказал за нас обоих. И за тебя?

— Да, — шевельнул губами Сю-юн.

— Ты не можешь вернуться?

— Ни в коем случае.

— Так будь со мною, как слуга и как друг. Мы не можем помочь друг другу. Но есть то, чего нам никто другой не даст, в чем нам никто друг друга не заменит: я могу не прятать от тебя мою боль, ты можешь не прятать от меня твою боль. Понимаешь?

— Понимаю.

— И боль, и надежды, и радости наши будут — общие. Научи меня всему, что умеешь. И я, если хочешь, буду учить тебя. И так незаметно пройдут наши ненужные жизни.

Из складок занавеси выступил невысокий, тонкий, темнолицый, с высоко подрезанной челкой, схваченный шнуровками и перевязями.

Сердце не глаза — не обманешь. На миг окатило счастьем, но кровь еще только приливала к щекам, а в груди уже оборвалось.

Не он.

И так каждый раз, когда по его зову или по необходимости ашананшеди представали перед царем. А он все уговаривал себя, и все не мог привыкнуть. Если бы сказать: на кого ни смотрю, вижу тебя.

На кого ни смотрю, тебя не вижу.

Нет утешения.

Ашананшеди поклонился, жестом показал, что должен говорить. Акамие так же безмолвно позволил.

— Повелитель. Мы уходим.

И замолчал.

Акамие кивнул по привычке поощрять собеседника. Только потом понял, что сказал ашананшеди. И понял уж все сразу. Снова кивнул, сказал:

— В страну Ы.

— Да, повелитель. Царям Хайра мы уже не служим, ибо ты дал нам волю. Тебе служить обещали, потому что не знали над собой истинного повелителя. Теперь наш долг — немедленно явиться в его распоряжение.

— И вы оставите меня?

— Мы не можем тебя оставить, потому что ты дал нам не только волю, но и саму родину нашу, которую отыскал шагата, отправившийся в странствия по твоему приказу. С тобой останется сотня лазутчиков, из тех, у кого уже есть сыновья, чтобы их род мог продолжиться в земле Ашанана. Об этом не будут знать, пусть все думают, что ты, как прежде, под нашей защитой — и никто не осмелится…